Инфернальная команда - Сухов Александр Евгеньевич - Страница 42

От дальнейшего обсуждения темы утреннего происшествия, несмотря на реальную перспективу подзаработать, слуга категорически отказался. Сославшись на беспросветную занятость, он выскочил за дверь и что есть мочи рванул прочь, по всей видимости, делиться своими выводами со всей остальной трактирной прислугой.

— Теперь завтрака скоро не жди. — Констатировал Шмультик и, одарив испепеляющим взглядом Гвена, набросился на товарища с упреками: — А все ты: «дружище», "вчерашнее беспокойство", "изволь ввести в курс дела"! И где ты только таких мерзопакостных плебейско-барских оборотов нахватался? Не иначе, как из так называемых книжонок, что в количестве двух экземпляров покоятся на дне твоего рюкзачка: "Великий драконоборец Улим" и "Благородный рыцарь Эйвал и девица Дайназ" — тьфу, только от одних названий тошнит, лучше бы свой нос лишний раз сунул в книгу заклинаний и подучился чему полезному!

— А чего это ты по моим вещам шаришь? — Смутился Гвенлин. — И вообще, кому какое дело, что я читаю?

— Да читай что хочешь, только романтический идиотизм, почерпнутый тобой из этих опусов вовсе ни к чему использовать в реальной жизни. В мешок твой, да будет тебе известно, я никогда свой нос не пихал, а названия книг прочитал еще в пещере, когда ты их туда укладывал украдкой. Чего глазенки вылупил? Не веришь? Точно прочитал там, в пещере — вижу я в темноте очень хорошо…

После этих слов Гвен сурово насупился, да так и просидел молча до самого прихода трактирного слуги, который, вопреки опасениям Шмультика, обернулся довольно быстро…

Когда Гвенлин, Шмультик и магический корень, которому в черте города было суждено путешествовать в кармане бывшего ученика чародея, покинули здание трактира, дневное светило успело подняться довольно высоко. На небе, как это всегда бывает во время сезона большого солнца (периода максимального приближения планеты к звезде, вокруг которой она вращается по эллиптической орбите) ни единого облачка. По широким мощеным брусчаткой дорогам туда-сюда снуют открытые и закрытые конные экипажи столичной знати и состоятельных граждан. Многочисленная праздношатающаяся или спешащая по своим делам публика старается держаться в тени густых платанов, лип и каштанов, отделяющих проезжую часть улицы от тротуаров. Стук копыт по каменной мостовой, ржание лошадей и громкие голоса возниц, пытающихся обуздать своих излишне прытких рысаков, режущие ухо выкрики уличных торговцев, щебетание двух неожиданно встретившихся закадычных подружек, которым в срочном порядке необходимо обменяться архиважной информацией — все это создавало тот неповторимо-очаровательный шумовой фон, ласкающий ухо каждому коренному горожанину и раздражающий всякого уважающего себя провинциала, волей случая оказавшегося в шумном столичном городе.

Меняльная лавка обнаружилась в двух сотнях шагов от трактира прямо по дороге к рыночной площади. Неряшливо одетый старик то ли хозяин, то ли служащий пункта обмена валюты тщательно взвесил серебро и предложил за него две дюжины золотых «драконов», что примерно соответствовало двумстам серебряных за один золотой. Сбагрив тяжелое серебро путники из относительной прохлады меняльной лавки вновь окунулись в уличную духоту и с изрядно полегчавшими котомками весело направились по уже знакомому маршруту. Чтобы разогнать скуку и скоротать дорогу беспокойный Шмультик начал рассуждать вслух:

— Живут же люди и счастья своего не ведают. Будь я местным жителем, давно бы весь этот городишко стал моей частной собственностью со всеми домами, улицами, площадями, обитателями и королевским семейством в придачу. Страна непуганых дураков — вот что это такое.

— Ну-ка растолкуй поконкретнее, каким, таким образом, ты собираешься скупить Колбар? — Недоверчиво поинтересовался Гвенлин.

— Очень просто. Сначала сколотил бы начальный капитал. Ты помнишь, по какому курсу мы обменяли золотую монету в Дубосеках?

— Что-то около одного к тремстам.

— А точнее — один дракон за двести восемьдесят два серебряных. — Поправил юношу Шмультик. — Чувствуешь разницу? Тут золотой идет по двести. Значица, там покупаем серебро, здесь меняем на золото. Через полгода в результате вполне легального бизнеса я становлюсь обладателем сотни или полутора сотен золотых драконов. Далее, все как по маслу: открываю свой обменный пункт, одновременно нанимаю парочку уличных банд, которые получают задание всячески донимать клиентов других меняльных лавок, чтобы дискредитировать эти заведения в глазах общественности. Таким образом, где-нибудь через годик я подминаю под себя всю банковскую систему Колбара: диктую цены на драгоценные металлы, определяю процентные ставки по вкладам и кредитам. В это же время я начинаю скупать городские земли, здания, чеки, закладные векселя горожан и членов королевской семьи, а также прочие авуары. В один прекрасный момент годков эдак через десяток, проснувшись рано утром, каждый горожанин от самого презренного золотаря до Его Королевского Величества поймет, кто в этом городе истинный хозяин…

— … и велит на дворцовой площади построить виселицу, дабы этот хозяин больше не корчил из себя Господа Бога, — закончил мысль приятеля Гвенлин. — Есть в нашем мире традиция такая забивать свинью после того, как она нагуляла определенный вес и поверь мне, милый друг, ни один свинопас никогда не упустит из виду дошедшую до кондиции хрюшку.

— Хоть ты по своей сути есть самый обыкновенный средневековый увалень, рожденный до теоретического обоснования исторического материализма, прибавочной стоимости, классовой борьбы и прочей философской хрени-замудрени, на сей раз с твоими аргументами невозможно не согласиться, поскольку я своими собственными глазами видел тех, кто был всем и стал ничем. Бывало, такого борова привезут, не знаешь, на какой козе подъехать, крику от него на весь лагерь: "Вы все быдло и враги народа, лишь один я здесь невинно оклеветан. Ничего, там наверху скоро разберутся и заберут меня отсюда". Однако ни через неделю, ни через месяц, даже через год никто за ним не приезжает. Худеет товарищ от гнилой баланды, а больше от нервного расстройства, а потом глядь, вдруг помер и вместо запланированного артиллерийского лафета, торжественной прощальной церемонии и урны с прахом в кремлевской стене лишь холмик земли посреди бескрайней ледяной тундры и деревянная дощечка с указанием даты захоронения и номера заключенного. Ни имени, ни отчества, ни фамилии — только дата смерти и лагерный номер.