Триптих - Фриш Макс - Страница 69

Птичий щебет.

Вчера я видел этого Пайдера, знаешь, того, который положил глаз на тебя, того, который подставил мне ножку, он каждый раз ухмыляется, когда меня видит, но мне наплевать… (Прислушивается.) Он поднимается!

Шаги в доме.

Теперь у нас уже сорок один фунт, Барблин, но ты никому об этом не говори. Мы поженимся. Поверь мне, существует другой мир, где нас никто не знает и где мне никто не подставит ножку, и мы поедем туда, Барблин, а он пусть орет здесь сколько угодно. (Курит.) Хорошо, что ты заперлась.

Входит Учитель.

Учитель. Сын мой!

Андри. Я не твой сын.

Учитель. Я пришел, Андри, чтобы сказать тебе правду, пока опять не настанет утро…

Андри. Ты напился.

Учитель Из-за тебя, Андри, из-за тебя.

Андри смеется.

Сын мой!

Андри. Оставь это!

Учитель. Ты меня выслушаешь?

Андри. Держись за фонарный столб, а не за меня, я слышу, чем от тебя пахнет. (Андри вырывается.) И не говори все время «сын мой», когда ты пьян.

Учитель кивает головой.

Твоя дочь заперлась, успокойся.

Учитель. Андри…

Андри. Ты уже на ногах не стоишь.

Учитель. Мне тяжело…

Андри. Не надо.

Учитель. Очень тяжело…

Андри. Мать плачет и ждет тебя.

Учитель. Этого я не ожидал…

Андри. Чего ты не ожидал?

Учитель. Что ты не захочешь быть моим сыном.

Андри смеется.

Мне надо сесть.

Андри. Тогда я пошел.

Учитель. Значит, ты не хочешь выслушать меня?

Андри берет свечу.

Значит, нет.

Андри. Я обязан тебе жизнью, я знаю. Если ты придаешь этому значение, я могу повторять каждый день: я обязан тебе жизнью. Даже два раза в день: я обязан тебе жизнью. Один раз утром, один раз вечером: я обязан тебе жизнью, я обязан тебе жизнью.

Учитель. Я пил, Андри, всю ночь, чтобы сказать тебе правду… Я выпил слишком много…

Андри. Мне тоже так кажется.

Учитель. Ты обязан мне жизнью.

Андри. Обязан.

Учитель. Ты не понимаешь меня…

Андри молчит.

Не стой так! — когда я рассказываю тебе свою жизнь…

Поют петухи.

Значит, моя жизнь тебя не интересует?

Андри. Меня интересует моя собственная жизнь.

Поют петухи.

Вот уже петухи запели.

Учитель шатается.

Не делай вид, что ты еще способен думать.

Учитель. Ты презираешь меня…

Андри. Я разглядел тебя. Вот и все. Я чтил тебя. Не потому, что ты спас мне жизнь, а потому, что я считал: ты не такой, как все, ты думаешь не так, как они, у тебя есть мужество. Я полагался на тебя. А потом оказалось… и вот я разглядел тебя.

Учитель. Что оказалось?

Андри молчит.

Я думаю не так, как они, Андри, я изорвал их учебники, я хотел, чтобы у меня были другие…

Андри. Это известно.

Учитель. Знаешь, что я сделал…

Андри. Я пошел.

Учитель. Знаешь ли ты, что я сделал…

Андри. Ты изорвал учебники.

Учитель. Я солгал. (Пауза.) Ты не хочешь понять меня…

Поют петухи.

Андри. В семь мне нужно быть в лавке. Продавать стулья, продавать столы, потирать руки.

Учитель. Почему ты должен потирать руки?

Андри. «Можно ли найти стол лучше? Может быть, он шатается, может быть, он скрипит? Можно ли найти стул дешевле?»

Учитель в изумлении смотрит на него.

Учитель. Почему тебе нужно разбогатеть?

Андри. Потому что я еврей.

Учитель. Сын мой!..

Андри. Не трогай меня опять!

Учитель шатается.

Ты мне противен.

Учитель. Андри…

Андри. Ступай помочись.

Учитель. Ты что?

Андри. Не выплакивай, говорю, водку из глаз, если уж не можешь удержать ее в себе, ступай.

Учитель. Ты ненавидишь меня?

Андри молчит. Учитель уходит.

Андри. Барблин, он ушел. Я не хотел обижать его. Но он становится все несноснее. Ты слышала его? Он уже сам не знает, что говорит, и вид у него такой, словно он сейчас разревется… Ты спишь? (Прислушивается у двери.) Барблин! Барблин!

Дергает дверь, потом пытается взломать ее, делает новую попытку, но в этот миг дверь открывается изнутри: в проеме стоит Солдат, освещенный свечей, босиком, пояс штанов расстегнут, верхняя часть туловища голая.

Барблин!

Солдат. Исчезни.

Андри. Это неправда…

Солдат. Исчезни, слышишь, а то изувечу.

Солдат, теперь в штатском, подходит к барьеру для свидетелей.

Солдат. Признаю: я его терпеть не мог. Я же не знал, что он не, всегда считали, что он из них. Впрочем, я и сейчас думаю, что он был из них. Я его с самого начала терпеть не мог. Но я не убивал его. Я только нес службу. Приказ есть приказ. До чего это дойдет, если не будут исполняться приказы! Я был солдат.

Сакристия, Патер и Андри.

Патер. Андри, давай поговорим. Так хочет твоя приемная мать. Она очень тревожится о тебе. Сядь!

Андри молчит.

Не хочешь садиться?

Андри молчит.

Я понимаю, ты здесь впервые. Так сказать. Помню, однажды сюда залетел ваш футбольный мяч, и они послали тебя вытащить его из-за алтаря. (Смеется.)

Андри. О чем, ваше преподобие, нам говорить?

Патер. Сядь!

Андри молчит.

Ну, хорошо.

Андри. Это правда, ваше преподобие, что я не такой, как все?

Пауза.

Патер. Андри, я хочу тебе кое-что сказать.

Андри…Я развязен, я знаю.

Патер. Я понимаю твое трудное положение. Но знай, что мы любим тебя Андри, таким, как ты есть. Разве твой приемный отец не сделал для тебя все? Я слышал, он продал землю, чтобы ты стал столяром.

Андри. Но я не стану столяром.

Патер. Почему не станешь?

Андри. Такие, как я, считается, только и думают о деньгах, и поэтому мое место не в мастерской, говорит Столяр, а в торговле. Я стану продавцом, ваше преподобие.

Патер. Ну хорошо.

Андри. Но я хотел стать столяром.

Патер. Почему ты не садишься?

Андри. Мне кажется, вы ошибаетесь, ваше преподобие. Никто не любит меня. Трактирщик говорит, что я развязен, и Столяр, по-моему, того же мнения. А Доктор говорит, что я честолюбив и что у таких, как я, нет душевности.

Патер. Сядь!

Андри. Это правда, ваше преподобие, что у таких, как я, нет душевности?

Патер. Возможно, Андри, в тебе есть какая-то затравленность.

Андри. А Пайдер говорит, что я трус.

Патер. Почему трус?

Андри молчит.

Андри. Потому что я еврей.

Патер. Какое тебе дело до Пайдера?

Андри молчит.

Андри, я хочу тебе кое-что сказать.

Андри. Не надо думать всегда о себе, я знаю. Но я не могу иначе, ваше преподобие, что поделаешь. Иногда мне приходится думать, правда ли то, что говорят обо мне другие, что я не такой, как они, не веселый, не душевный, не простой. И ведь вы, ваше преподобие, тоже находите, что во мне есть какая-то затравленность. Мне понятно, что никто меня не любит. Я и сам себя не люблю, когда думаю о себе.

Патер поднимается.

Можно мне теперь уйти?

Патер. Теперь выслушай-ка меня!

Андри. Что требуется от меня, ваше преподобие?

Патер. Почему с таким недоверием?

Андри. Все кладут руки мне на плечи.

Патер. Знаешь, Андри, кто ты? (Смеется.) Ты этого не знаешь, поэтому я тебе скажу.

Андри пристально глядит на него.

Чудесный парень! По нраву. Чудесный парень! Я много лет за тобой следил.

Андри. Следили?

Патер. Конечно.

Андри. Почему вы следите за мной?

Патер. Ты мне нравишься, Андри, больше, чем все другие, да, именно потому, что ты не такой, как все. Почему ты качаешь головой? Ты умней, чем они. Да-да! Это мне правится в тебе, Андри, и я рад, что ты пришел и что я могу тебе наконец это сказать.

Андри. Это неправда.

Патер. Что неправда?

Андри. Я не иной. Я не хочу быть иным. И пусть он втрое сильней меня, этот Пайдер, я изобью его при всех на площади, в этом я поклялся себе…

Патер. Не возражаю.