Адольф Гитлер (Том 1) - Фест Иоахим К. - Страница 67

• Предыдущая
• 67/81
• Следующая

Не имея ясного представления о том, как же максимально целесообразно относиться к этому достаточно одиозному деятелю, но в то же время доброму националисту, власти со свойственной им половинчатостью пошли на такой компромисс: они запретили освящение знамён под открытым небом и половину других объявленных Гитлером мероприятий, а заодно и митинг, который планировали провести за день до того социал-демократы. Эдуард Норц, сменивший на посту полицай-президента симпатизировавшего национал-социалистам Эрнста Пенера, остался глух ко всем мольбам Гитлера снять запрет, не только, по словам последнего, означавший тяжёлый удар по национальному движению, но и несчастье для всего отечества. В ответ этот холодный седоволосый человек скупо возразил, что есть авторитет государства, которому должны подчиняться и патриоты, а когда Гитлер затем вошёл в раж и стал кричать, что он в любом случае выведет штурмовиков на улицу, что полиции он не боится и пойдёт в первом ряду марширующих, и пусть его застрелят, это не произвело на чиновника никакого впечатления. Более того, спешно собравшийся совет министров объявил чрезвычайное положение и отменил тем самым все – связанные с партсъездом мероприятия; видимо, пришло время напомнить фюреру национал-социалистов о правилах игры.

Гитлер был в отчаянии – ведь в этот момент на карту было поставлено ни много ни мало как его политическое будущее. А правила игры, как он их понимал, допускали и беспредельный вызов государственной власти без какой-либо реакции с её стороны, поскольку его амбиции были лишь более последовательным и более радикальным выражением её собственных устремлений. И только когда в дело вмешался рейхсвер, оказывавший поддержку партии ещё со времён Дрекслера, стала, как будто, снова вырисовываться возможность нахождения выхода. Эрнсту Рему и барону фон Эппу удалось уговорить командующего баварским рейхсвером генерала фон Лоссова встретиться с Гитлером. Ставший нервным и неуверенным фюрер НСДАП заявил, что готов пойти на любые уступки и что сразу же после съезда, 28 января, он «снова посетит Его превосходительство». Так или иначе, но Лоссов, скорее отчуждённо смотревший на это эксцентрическое явление, согласился в итоге дать знать правительству, что он «исходя из интересов обороны страны, с сожалением отнёсся бы к подавлению национально-патриотических союзов». И действительно – после этого запрет был снят, но, дабы сохранить лицо, Норц пригласил фюрера НСДАП встретиться с ним во второй раз и предложил ему сократить число собраний до шести, а освящение штандартов провести не на Марсовом поле, а в расположенном поблизости цирке «Кроне». Гитлер, видя, что игра выиграна, дал своё уклончивое согласие. А затем провёл под девизом «Пробудись, Германия!» все двенадцать собраний, а вместе с ними и – в снежную пургу и в присутствии пяти тысяч штурмовиков – на Марсовом поле грандиозную церемонию освящения штандартов, эскизы которых были выполнены им самим. «Или НСДАП – это грядущее движение Германии, – провозгласил он перед своими сторонниками, – и тогда его не удержит ни один дьявол, или же оно не является таковым, и тогда оно заслуживает, чтобы его уничтожили». Мимо плакатов и расклеенных на стенах объявлений о чрезвычайном положении штурмовые отряды СА продефилировали по улицам в сопровождении нескольких собственных оркестров, разражаясь восторженными криками и распевая свои песни, угрожавшие этой еврейской республике. А сам Гитлер принимал на Шванталерштрассе парад своих формирований, большинство из которых к тому времени уже носило форменное обмундирование.

Это явилось его впечатляющей победой над государственной властью, но победой, обозначившей одновременно и исходную позицию для конфликтов в последующие месяцы. Многие увидели в этом событии убедительное доказательство того, что Гитлер обладает не только способностью произносить эффектные речи, но и политической ловкостью, а также более крепкими нервами, чем его противники. И усмешки, которые столь продолжительное время вызывал неистовый пыл его выступлений, сменяются ныне восхищёнными минами, а к возмущённым и наивным личностям, что так долго определяли психологический портрет партии, присоединяются теперь люди, обладающие тонким чутьём на грядущее. С февраля по ноябрь 1923 года в НСДАП вступают 35000 новых членов, а СА насчитывают уже почти 15000 человек; к этому же времени стоимость имущества партии возрастает до 173000 марок золотом[373]. Одновременно всю Баварию охватывает теперь уже куда более плотня сеть агитационно-пропагандистских мероприятий. А «Фелькишер беобахтер» с 8 февраля начинает выходить как ежедневная газета. Её номинальным главным редактором ещё в течение нескольких месяцев остаётся замотанный и уже серьёзно больной Дитрих Эккарт, но, по существу, с самого начала марта руководство ею переходит к Альфреду Розенбергу.

Та чреватая последствиями уступчивость, которая была проявлена по отношению к Гитлеру военными и гражданскими инстанциями, объяснялась в первую очередь кризисом, потрясавшим в эту пору страну до самых её основ. В первой половине января Франция, которая была не в силах преодолеть свои комплексы страха перед соседом, заняла, ссылаясь на букву Версальского договора, Рурскую область и дала тем самым сигнал к спуску с предохранителя последних тормозивших кризис факторов. Уже беспорядки первых послевоенных лет, гнёт репарационного обложения, безудержный вывоз капитала, а также – и это главное – дефицит любого рода резервов в значительной мере затрудняли оздоровление разрушенной войной экономики. К этому ещё добавлялась и непрекращающаяся активность правого и левого радикализма, подрывавшая всякий раз и без того весьма слабую веру заграницы в стабильность ситуации в Германии, и примечательно в этой связи, что первое крупное падение марки наблюдается сразу же после убийства немецкого министра иностранных дел Вальтера Ратенау в июне 1922 года. Но только теперь, под воздействием французской интервенции, инфляция получила то катастрофическое ускорение, которое придало ей столь гротесковые черты и подавило у людей не только желание помогать существующему строю, но и чувство уверенности в прочности хоть чего-то вообще, и приучило их жить в «атмосфере невозможного»[374]. Это было крушением целого мира, его понятий, его норм и его морали. И последствия этого были непредсказуемы.

Правда, в этот момент интерес общественности концентрировался в значительно большей степени на попытке национального самоутверждения; бумажные деньги, которые в конечном итоге стали оцениваться нередко просто на вес, служили лишь фантастическим фоном происходящего. 11 января правительство призвало немцев к пассивному сопротивлению и вскоре вслед за тем дало указание своим служащим не выполнять указаний оккупационных властей. Вступавшие в Рурскую область французские войска встречали на улицах огромные скопления людей, с неприязнью и ожесточением певших «Вахту на Рейне». На этот вызов французы снова ответили целым набором изощрённых унижений, драконовская оккупационная юстиция налагала произвольно тяжёлые наказания, многочисленные стычки умножали возмущение и той и другой стороны. В конце марта французские войска расстреляли из пулемётов демонстрацию рабочих на территории завода Круппа в Эссене – было тринадцать убитых и свыше тридцати раненых. В похоронах приняло участие более полумиллиона человек, а французский военный суд приговорил хозяина фирмы и восемь его служащих, занимавших руководящие посты, к пятнадцати и двадцати годам тюрьмы.

Эти события пробудили чувство единения, какого тут не наблюдалось с августа 1914 года. Но под маской национального единства различные силы пытались извлечь выгоду каждая для себя. Запрещённые добровольческие отряды воспользовались моментом, чтобы выйти из подполья и своими активными действиями обострить провозглашённое правительством пассивное сопротивление. Одновременно левые радикалы продемонстрировали своё стремление восстановить утраченные ими позиции в Саксонии и Центральной Германии, в то время как правые укрепляли свой баварский бастион; одно время на земельной границе уже стояли друг против друга, готовые открыть огонь, пролетарские сотни и подразделения добровольческого отряда Эрхардта[375]. Во многих крупных городах прошли голодные бунты. А в это время французы и бельгийцы на Западе пользовались ситуацией, чтобы стимулировать сепаратистское движение, которое, впрочем, вскоре заглохло по причине собственной бесперспективности. Казалось, что основанная четыре года назад на антагонизмах и с огромным трудом выжившая республика находится уже на пороге краха.

• Предыдущая
• 67/81
• Следующая