Адольф Гитлер (Том 2) - Фест Иоахим К. - Страница 63

• Предыдущая
• 63/105
• Следующая

Действительно, Папен и сам верил, что ему удался политический шедевр: он отомстил Шляйхеру и одновременно осуществил его же концепцию укрощения, он удовлетворил своё тщеславие, непомерно раздутое со времени его нечаянного канцлерства, вернувшись в правительство, но повязав и Гитлера ответственностью и в то же время не выдав ему государство. Ведь вождь НСДАП не стал даже канцлером президентского кабинета, а должен был заручиться поддержкой парламентского большинства; доверие Гинденбурга было попрежнему не на его стороне, а на стороне Франца фон Папена, который к самым крупным успехам своих переговоров причислял и оговорённое право участвовать во всех беседах Гитлера с президентом. Наконец, он стал вице-канцлером и хозяином Пруссии; наци достались в правительстве только министерство внутренних дел, которому полиция земель не подчинялась, и ещё одно министерство, создаваемое не для конкретного дела, а только чтобы потешить тщеславие Геринга. Правда, Геринг назначался одновременно прусским министром внутренних дел, но тут уж он сам, Франц фон Папен, собирался решительно стать у него на пути. В довершение всего в самом кабинете внешняя политика, финансы, экономика, вопрос труда и сельское хозяйство находились в испытанных руках консерваторов, а рейхсвером распоряжался господин президент. Действительно остроумная, просто превосходная комбинация, к тому же позволяющая использовать не очень приятного г-на Гитлера в интересах не только предпринимателей и крупных землевладельцев, но и, собственных планов Папена, касавшихся авторитарного Нового государства. Из своего эпизодического и неудачного канцлерства Папен, пожалуй, все же извлёк тот урок, что современной, промышленно развитой нацией, находящейся в состоянии кризисных потрясений, все же не могли открыто управлять уходящие представители уходящей эпохи. С помощью слегка одиозной фигуры этого укротителя масс старая проблема руководства без народа, казалось, вот-вот будет решена. Именно в этом смысле, Папен самоуверенно отвечал на жаргоне политического импрессарио на всевозможные предупреждения об опасности: «Вы ошибаетесь, мы его просто наняли».[339]

Гитлер, без сомнения, с самого начала разгадал эти замыслы, и его требование новых выборов было не чем иным, как тактическим ходом против них: беспримерный триумф на этих выборах должен был помочь ему сломать сколоченные Папеном рамки и с помощью плебисцита, забыв ничего ему не стоившее «честное слово», избавиться от навязанной ему роли фиктивного канцлера. «Кабинет национальной концентрации» представлял собой средоточие самых противоречивых тайных устремлений, когда Гинденбург простился с ним, сказав: «А теперь, господа, – с Богом за работу!»[340]

Между тем Вильгельмштрассе не без активного содействия Геббельса заполнилась молчаливой толпой. Напротив, в отеле «Кайзерхоф», ждали приверженцы Гитлера, «обуреваемые сомнениями и надеждами, счастливыми предчувствиями и малодушием». Эрнст Рем в бинокль неотступно наблюдал за входом в имперскую канцелярию. Первым вышел Геринг и громко объявил новость ожидающим; сразу же за этим из ворот выехала машина Гитлера. Он стоя принимал приветствия толпы. Несколько минут спустя он вошёл в «Кайзерхоф» к своим. Как писал один из участников этих событий, на глазах у него были слезы. Незадолго перед тем он публично заявил, что больше он с божьей помощью не позволит отторгнуть себя от власти, и во второй половине того же 30-го января он подкрепил эти слова соответствующим шагом. На немедленно созванном заседании кабинета он несмотря на сопротивление Гугенберга (теперь уж совершенно недейственное) по всей форме принял решение о роспуске рейхстага и назначении новых выборов. Последние опасения Гинденбурга преодолел сам Папен, с тонким психологическим расчётом объявив возражения Гугенберга ненавистными президенту «партийно-тактическими мотивами»; после чего Гинденбург подписал решение.[341]

Вечером национал-социалисты в честь этого дня устроили грандиозное факельное шествие. Ограничение на массовые мероприятия в правительственном квартале было снято, на тротуарах толпились взволнованные, шумные зрители («в Берлине в эту ночь царит чисто карнавальная атмосфера»[342]), а между ними похаживали, важные от сознания собственной значимости представители службы порядка. С 7-ми часов вечера до полуночи через Бранденбургские ворота в направлении имперской канцелярии продефилировали 25 тыс. одетых в форму гитлеровцев и членов «Стального шлема». Это была патриотическая огненная лента, бросавшая тревожные отблески на лица и стены домов. В одном из освещённых окон видна была нервно пританцовывающая фигура Гитлера. Время от времени он пружинисто перегибался через подоконник и приветствовал толпу поднятой рукой; рядом с ним были Геринг, Геббельс и Гесс. Несколькими окнами дальше Гинденбург задумчиво созерцал марширующие колонны, рассеянно отбивая тростью в такт маршам духовых оркестров. Вопреки протесту руководителей радио Геббельс добился трансляции митинга; лишь радио Мюнхена отказалось это сделать – к большому неудовольствию Гитлера. Только в полночь последние колонны прошли через правительственный квартал, и после того, как Геббельс простился со все ещё не расходившейся толпой криком «Хайль!» в честь Гинденбурга и Гитлера, «эта ночь великого чуда закончилась… в бессмысленной суматохе торжеств».

Именно как «чудо» и «сказку» национал-социалисты сразу же принялись восхвалять так называемый захват власти. Специалисты по пропаганде обожали слова из области магии, с их помощью они пытались придать событию ореол сверхъестественности и святости. Сам Гитлер 30-го января доверительно сообщил одному из своих последователей, что спасся только благодаря божественному промыслу, «когда я, уже видя пристань, почти тонул, задушенный интригами, финансовыми затруднениями и тяжестью 12 миллионов людей, колебавшихся то в одну, то в другую сторону». Такие формулировки могли рассчитывать на ответную реакцию с тем большим успехом, что событие это и впрямь несло на себе печать эксцентричности и невероятности: на политическом уровне – как внезапный шаг от кризиса, почти взорвавшего партию, до приёмной президента, а в личном плане – как прыжок от жалкого начала, от летаргии и маргинального образа жизни к власти. Поистине: «Черты сказочного в нём заметны, хоть и искажены».[343]

Мысль о чуде, введённая в оборот ещё Геббельсом, и до сегодняшнего дня присутствует в интерпретации события. Она сказывается во всех попытках придать Гитлеру черты демонической личности, объяснить его успех действиями неизвестных закулисных сил или придать интриге мстительного кавалера фон Папена гигантский вес исторического перелома. В этой мысли – по-разному в зависимости от вариантов – так или иначе присутствует представление о том, что захват власти был исторической случайностью.

Разумеется, существовали возможности преградить Гитлеру путь, даже, пожалуй, вплоть до последнего момента. По причинам, коренящимся в случайностях, легкомыслии или неудачном стечении обстоятельств, они были упущены. Но это ещё не повод считать, что историю и её ход перехитрили. Целый ряд мощных исторических и политических тенденций неумолимо вёл к 30-му января, и настоящим чудом была бы решимость к сопротивлению. Тот, кто хоть раз ясно себе представил, что самое позднее со времени отставки Брюнинга между республикой и Гитлером уже не было никаких преград, кроме колеблющейся воли угасающего старца, интриг Шляйхера и слепой ненависти Франца фон Папена, уже не может придавать сколько-нибудь серьёзного значения махинациям закулисных сил, вмешательству групп определённых интересов и диктаторским замашкам интригана. Они всего-навсего повлияли на обстоятельства, в которых республика пала, но не были подлинной причиной её краха.

• Предыдущая
• 63/105
• Следующая