Дракон из сумрака - Жнец Анна - Страница 8

С одеждой для эльфа я решила повременить — сначала обработать мазью его повреждения, потом позавтракать, а уже после заняться остальными проблемами. Пока пленник — до сих пор безымянный — неуверенно мялся посреди шатра, я опустилась на кровать и без задней мысли похлопала ладонью по одеялу рядом с собой.

И тотчас голубые глаза расширились, затем сузились, превратившись в узкие щели, пылающие адским огнем.

— Иди сюда, — позвала я, все еще не понимая этой странной реакции.

Взгляд эльфа скользнул по расстеленной кровати, и пальцы нервно сжали на груди ткань полотенца. Вместо того, чтобы шагнуть вперед, пленник попятился. Снова он напоминал дикого зверя, загнанного охотниками в ловушку.

Ступней он зацепил палку — ту самую, которой пытался в порыве ненависти пронзить меня насквозь. Сломанная пополам, она валялась на полу ярким доказательством того, что сопротивляться дракону бесполезно. Глядя на эту палку, эльф тяжело сглотнул и прошептал пересохшими губами:

— Не надо. Если в тебе есть хотя бы капля человечности, не надо. Лучше убей.

О боги, мой жест он понял совершенно неправильно. Я приглашала его сесть рядом, чтобы удобнее было наносить на раны целебный состав. А он решил, будто им хотят воспользоваться. Снова. Как этой ночью. Для того и позвали в шатер. Потому и позволили смыть грязь.

Он смотрел в сторону, часто дыша и сжимая в кулаке край полотенца, запахнутого на груди. В наших краях мужчины после ванны кутали только бедра, но эльф, вымывшись, попытался прикрыть как можно больше обнаженного тела. Подсознательно или нет, не хотел выглядеть возбуждающе, спровоцировать новое насилие.

Как бы он ни храбрился, мысль об очередном унижении приводила его в ужас. В ужас настолько сильный, что он даже позволил себе сказать то, что сказал.

«Не надо. Лучше убей».

Не желая ранить эльфийскую гордость еще больше, я притворилась, будто не заметила его страха. Не поняла, о чем он говорит и что имеет в виду. Так мы оба могли сделать вид, что этой постыдной фразы не было и пленник не унизил себя мольбой о пощаде.

— Ну что опять не так? — сказала я наигранно ворчливо и потянулась к миске с мазью, приготовленной Мойлой по моему распоряжению. — Умру, но не дам вылечить свои раны? Принять помощь от врага настолько ниже вашего эльфийского достоинства?

Пленник нахмурился, затем, видимо, понял свою ошибку — то, что никто не собирался его насиловать, и густо покраснел.

Прежде чем он успел еще что-нибудь себе надумать, я торопливо добавила:

— Идем, я обработаю твои раны, а потом будем завтракать.

— Зачем тебе меня лечить? — Эльф недоверчиво нахмурился, но все-таки сделал осторожный шаг по направлению к кровати, на которой я сидела. — Разве что только…

— Нет, не для этого.

— Я не привлекаю тебя? — Надежда в его голосе отчего-то резанула по сердцу.

— Не до такой степени, чтобы брать силой.

— Тогда почему я здесь? — Он остановился в полуметре от постели, вперив меня внимательный, изучающий взгляд.

— Возможно, я сожалею о том, что с тобой случилось.

Он вдруг усмехнулся, и его усмешка показалась пощечиной.

— Чудовище из Сумрака. Все, что происходит в этом лагере, происходит с твоего одобрения. Я знаю, — он кивнул сам себе, — ты хочешь меня завербовать. Хочешь сделать своим шпионом и отправить в горную долину следить за моим народом. Играешь в доброту, чтобы потом предложить мне обменять жизнь и честь на предательство.

— Все, что я хочу тебе предложить, — сказала я, мысленно застонав, — сесть и подставить мне свои исцарапанные плечи.

Эльф решил не спорить, но, похоже, остался при своем мнении. Поверить в милосердие знаменитой злодейки-захватчицы было выше его сил. Поколебавшись, он опустился на кровать, а еще через минуту неуверенно развязал полотенце и позволил ткани сползти на бедра. Так его пах был по-прежнему закрыт, а красивая безволосая грудь — доступна моему взгляду.

Мы начали с безобидного — с царапин от женских ногтей на плечах. Раны отчего-то до сих пор не затянулись, несмотря на всю хваленую эльфийскую регенерацию. Когда я растерла между пальцами мазь и коснулась алых полос на коже пленника, тот отвернулся, завесившись волосами, словно происходящее его смущало или было до крайней степени неприятным.

— Что с остальными? — спросил он после продолжительного молчания. К тому времени я успела обработать большую часть ссадин и синяков на открытых участках тела и собиралась заняться следами от укусов на груди.

Я догадалась, что эльф говорит о своих спутниках, но пока мне нечего было ему ответить.

Подождав немного, он продолжил:

— В последний раз я видел их до того, как меня… А потом — нет. И утром, после всего, — тоже нет. Их… убили? Они не… не выдержали?

— Я не знаю, но выясню после завтрака.

Эльф взглянул на меня с подозрением, а потом неприязненно искривил разбитые губы, на них тоже было бы неплохо нанести мазь.

— Чудовище из Сумрака не знает, что творится у нее под носом?

Он не верил. Решил, что я просто не хочу говорить правду.

Я в последний раз осмотрела спину пленника: широкая, с развитыми мышцами, она оказалась покрыта сеткой тонких порезов. Ночью, во время насилия, жертве приходилось лежать на земле, а та была усеяна сухими ветками и мелкими острыми камнями.

— Повернись, — попросила я, и эльф нехотя подчинился.

Его красивую мордашку почти не испортили. Пусть мои люди и не были ценителями прекрасного, но избегали бить пленника по лицу, однако губам все равно досталось.

Стоило смазанному пальцу дотронуться до порванного краешка рта, и пленник дернулся, уходя от прикосновения.

— Больно? — спросила я, и эльф хмуро сверкнул глазами из-под сведенных бровей.

— Воины приучены терпеть боль.

— Тогда в чем дело? Почему ты… Послушай, здесь не очень-то чисто. В ранки может попасть инфекция.

— Думаешь, меня это хоть сколько-нибудь волнует?

— Но ты же позволяешь мне себя лечить.

Мы оба знали, что царапины и ссадины — всего лишь прелюдия. По-настоящему требовало лечения то, что сейчас было скрыто плотной тканью полотенца. Сразу приступить к главному оказались неготовы ни я, ни эльф, поэтому начали издалека. Нам требовалось время, чтобы привыкнуть друг к другу и смириться с неизбежным: с тем, что пленнику придется раздеться полностью и позволить врагу коснуться его самых стыдных и неприличных мест.

Прикрыв глаза, эльф подставил мне лицо.

— Думаю, будет удобнее, если ты чуть приоткроешь рот.

Вроде я ничего страшного не сказала, но мои слова заставили несчастного содрогнуться всем телом.

— Нет, — он резко отвернулся и даже отсел от меня подальше.

— Но…

— Нет.

— Инфекция…

— Я сказал нет!

Он посмотрел на меня. Вспухшие на лбу вены. Играющие мышцы на скулах. Зубы, сжатые до хруста.

— Ладно, не надо ничего открывать. Я так смажу.

— Пусть останется как есть. Не трогай мой рот.

— Я и не трогаю.

— Не трогай.

Он опустил голову, с шумом вдыхая и выпуская воздух. Прошло больше получаса, прежде чем ему удалось взять себя в руки и мы смогли продолжить лечение.

Пока комната тонула в напряженном молчании, полог шатра отдернулся, и внутрь вошел слуга, один из хрупких юношей подай-принеси. Он быстро опустил поднос с едой на стол у кровати и удалился, ни разу не подняв взгляда от пола.

— Ты наверняка голоден. Закончим с грудью и позавтракаем.

Я зачерпнула из миски немного мази и обвела пальцем прокушенный сосок. Кожа вокруг маленькой розовой горошины воспалилась и припухла. Я видела четкий отпечаток человеческих зубов.

— Кто это сделал? — Не знаю, почему у меня вырвался этот вопрос, он был абсолютно бессмысленным. Вряд ли эльф запоминал лица своих насильников.

— Я закрыл глаза, — сказал он, хотя я была уверена, что не дождусь ответа. — Потом я закрыл глаза.

Его голос звучал спокойно и буднично, и от этого механического тона, абсолютно лишенного эмоций, вдоль позвоночника пробежала ледяная дрожь.