Котенок. Книга 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 17

Ещё вчера серая, жизнь в моих глазах вдруг заиграла яркими красками. И не только потому что уже третий день у меня ничего не болело. Ещё: я не просто ходил — бегал и прыгал, если возникало на то желание. И думал теперь не о тишине и покое — заглядывался на женщин! И смотрел на них не как на «красивые картинки», строил в голове коварные планы по их совращению (в больнице мне ничего подобного на ум не приходило). Заглядывался я не на нынешних одноклассниц: те мне казались малолетними детьми. А на ту же молоденькую математичку. Прикинул: ей ещё не исполнилось и тридцати лет — юное и восхитительное создание. Достойная цель для спрятавшегося в шестнадцатилетнем теле шестидесятилетнего развратника. И что немаловажно: я теперь не выглядел в глазах этой красотки похотливым стариканом.

Я окинул Сергееву взглядом. Умилённо улыбнулся, пробежавшись глазами по её стройным ножкам. Одобрительно кивнул головой, увидев тонкую талию девушки. Поднял взгляд дальше — признал, что Лидочка уже похожа на женщину. Поправил соскользнувшие к кончику носа очки. Вздохнул — разочаровано. Отметил, что уже вполне созревшие женские прелести одноклассницы не будоражили мне кровь. Хотя я и понимал, что они — уже «вполне себе о-го-го», как выражался мой коллега по работе. Но вызывали они у меня лишь одобрение — как у непризнанного художника. И пробуждали во мне едва ли ни отеческую гордость: вон какие у нас красавицы растут! Но эротические фантазии, при виде нежной кожи Лидочки, в моём воображении не появились. Причём, меня этот факт совсем не расстроил — он будто подтвердил, что я не болен.

— Конечно пойду, Лидочка, — ответил я. — Как же вы… без меня.

— И гитару возьмёшь? — поинтересовалась Сергеева.

«Нашла дурака», — про себя сказал я.

— А вот гитару не возьму.

Лидочка обижено скривила губы.

— Гитара есть у Лёни Свечина, — подсказал я.

Мысленно добавил: «Пусть он с ней по болотам бродит».

А вслух сказал:

— Но если будет гитара — я обязательно для тебя сыграю. В воскресенье. На берегу озера. Около костра. И спою.

— Правда⁈

Сергеева улыбнулась.

— Обещаю.

«Жаль, что с нами в поход не пойдёт математичка», — подумал я.

Вышел из школы, попрощался с Лидочкой, проводил её взглядом.

По уже сложившейся за эти три дня «второй молодости» традиции взглянул на красное знамя, что развевалось на флагштоке (вновь усилился ветер). Вновь прочёл «Слава КПСС!». Шагнул в сторону — пропустил шумную ватагу пионеров. Протёр носовым платком линзы очков. Зажмурился и вдохнул запахи осеннего леса — от дверей школы до ближайшего клочка карельской тайги мне оставалось идти не больше трёх десятков шагов. Подумал о том, что сегодня замечательная погода — идеальная для того, чтобы прогуляться по городу и своими глазами взглянуть на вновь воскресшую советскую действительность. Ведь я пока кроме своего дома и двора посмотрел в этом снова наступившем тысяча девятьсот восемьдесят первом году лишь деревья за окном, да первую общеобразовательную школу.

Я посмотрел на деревянные ворота. Но не на те, через которые вошёл утром. Взглянул туда, где ровная заасфальтированная дорога вела в направлении центра города.

Вздохнул.

Пробормотал:

— Не сегодня.

Память мне подсказала, что через четверть часа в мою дверь позвонит Лена Кукушкина — девица явится за белым котёнком.

Соседка пришла чётко по расписанию.

Вот только в «этот раз» Кукушкина не улыбалась — по её щекам скользили крупные слёзы. В руках она не держала «подарок для котёнка». А плечи девочки едва заметно вздрагивали.

— Что случилось? — спросил я.

Девочка всхлипнула.

— Папа сказал, что не пустит к нам домой Барсика, — сообщила она.

И добавила:

— Папа не пустит его никогда!

Громко разревелась.

Я поправил очки и переспросил:

— Что значит… никогда?

Лена развела руками.

«В прошлый раз такого сюрприза не было», — подумал я.

— Ванечка, можно он поживёт у тебя? — спросила Кукушкина. — Пожалуйста!

Я помотал головой.

— Исключено. У мамы аллергия — я тебе об этом говорил.

Лена вытерла щёки рукавом платья.

— Что теперь делать? — спросила она. — Где же Барсик будет жить?

Я посторонился и велел:

— Заходи.

Девочка послушно переступила порог.

— И не реви, — сказал я. — Не бывает безвыходных ситуаций.

Вздохнул.

— Не выбросим мы на улицу твоего Барсика, — пообещал я. — Придумаю что-нибудь. Обязательно. И очень надеюсь, что сделаю это ещё до маминого возвращения с работы.

— Папа пообещал, что снова вышвырнет Барсика за балкон, если увидит его у нас дома, — рассказывала Лена. — А он так и сделает — я его знаю. Не представляю, что теперь делать.

Кукушкина шмыгнула носом.

— Мама его уговаривала простить нас с Барсиком, — сказала она. — Но папа не согласился. Мы очень сильно его расстроили. Он сказал, что не превратит свою квартиру в зоопарк.

Семиклассница печально вздохнула.

Я замер в дверном проёме своей комнаты, слушал болтовню соседки. И прикидывал, дальнейшую судьбу котёнка (искал вариант «накормить волков и сохранить овец»). Посматривал на прятавшегося под письменным столом Барсика. Наблюдал за тем, как Лена Кукушкина вытирала с пола очередную лужу. Влажный блеск под окном намекал: Барсик не терял понапрасну время, пока я общался с соседкой на пороге квартиры. Я ликвидировал «потоп» в квартире, вернувшись из школы. Меня он не испугал и не впечатлил: я представлял, какого рода сюрпризы поджидали меня дома. Помнил: этот мелкий белый пакостник ещё в прошлый раз (когда я на самом деле был шестнадцатилетним школьником) поразил меня своей производительностью.

Меня и тогда, и теперь озадачило: откуда в этом маленьком комке шерсти появлялось так много влаги. Считал, что воды он выпивал меньше, чем извергал из себя. Сейчас деятельность котёнка по смачиванию пола была хорошо заметной — потому что его творения не впитывались в ковёр. Вчера и сегодня я терпел его выходки лишь по двум причинам. Во-первых, из жалости: бедняга приземлился на землю с высоты пятого этажа. А во-вторых, потому что помнил: в моей комнате котёнок проживёт лишь сутки. Теперь невольно порадовался тому факту, что у мамы аллергия на кошачью шерсть. А иначе бы жалобное мяуканье Барсика и несчастный взгляд юной пионерки меня наверняка бы разжалобили — я бы приютил мелкого зассанца у себя в комнате на неопределённое время.

Лена безропотно протёрла пол. Разогнула спину, отбросила на спину тонкие косички. Сполоснула в ведре тряпку, вытерла влажные ладони о школьный фартук. И тут же грохнулась на колени рядом со своим любимцем. Протянула к котёнку руки — Барсик от своей хозяйки не спрятался. Он взглянул девочке в глаза, жалобно мяукнул, будто попросил унести его из моей квартиры поскорее (я мысленно поддержал его требование). Котёнок охотно позволил Кукушкиной себя поймать. Улёгся на девичьи бёдра, прижал уши. Заурчал. Ко мне мохнатый подобного доверия пока не испытывал — в особенности, когда видел в моих руках половую тряпку. Я надавил на оправу очков пальцем (скорее по привычке, чем из необходимости).

Кукушкина обернулась, стряхнула с кончика носа слезу.

— Ванечка, — сказала она, — что нам теперь делать?

Котёнок мяукнул и спрятал нос под её ладонью.

Я снял очки — чтобы не видеть несчастные взгляды детей (на меня смотрела и пионерка, и Барсик).

Спросил:

— Как долго будет злиться твой папа? День? Два? Сколько?

Увидел, что девочка пожала плечами.

— Как скоро ты заберёшь котёнка домой? — уточнил я.

Взглянул на лицо соседки через линзу в оправе.

Услышал:

— Ванечка, мне кажется… никогда.

Девчонка скривила губы и тихонько заныла.

— Никогда, — повторил я.

Постучал дужкой очков по зубам.

И добавил:

— «Никогда» — значительно лучше, чем «не знаю».