Леди-служанка - Карлайл Лиз - Страница 11

К сожалению, в день их приезда над Бристольским заливом висел туман. Плотная серая пелена окутывала поля, леса и деревни и вызывала в покалеченной ноге Уолрейфена адскую боль. У подножия скалистого холма Кардоу экипажи свернули влево на крутую дорогу, ведущую к замку, и вскоре, сбавив скорость, загромыхали по мосту через ров, и чем выше поднимались, тем плотнее становилась пелена.

Чтобы отвлечься, Уолрейфен через окно кареты вглядывался во мглу, пытаясь разглядеть западную башню замка, но так и не увидел ее. Но она была там, мощная и непоколебимая, возвышавшаяся где-то в тумане у него над головой.

Когда экипаж, проехав под навесной галереей, остановился в середине двора, а не у крыльца, граф, открыв дверцу, хотел было сделать выговор кучеру, но увидел две шеренги слуг, выстроившихся в туманной мгле. Одетые в мрачные черные плащи и белые накрахмаленные рубашки, они, потупив взгляды, молча кланялись, когда они с Огилви проходили мимо.

– Добро пожаловать домой, милорд, – встретил его у парадной двери дворецкий с черной траурной повязкой на рукаве.

– Добрый день, Певзнер. Вижу, вы все содержите в идеальном порядке.

Но интересовал сейчас Уолрейфена вовсе не дворецкий, а высокая, почти такого же роста, как Певзнер, стройная девушка, стоявшая позади него. Женщиной было трудно назвать это стройное и гибкое создание, хотя и немного – совсем чуть-чуть – утратившее краски юности. На фоне унылой черной одежды ее шея казалась вылепленной из чистейшего алебастра, черты ее лица были тонкими и невероятно правильными, рыжие волосы, туго, казалось, до боли, стянутые в пучок на затылке, почти скрывались под чепцом. Она очень постаралась превратить себя в чопорную даму, какой в ее представлении должна быть экономка, но у нее ничего не получилось.

– Милорд, – обратился к нему дворецкий, – позвольте представить вам миссис Монтфорд, экономку. Вот уже почти три года, как она управляет замком.

Девушка присела в реверансе: низко и грациозно, как дебютантка на первом балу, потом, выпрямившись, проговорила:

– Добро пожаловать в замок Кардоу, милорд.

Уолрейфена поразило ее произношение: звук «р» был твердым, даже жестким, а последние слоги в словах она смягчала. При этом смотрела она не на него, а словно сквозь него, и это почему-то его разозлило.

– Миссис Монтфорд, – резко сказал Уолрейфен, – будьте добры смотреть на меня, когда я обращаюсь к вам.

– Прошу прощения, милорд, – после минутной паузы отозвалась она холодно, – я не слышала, чтобы ко мне кто-то обращался.

Уолрейфен был потрясен, когда посмотрел ей в глаза, потому что увидел в них ненависть, жгучую и неподдельную, полыхавшую в ее взгляде каким-то дьявольским зеленым огнем. Пока он пытался подобрать нужные слова, это выражение исчезло, лицо быстро превратилось в маску бесстрастной прислуги. Уолрейфен почувствовал минутную растерянность, хотя ему следовало быть готовым к чему-то подобному.

– Хорошо, миссис Монтфорд, но теперь я определенно обращаюсь к вам. – Отдав трость Певзнеру, Джайлз стянул перчатки. – Если вас не затруднит, я хочу через полчаса видеть вас в своем кабинете.

– Как прикажете, милорд, – произнесла она своим низким мелодичным голосом, почему-то действовавшим ему на нервы, и сделала реверанс, медленно и демонстративно, ни на мгновение не отрывая от него взгляда, словно бросала ему вызов или провоцировала – но на что?

Сесилия между тем здоровалась со старыми слугами, и они отвечали ей уже не так угрюмо и чопорно. Уолрейфен решил представить ее экономке и сухо сказал:

– Миссис Монтфорд, это вдова моего отца, ныне леди Сесилия Делакорт, с мужем. Проследите, чтобы их удобно устроили.

– Как чудесно все теперь выглядит, Певзнер, – услышал он голос Сесилии. – Но пусть слуги уже уйдут в дом – сыро. Да, здесь чувствуется заботливая рука. А вы миссис Монтфорд, да? Здравствуйте. Очень рада вас видеть, хоть и по столь печальному поводу. Хорошо, что у Кардоу есть умелая экономка.

Воздержавшись от каких-либо замечаний, Уолрейфен прошел в дом, и его окутали запахи воска и мыла, ароматы старомодных чистящих средств. Это было так неожиданно и приятно, потому что во время его последних двух или трех коротких визитов в Кардоу здесь пахло сыростью и мышами, здание выглядело совершенно запущенным.

Сесилия и миссис Монтфорд шли за ним следом, и мачеха рассказывала об ужасной гостинице, в которой они провели прошлую ночь. Глаза Джайлза постепенно привыкли к полумраку, и, шагнув из холла в огромный сводчатый зал, он ощутил затаенный трепет. Окинув взглядом старинное помещение, он вдруг осознал, что здесь чего-то не хватает. Посмотрев на пустые стены, Джайлз обнаружил кое-что еще и от неожиданности громко втянул воздух.

Тут к нему подошла Сесилия и проворковала:

– О, Джайлз! Я и не подозревала, что ты повесил здесь мой старый портрет.

Но сейчас мачеха меньше всего занимала его мысли. Уолрейфен переводил взгляд с ее портрета, на тот, что висел напротив. Боже правый! Оказывается, в семнадцать лет его мать была несравненной красавицей. На заре юности глаза ее сияли ожиданием счастья, были устремлены в будущее. Но ожидание это так и не сбылось, и контраст между той, какой она была, и какой стала, вызвал в нем глубокую печаль. Портрет был замечательным, и мать он очень любил, но вот место, куда его повесили, она ненавидела. И это привело Джайлза в ярость.

Свой брак она считала непростительной ошибкой, пусть и совершенной против ее воли. Вся любовь и внимание были отданы Джайлзу, ее единственному ребенку. Мать по распоряжению отца не покидала Кардоу, но где висеть портрету, все же имела право выбрать.

– Миссис Монтфорд, будьте добры, подойдите сюда, – леденящим душу тихим голосом позвал Уолрейфен экономку.

К этому времени в зале уже было полно народу, все говорили разом, хлопали дверью, занося багаж и сортируя его, и Уолрейфен с досадой обнаружил, что она никак не отреагировала.

– Миссис Монтфорд! Подойдите сюда! – провозгласил он на этот раз громогласно.

Все слуги мгновенно замерли, в зале воцарилась тишина, поэтому слова экономки, произнесенные ледяным тоном, услышали все:

– Я к вашим услугам, ваше сиятельство.

– Этот портрет здесь повесили вы?

– Да, – ответила она быстро, – решение приняла я.

– В вашем распоряжении десять минут! – бросил Джайлз, пронзив ее взглядом. – Ждите меня в кабинете.

– Как скажете, ваша светлость, – холодно ответила Обри, пронзив его слишком презрительным для служанки взглядом.

Спустя ровно десять минут она вошла в кабинет, где Огилви приводил в порядок письменный стол. Граф не упустил из виду сочувствующий взгляд, который молодой человек бросил в сторону экономки. Любой, кто знал Уолрейфена, заметил бы бурлившую в нем ярость, но хуже всего было то, что он сам не понимал, почему злится, какая из причин вызвала приступ ярости: то ли портрет, то ли само это место, этот дом, наполненный воспоминаниями, то ли – он должен был себе признаться – эта строптивая девица. Ее спокойная, строгая манера поведения достойна восхищения: он этого не ожидал, и почему-то именно эта сдержанность вывела графа из себя.

Он стоял возле высокого окна, выходившего в верхний двор, когда она появилась, и заметил, закрывая свои карманные часы:

– По крайней мере, вы пунктуальны.

– Да, всегда, – ответила она просто. – Чем могу быть вам полезна, милорд?

– Миссис Монтфорд, не могли бы вы мне кое-что объяснить? – Вопрос был задан требовательно, на что незамедлительно последовала соответствующая реакция: с долей высокомерия Обри вздернула подбородок и уточнила:

– Относительно портрета, милорд?

– Давайте начнем с самого начала. – Уолрейфен почувствовал, что у него дергается щека. – Прошу вас, скажите: что случилось с моими фламандскими гобеленами? Триста лет они висели в большом зале Кардоу, и вот теперь я приезжаю домой и обнаруживаю, что они просто-напросто исчезли, а на их месте появился портрет, который вам никто не разрешал доставать из кладовой. Я хочу, чтобы его немедленно убрали.