Плохая война - Конофальский Борис - Страница 20

Волков понимающе кивал, одобряя каждое слово юноши, а потом спросил:

– А вы только де Йонгу не доверяете? Или, быть может…

– Нет, не только, и купцам, что у нас покупали уголь, не доверяю, и этим господам из Рюммикона тоже: в прошлый раз оказалось, что не все корзины полны углем доверху, как должно. И лодочникам – в прошлый раз как тес нам везли, так крали у нас. Вот поэтому я думаю, что за всеми всегда считать надобно.

– А за компаньоном своим, как там его…

– За Цеберингом? И за Михелем считаю, но так, чтобы он не видел. Он хитер и пронырлив, за ним все время нужно считать.

– Что ж, скажу вам, племянник, – произнес кавалер с удовольствием, – что никак не ожидал от вас такой разумности. Для ваших лет разум – дарование редкое. Я тоже стал считать все, что только возможно, с ваших лет, с тех самых пор, как украли первый заработанный мною талер.

– У вас украли первый ваш талер? – воскликнул юноша. – И кто же был тот вор?

Волков махнул рукой: нечего вспоминать, то былое. Он впервые смотрел на племянника как на близкого человека, словно только разглядел его. Раньше тот для него был каким-то глупым костлявым мальцом, что по скудости ума детского мнил себя в военном ремесле и к тому же был плох в учебе. Волков и не думал о нем как о родственнике. Сын умершей сестры, которую кавалер и припомнить не мог. А вот теперь почувствовал, что мальчишка похож на него – нет, не внешне, но по складу ума. Волков тоже в его годы все подсчитывал, но еще был глуп и не любил науки. Потом, потом он будет хватать книги, учить языки, на которых они писаны, читать и перечитывать. Возможно, и этот мальчишка захочет того же.

– Вы выгодно продали уголь, еще, кажется, и доски возили, у вас должны быть деньги. Отчего же вы не купили себе одежду?

– У нас уже восемнадцать талеров, – с гордостью заявил племянник. – Михель предлагал поделить все на троих. Отдать вашу часть вам, а оставшееся поделить на два. Но я подумал, что деньги лучше дальше в деле оборачивать. Фульман и Плетт в долг дают товаров только на одну баржу, и то по нехорошей цене; если платить за товар вперед, так можно дешевле взять. А менялы из Эвельрата деньги давать готовы, но ведь не бесплатно, они свой интерес соблюдают. Вот я и подумал, что пока мы обойдемся, соберем серебра, чтобы постоянно оборотные были, чтобы свои телеги, свои мерины имелись, чтобы сбыт наладить, чтобы место свое в Малене для склада было.

– Неужто вы это все опять сами сообразили? – Не верил кавалер, что юноша может так разумен быть.

– Нет, – признался юноша. – Глава цеха оружейников Малена Роппербах мне это все разъяснял, когда вы к нему меня посылали насчет сбыта угля.

Раньше из всех приехавших родственников Волкову милы были лишь самая маленькая племянница Катарина да сестра, которая оказалась добра и скромна, а тут вдруг и племянник ему понравился. Выходит, когда они все в его старом доме жили, в тесноте неимоверной, то ему эта теснота не в тягость была. С сестрой и двумя племянницами в доме было лучше и теплее, чем в новом и дорогом доме с женой недовольной, с этой графской дочкой.

Он взглянул на племянника.

– Оденьтесь как подобает и найдите отца Семиона, он книгу приходскую завел, пусть запишет вас как Бруно Фолькофа.

– Что? – Мальчишка открыл рот. – Дядя, спасибо… Вы не пожалеете.

– Носите мое имя, но не вздумайте позорить его. И чтобы всегда были при оружии, не забывайте этого.

– Дядя… – пролепетал Бруно. – Да-да, конечно.

– Можете не стесняться и при нужде называть себя так, и в споре, и при разногласиях ведите себя достойно и, если нужно будет, ссылайтесь на меня.

– Дядя! – Бруно кинулся к нему и схватил его руку, которая сжимала поводья, поцеловал ее. – Лучшего дядю я придумать не мог.

– Не забудьте, приведите себя в порядок, вы теперь Фолькоф, а не мужик и не купчишка бедный.

От берега кавалер свернул налево, к Брюнхвальду он решил заехать потом, а сейчас отправился проведать сестру и взглянуть, не подросли ли племянницы.

… Вечереет в это время быстро. Едва Волков приехал домой, сел ужинать, как вспомнил, что Максимилиан и Бригитт обещали в этот же день вернуться с покупками, а на дворе уже темень. Хоть и не хотелось в мороз и ветер идти снова на улицу, но кавалер решил выехать и встретить карету Бригитт.

Увальня он посадил с собой ужинать, чтобы не так было тоскливо за одним столом с женой, и, когда тот еще не доел, стал говорить ему:

– Александр, придется нам ехать сейчас. Темно уже, седлайте коней, зовите Гренера и братьев Фейлингов.

Элеонора, до сего момента сидевшая безучастно и смотревшая в свою тарелку, тут подняла голову, стала прислушиваться.

– Велите всем брать фонари, – продолжал кавалер.

– Да, кавалер, – откликнулся Увалень, встал и на ходу закинул себе в рот кусок колбасы.

– Куда же это вы? – почти крикнула госпожа Эшбахта.

Александр, думая, что вопрос адресован ему, так и застыл с колбасой во рту, уставился на Волкова.

– Темно, дорога замерзла, сплошной лед. Максимилиан и госпожа Ланге поехали в город, обещали вернуться до темноты, но что-то нет их, отправлюсь навстречу с огнями.

– Других пошлите, отчего вы все сами делаете, или у вас людей нет? – вдруг спросила жена. – Неужто вашего Максимилиана и вашу госпожу Ланге не встретят?

«Вашу госпожу Ланге» – это Элеонора Августа произнесла особенно отчетливо.

– Александр, идите седлать коней, – велел Волков и уже жене добавил: – Лучше меня дорогу знает только Бертье, а он у реки живет, за ним самим ехать нужно. Так что лучше я сам съезжу.

– Вам просто дома не сидится, вот что! – вдруг крикнула госпожа Эшбахт. – Жена вам немила…

Увалень сразу поспешил покинуть залу. А Элеонора вскочила:

– В покои к жене не ходите, говорить с женой – не говорите, дома быть не желаете.

Кавалер даже не знал, что на это ответить.

– Ах, как мне все здесь немило! – кричала жена, кидаясь к лестнице. – Не мой это дом, не мой! Он даже ночью уходит, всё войны у него, всё войны, дела, даже ночью дела у него, разве такой муж добрый должен быть?

Он глядел, как она, подбирая юбки, взбежала наверх, и слышал, как хлопнула дверь ее покоев. Сидел, ковырял ножом кусок колбасы в тарелке и ничего не понимал.

Ждать долго не пришлось. Уже следующим утром, когда Волков и его офицеры у него дома за столом рассматривали шарфы и обсуждали, кому и сколько людей брать на шествие, в залу вошел мужик, встал у дверей, перепуганный, и сообщил едва не шепотом, что во дворе важные господа просят доложить, что ищут аудиенции у господина Эшбахта. Волков, который только что был почти весел, рассматривал материал, прикидывал, как будут выглядеть бело-голубые шарфы на офицерах и как будет готовиться к празднику, тут же стал мрачен. Он знал, зачем пожаловали господа. Не письмо послали, а сами приехали. Хотел бы он ошибаться, да разве после письма Брунхильды ошибешься? Кавалер молчал и ничего не отвечал мужику. Господа офицеры сразу заметили такую перемену, веселье и шутки стихли, они тоже становились серьезны. От предпраздничного настроения и следа в зале не осталось. А мужик на пороге так и ждал распоряжений. И тогда госпожа Ланге, что была тут, показывала офицерам шарфы и раздавала им ленты для их сержантов, произнесла:

– Дурень, в следующий раз запоминай имена господ, что просятся.

– Так я это… – начал оправдываться мужик.

– Ладно, раз не запомнил, так безымянных зови, – распорядилась Бригитт, видя, что кавалер опять молчит.

– Кавалер, следует ли оставить вас? – спросил за всех офицеров Карл Брюнхвальд.

– Да, господа, – согласился Волков. – Думаю, что лучше вам уйти.

Офицеры стали подниматься, гремя мечами, брать шляпы со столов. А тут госпожа Ланге и говорит:

– А что же господам уходить? Я уже и обед велела на всех готовить. Каплуна велела забить, клецки уже трут. Господин мой, пусть господа офицеры остаются. Дело разве ж тайное у вас?