Тайны Космера (сборник) (ЛП) - Сандерсон Брэндон - Страница 15

Но так было не всегда. Нет, на самом деле он никогда не становился недостойным. Все гораздо сложнее, как и с любым другим. Она могла его понять, могла увидеть…

— Ночи! — воскликнула Шай, вскочив и отбросив книгу. Нужно проветрить голову.

Когда шесть часов спустя пришел Гаотона, Шай как раз прикладывала печать к дальней стене. Старик открыл дверь, шагнул в комнату и замер, когда стену затопило цветом.

От печати Шай, как струи краски, зазмеились узоры: зеленые, алые, янтарные. Как живая, вырастала картина: на ветвях распускались листья, наливались гроздьями фрукты. Деталей становилось все больше, из ниоткуда появилась золотая отделка и побежала по стене, обрамляя листья и отражая свет.

Фреска заполнялась, каждый ее дюйм был пропитан иллюзией движения. Вились побеги, из веток неожиданно пробивались шипы. Гаотона с благоговением выдохнул и шагнул к Шай. За ним вошел Зу, а двое других стражников удалились, закрыв за собой дверь.

Гаотона прикоснулся к стене, но, разумеется, краска была сухой. Стена считала, что ее разрисовали много лет назад. Гаотона опустился на колени, рассматривая две печати, которые Шай поместила в основании картины. Трансформацию запускала третья печать, поставленная сверху, а в двух первых было описано, как создать рисунок: основные принципы, изменения в прошлом и инструкции.

— Как? — спросил Гаотона.

— Один из бойцов сопровождал Ацуко из Джиндо во время его визита во Дворец Роз, — ответила Шай. — Ацуко заболел, и ему пришлось три недели провести в постели. В комнате всего лишь этажом выше.

— Твоя подделка помещает его в эту комнату?

— Да. Это случилось до того, как в прошлом году просочилась вода и испортила потолок. Поэтому его вполне могли разместить в этой комнате. Стена помнит, что Ацуко провел здесь много дней, слишком слабый, чтобы выходить. Но сил рисовать ему хватало — понемногу, чтобы скоротать время. Каждый день он добавлял к узору то лозу, то листики, то ягоды.

— Печать не должна схватиться, — заметил Гаотона. — Подделка неустойчивая. Ты изменила слишком многое.

— Да, она на грани… на грани, где только и встретишь величайшую красоту.

Шай отняла печать. Последние шесть часов словно выпали из памяти, так ее захватил творческий порыв.

— И все же… — произнес Гаотона.

— Она схватится. Если бы вы были стеной, что бы предпочли? Оставаться серой и унылой или живой и яркой?

— Стены не могут думать!

— Это не мешает им быть неравнодушными.

Гаотона покачал головой, бормоча что-то про суеверия.

— Сколько ушло времени?

— Чтобы сделать эту духопечать? Я вырезала ее урывками около месяца. Это последнее, что я хотела изменить в комнате.

— Художник был джиндойцем. Возможно, потому что вы соотечественники, стена… Но нет! Так думать — идти на поводу у твоих суеверий.

Гаотона покачал головой, пытаясь понять, почему эта фреска схватилась, хотя для Шай ответ был очевиден.

— Между прочим, мы с джиндойцами не соотечественники, — раздраженно проговорила она. — Может, у нас и общие корни, но мы совершенно разные.

Ох уж эти великие. Из-за схожести черт судят о родстве между народами.

Гаотона обвел взглядом комнату. Прекрасная мебель, отполированная и украшенная резьбой. Мраморный пол с серебряной инкрустацией, потрескивающий камин и небольшая люстра. На полу великолепный ковер, в прошлом рваное одеяло. Справа на стене сверкает витражное окно, свет льется из него на восхитительную фреску.

Первоначальный вид сохранила лишь дверь, массивная, но ничем не примечательная. Шай не могла ее подделать из-за печати кровопечатника.

— Ты понимаешь, что у тебя теперь лучшие покои во дворце?

— Это вряд ли, — хмыкнула Шай. — Наверняка лучшие покои у императора.

— Самые просторные, да. Но не лучшие. — Гаотона опустился на колени перед фреской, чтобы лучше рассмотреть печати внизу. — Ты добавила подробные разъяснения, как это рисовалось.

— Чтобы создать правдоподобную подделку, нужно в некоторой мере обладать соответствующими техническими навыками.

— Значит, ты могла расписать эту стену и сама.

— У меня нет красок.

— Их можно было попросить. Я бы принес. Вместо этого ты создала подделку.

— Такая уж я есть. — В Шай снова проснулось раздражение.

— Такой ты выбираешь быть. Если стена может пожелать стать фреской, Ван Шай-Лу, то и ты можешь захотеть стать великим живописцем.

Шай грохнула печатью о стол и пару раз глубоко вздохнула.

— А ты с характером, — добавил Гаотона. — Как и Ашраван. Собственно, теперь я точно знаю, каково это, поскольку ты несколько раз дала мне это ощутить на собственной шкуре. Интересно, можно ли использовать такой… способ, чтобы научить людей лучше понимать друг друга. Записать свои эмоции на печать и дать другим почувствовать, каково это быть тобой…

— Звучит отлично. Вот только подделка душ — ужасное преступление против природы.

— Вот только.

— Раз вы смогли прочитать эти печати, то и правда далеко продвинулись. — Шай подчеркнуто сменила тему. — Я начинаю думаю, что вы жульничали.

— Собственно…

Злость приутихла, и Шай встрепенулась, окончательно ее отогнав. Что это на нее нашло?

Гаотона смущенно полез в карман и достал деревянную шкатулку. Шкатулку, в которой Шай хранила свои сокровища — пять знаков сущности. В трудную минуту они могли превратить ее в ту, кем она могла бы стать.

Шай шагнула вперед, но Гаотона открыл шкатулку — печатей в ней не было.

— Мне жаль. Но отдать их тебе сейчас было бы… немного глупо с моей стороны. По всей видимости, любая из них вмиг тебя освободит.

— На самом деле только две, — кисло признала Шай, дернув пальцами. На эти духопечати ушло больше восьми лет жизни. Первую она начала сразу после окончания обучения.

— Хм, да.

В шкатулке лежали металлические пластины, на которых были выгравированы печати поменьше, — чертежи для изменения ее души.

— Эта, полагаю? — Гаотона взял одну из пластин. — Шайзан. В переводе… Кулак Шай? Эта печать сделает из тебя воина?

— Да.

Значит, Гаотона изучал ее знаки сущности. Вот откуда он так хорошо научился читать ее печати.

— Я понимаю в лучшем случае лишь десятую часть начертанного, — сказал Гаотона. — Но и это впечатляет. На их создание и правда должны были уйти годы.

— Они… очень дороги мне.

Шай заставляла себя сидеть за столом и не зацикливаться на пластинах. Если получится сбежать с ними, она легко смастерит новую печать. Это все равно займет несколько недель, но большая часть многолетней работы не пропадет. Но если пластины уничтожат…

Гаотона сел на свое обычное место и принялся невозмутимо рассматривать пластины. Будь на его месте любой другой, Шай расценила бы это как угрозу: «Смотри, что у меня в руках, смотри, что я могу с тобой сделать». Однако к Гаотоне это не относилось. Ему было по-настоящему интересно.

Или нет? Как всегда, инстинкты брали свое. Шай хороша, но кто-то другой может оказаться лучше. О чем и предостерегал дядюшка Вон. Что, если Гаотона все это время ее дурачил? Шай не сомневалась, что стоит доверять своему мнению на его счет. Но если она ошиблась, это обернется катастрофой.

«Катастрофа возможна при любом раскладе, — подумала она. — Давно надо было сбежать».

— Я понимаю, когда превращаешь себя в воина. — Гаотона перебирал пластины. — И эту тоже — охотник и специалист по выживанию. Крайне практично. Впечатляюще. Эта — ученый. Но зачем? Ты и так ученый.

— Ни один человек не может знать всего, — ответила Шай. — На учебу времени не напасешься. С этим знаком сущности я заговорю на десятках языков, от фен до мулла'дил, даже на нескольких наречиях сайкла. Познаю десятки разных культур и как сойти в них за свою. Разберусь в естественных и точных науках, основных политических фракциях в мире.

— А, — только и сказал Гаотона.

«Просто отдай их мне», — подумала Шай.

— А что насчет этой? — поинтересовался Гаотона. — Нищенка? Зачем становиться заморенной и… это означает, что у тебя выпадет большая часть волос, а кожа покроется шрамами?