Смятение сердца - Фетцер Эми - Страница 20
- Предыдущая
- 20/116
- Следующая
— Не надо, мистер Хант… — пролепетала Фиалковые Глаза, когда он наклонился к ее запрокинутому лицу. — Прошу вас, не надо…
Он едва слышал ее, охваченный маниакальным желанием почувствовать трепет припухших от слез губ на своих губах. Это было как утоление жажды — первый, алчный, захватнический поцелуй. Он заставил ее губы раскрыться, вдохнув аромат, схожий с запахом диких цветов ранней весной. Внезапная слабость охватила Хантера, рука сама собой разжалась, и волосы, рассыпаясь, накрыли ее теплой волной цвета выдержанного бордо. Ее тело было горячим от рыданий, женственно-округлым, волнующе хрупким. Казалось, одно неосторожное движение — и она хрустнет в его руках, как тонкая ваза, как статуэтка. Когда его язык проник к ней в рот, Фиалковые Глаза рванулась… Так было бы естественно реагировать девице на нечто никогда не испытанное, что было, конечно, невозможно, и Хантер отмахнулся от нелепого предположения. Теперь он знал, что вкус ее подобен сладкому вину, густому и зрелому, знал, но тем более был неспособен выпустить ее из объятий.
Казалось, он пьет и пьет из прекрасного сосуда дивный запретный нектар, и — странное дело! — с каждым новым глотком жажда только усиливается.
Когда внутри губ скользнул кончик языка, Сэйбл испытала нечто очень странное. Если бы кто-то описал ей это на словах, она почувствовала бы только отвращение, но теперь… Этот человек причинял ей сладостную боль, он пленял ее внутри и снаружи, вкус его был вкусом опасности, гнева и желания, и она могла только подчиниться. Среди хаоса мыслей и ощущений она ненадолго удивилась тому, как мог мужчина, ни разу не сказавший ей доброго слова, вдруг наброситься на нее с поцелуями. Почему я не сопротивляюсь, думала Сэйбл в каком-то дурмане, почему не отталкиваю его? Благовоспитанная девушка должна, просто обязана защищать свою честь, хоть как-то… Но как? Он был так близко, горячий, влажный после купания, так близка его широченная грудь, к которой она с такой силой прижата. И от этого с ней происходило что-то странное: грубая ткань, прикрывающая груди, казалась тоньше кисеи — они наполнились, увеличились и затвердели, стараясь вырваться из шерстяной клетки, в которую были заключены. Что она чувствовала? Стыд оттого, что тело ведет себя так безнравственно, и наслаждение, всепроникающее, властное и бесстыдное.
Так, значит, это и есть желание? Это и есть страсть? Лэйн рассказывала о том, как неуправляема страсть, как прекрасно испытывать ее. Прекрасно — но и страшно. Страсть была реальнее и могущественнее всего, что Сэйбл знала прежде. И кто же заставил ее пасть так низко, воспарить так высоко? Грубый, злобный, невоспитанный человек, больше похожий на медведя гризли, чем на кавалера для молодой леди!
Это несправедливо, просто несправедливо!
Хантер выпустил ее тонкие запястья. Фиалковые Глаза была теперь свободна. Она могла оттолкнуть его, могла вырваться и убежать, но он знал, что не ошибся, когда почувствовал ответное желание. Он надеялся, что она поднимет руки, бессильно упавшие по бокам, и обнимет его. Пусть даже не обнимет, пусть только коснется. Дотронься до меня, попросил он мысленно, сделай это по своей воле. Хоть один раз.
Сэйбл не вполне поняла, что свободна. Она просто пошатнулась вдруг и ухватилась за то, что оказалось под рукой. Ладони ощутили гладкую горячую кожу спины, твердые горизонтальные валики ребер под ней, длинную ленту шрама. Мужское тело! Что же она делает, вот так прикасаясь к полуголому мужчине? Откуда эта распущенность, это вопиющее бесстыдство? Нужно немедленно убрать руки, думала Сэйбл. При этом ее ладони продолжали двигаться вверх по спине, по холмам напряженных мышц. Одобрительный гул, родившийся в его груди и поразительно похожий на мягкое рычание, она почувствовала всем телом. В следующее мгновение она была еще сильнее прижата к твердому как железо животу.
Разумеется, она играла с огнем! Что бы ему ни взбрело в голову сделать с ней, он мог сделать и против ее воли. Нельзя было забывать также, что она замужем, она — мать (во всяком случае, в глазах этого человека). Нельзя, думала Сэйбл, нельзя… Но оторваться от него было невозможно. Робко, нерешительно она провела кончиками пальцев вдоль едва ощутимой вертикали позвонков. Стон удовольствия был ей наградой. Как странно! Трудно сказать, осмелилась бы она вот так коснуться мужчины в той, прежней жизни. Хотя подобная возможность как-то и не представлялась. Она не имела ни малейшего понятия о том, какую власть имеет над мужчиной женщина, ласкающая его, но даже намек на эту великую истину был подобен могучему толчку. Рот ее пересох от внезапной жажды.
Прикосновение ладоней было таким неопытным, таким невинным, словно и впрямь в объятиях Хантера оказалась юная девушка. Это распаляло сильнее, чем самый изощренный опыт. Как покорно она прижималась к нему! Власть над ней была слаще всего, что ему доводилось испытывать прежде. Бедра их соприкасались. Податливая и мягкая, она была так близко, так испуганно, потрясенно смотрели на него фиалковые глаза, что казалось невозможным остановиться, не испытав ничего больше.
Оторвавшись на одно мгновение, Хантер снова прижался к губам, сладким, как вино.
Сэйбл ответила, позволив языку войти в ее рот.
О Господи! Хантер был весь в огне!
Какое жаркое утро, думала Сэйбл. И оно становилось все жарче по мере того, как ладонь двигалась вверх по ее бедрам и спине. Это было грубое, властное прикосновение, волнующее сверх всякой меры, но когда рука легла на грудь, Коснувшись ее чувствительной вершины, Сэйбл рванулась, с размаху ударив по тому, к которому до этого прижималась.
— Довольно! — крикнула она, пристыженная. Бог мой, позволить столько вольностей!
Что бы он стал делать в следующее мгновение? — мелькнула вкрадчивая мысль, но она оттолкнула ее, как нечто ужасное, гадкое.
Задыхаясь, Хантер провел по лбу тыльной стороной ладони. Он был в испарине с головы до ног, словно только что проскакал много миль бешеным галопом. Совершенно опустошен, измучен… Но он продолжал желать большего. Ее губы… Они еще сильнее припухли от поцелуев. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Хантер провел по ним кончиками пальцев. Фиалковые Глаза смотрела на него с простодушным удивлением неопытности. Как это удавалось ей? Он и не подозревал, что существуют женщины, способные сохранить ауру невинности даже в браке, даже после рождения ребенка.
— Вы засунули язык мне в рот! — вырвалось у Сэйбл прежде, чем она сумела осмыслить то. что собирается сказать. Она отчаянно покраснела.
— Тебе бы хотелось, чтобы было наоборот?
— Ни за что на свете! — Она отклонилась, насколько позволяли руки, сцепленные на ее талии. — Это слишком далеко зашло, мистер Хант!
— На мой взгляд, не слишком, — ответил Хантер, не отпуская ее и продолжая касаться губами всего, что было в пределах досягаемости.
— Пожалуйста, мистер Хант! — взмолилась она, пытаясь оттолкнуть его.
— Ты можешь перестать звать меня мистером Хантом, дорогая. — Он наклонился к самому лицу Сэйбл, лукаво улыбаясь, и ее сердце на мгновение вовсе перестало биться. — Думаю, мы уже можем отбросить условности.
— Нет, не можем, нет, не можем! — крикнула она, изнемогая от стыда (что он теперь думал о ней, после всего, что только что случилось!). — Существуют правила… Я не могу называть вас иначе, чем…
— Меня зовут Хантер, — перебил он, покусывая маленькую бархатистую мочку уха.
— Очень за вас рада! — прошипела Сэйбл, отворачиваясь и чувствуя, как губы продолжают путешествие по ее волосам. Тогда она вцепилась в сцепленные за спиной пальцы, стараясь их разжать. — Мистер Хантер, да отпустите же меня наконец!
— Зови меня Хант, Хантер, даже Мак-Кракен, если тебя это больше устраивает, но с «мистером», надеюсь, мы покончили навсегда.
Тело, только что податливое даже в борьбе, вдруг окаменело в его руках.
— Что вы сказали? Я не расслышала, — произнесла Фиалковые Глаза очень тихо, глядя ему в лицо.
— Меня зовут Хантер Мак-Кракен. Хантер Д. Мак-Кракен, если быть точным.
- Предыдущая
- 20/116
- Следующая
