Смятение сердца - Фетцер Эми - Страница 64
- Предыдущая
- 64/116
- Следующая
Оказавшись в номере, Хантер, по обыкновению, бросил шляпу на стул и зачарованно следил, казалось, целую вечность, как она летит, летит, летит… почти в самый камин, на угли. Потом он со стуком уронил на пол кобуру и обратился к ней с громким «тсс!». Борьба с курткой чуть было не закончилась падением под стол, но Хантер все-таки победил, оставив поверженного противника валяться у двери бесформенной грудой. Долго и трудно стягивая ботинки, он обвел комнату озадаченным взглядом, не зная точно, что ищет. Ни лохани с водой, ни кувшинов, ни подноса он не обнаружил, зато перед камином стоял пустой стакан и валялась откупоренная бутылка. Судя по всему, она была пуста. Кто же ее допил? Сэйбл? Кстати, где она?
В самом дальнем углу кровати одеяло приподнималось, свернувшись калачиком.
Сэйбл. Нежная, шелковистая Сэйбл с лавандовыми глазами.
Сэйбл с полной грудью, совершенной по форме, с округлостями и изгибами… Должно быть, целой жизни не хватит, чтобы узнать все ее прелести.
Сэйбл с ее тайнами, ее ребенком и растреклятым муженьком.
Хантер добрался до кровати и повис на высокой спинке. Сэйбл шевельнулась и вздохнула. Ее волосы лежали на подушке массой сплошных завитков, в полумраке казавшихся шоколадными. Он не знал, что они вьются, потому что никогда не видел, как она распускает их после мытья.
— Слишком хороша, чтобы так растрачивать свою жизнь… — сказал он не очень внятно, но громко. — Понять не могу, зачем ты возвращаешься к человеку, который не примчался за тобой сам… Он тебя не стоит, Сэйбл. И я тебя не стою, вот что обидно. Черт возьми, как обидно-то! Во мне не наберется чистоты даже на маковое зерно, поэтому я тебя пачкаю, когда прикасаюсь… — Он ударил себя кулаком в грудь, издав гулкий звук, и обвиняюще ткнул пальцем в сторону спящей. — Это все ты виновата, с твоими невинными глазами, воспитанием и правильной речью! Ты же хочешь меня… я знаю, что хочешь, — но бережешь себя для него. Для него, черт бы его побрал! Если бы не моя исковерканная жизнь… И что было бы тогда? Все равно бы ничего не было.
Он неуклюже отвернулся, стараясь справиться с настойчивым ощущением губ на своих губах, со вкусом сладкого вина, со сладким томлением.
— Ты сравниваешь меня с ним… сравниваешь, как же иначе… как мы целуем, как держим в объятиях… — Повернувшись, он тряхнул спинку кровати коротким сильным рывком. — Ну и ладно! Какая мне разница? Все равно ты принадлежишь ему. Ты принадлежишь ему до такой степени, что пожертвовала всем ради возвращения в его вигвам, ради ребенка, которым он тебя наградил! Но сможешь ли ты поклясться на Библии, что любишь его или любила когда-нибудь? Что он воспламенял тебя так, как это удается мне? Что ты была в его объятиях такой же безрассудной и пылкой, как в моих? Если бы ты знала, как я хочу вернуть все это: твою пылкость, твою нежность, твой огонь. — Он зажмурился ненадолго, вспоминая. — Что за огонь! Стоит нам коснуться друг друга, это происходит само собой, словно в каждом из нас вспыхивает и взрывается порох…
Постепенно голос Хантера становился все более резким и злым. Он не беспокоился о том, что разбудит Сэйбл, тайна его запретной страсти была слишком мучительной, чтобы оборвать исповедь, однажды ее начав. Нетвердым шагом приблизившись к спящей, он долго смотрел на ее безмятежное лицо, едва освещенное чуть теплящейся лампой, потом потянулся поправить завиток и — о чудо! — сумел сделать это, не коснувшись щеки. Не удержавшись, он погрузил руку в густую массу темных волос и тихо застонал от удовольствия. Если бы можно было зарыться в них лицом!
— Желать тебя — самое чистое чувство, которое я испытывал за последние пять лет, — прошептал он со вздохом. — Пропади он пропадом, Черный Волк!
Сейчас он мог воспользоваться тем, что Сэйбл спала: обнять ее, прижать к груди — и, может статься, она прильнула бы к нему во сне, позволила погрузиться в запретные глубины своего тела. Может статься, она не отвергла бы его, сама того не сознавая. Это вернуло бы смысл его никчемному существованию, оправдало намерение и впредь цепляться за жизнь. Если он все еще был способен любить, хоть немного, кто знает, не полюбил ли бы он со временем и себя самого? И может быть — просто может быть, — тогда он вернулся бы в реальный мир, к людям…
Хантер провел кончиком пальца, не прикасаясь, над теплой округлостью щеки Сэйбл и спросил шепотом:
— Почему ты встретила вначале его, а потом уже меня?
Ответа он не ждал, и его не последовало. Это был бессмысленный монолог, исповедь перед пустой исповедальней. Это только мучило, не принося облегчения. Хантер проковылял к своей половине кровати, не отрывая взгляда от спящей, улегся поверх одеяла и тяжело вздохнул.
— Хотелось бы мне знать одну вещь, Сэйбл. — Он длинно зевнул и закрыл глаза. — Что ты чувствуешь ко мне?..
Через несколько минут полумрак комнаты наполнило тяжелое дыхание беспокойно спящего человека.
Тлеющие в камине угли почти совсем угасли, единственная недогоревшая головня распалась пополам, разбросав искры и пепел. Сэйбл открыла глаза и повернулась на спину. Она не спала ни одной минуты с тех самых пор, как Хантер ушел в неизвестном направлении.
«Если бы ты мог знать, как мне жаль!»
Горькое признание, сделанное под влиянием винных паров, заставило Сэйбл еще раз оценить размеры и последствия ее обмана. Она раскаивалась всем сердцем, понимая теперь, что он станет и впредь мучить себя. Так будет до тех пор, пока она лжет.
И еще одно откровение было ей дано в эту ночь. Сэйбл и прежде понимала, что Хантер мечется между двух огней, но только теперь впервые заглянула в бездну, в которую он погружался. Голос желания и голос совести брали над ним верх попеременно, они раздирали его, эти две могучие и противоположные силы. То есть это он считал их противоположными, искренне веря, что желает замужнюю женщину.
К запаху винных паров, доносящемуся со стороны Хантера, примешивался аромат слишком сладких духов. Точно так же к ревности Сэйбл примешивалось раскаяние. «Я сама виновата толкнула его в чьи-то объятия», — думала она.
Хантер спал на спине, слегка повернув голову в ее сторону. Влажные волосы завились своенравными кольцами на его лбу и шее, на фоне подушки они выглядели кромешно-черными. Линия рта, обычно язвительная и злая, приняла неожиданно мягкий, слегка обиженный изгиб. Неужели каждое слово из того, что он только что сказал, было правдой? Так ли это? Что, если он желает ее потому только, что не может получить? Допустим, они станут любовниками… Надолго ли? Куда это заведет каждого из них?
Сэйбл поежилась. Месяцем раньше ей в голову не пришло бы размышлять над подобной возможностью. Кроме того, она не верила, что, отдавшись Хантеру, раз и навсегда избавит его от страданий. Что-то более давнее, глубоко скрытое, грызло и подтачивало его. Какая-то язва души. Он был непредсказуем, циничен и неразборчив в средствах.
Как каждой женщине, Сэйбл хотелось, чтобы избранник претендовал на роль мужа, а не просто любовника. Хантер о браке даже не помышлял, и это унижало ее. И все же…
Любовник. Любовница.
О чем она думает, Господи Боже! (Сэйбл поглубже зарылась под одеяло, досадливо сдвинув брови.) Конечно, она живет сейчас так полно, как никогда прежде, но эта полнота чревата неприятными последствиями. Например, утром их обоих могут арестовать. И даже если публичный скандал не разразится во всей полноте, слухи все равно просочатся. Ей грозит участь презираемого светом создания. Что же тогда? Состариться, вспоминая о несостоявшемся романе? Не лучше ли поддаться искушению и сорвать запретный плод? Любовники.
В этом слове было сладкое бесстыдство, оно навевало образы, от которых по всему телу шел жар: тела, сплетающиеся на смятых простынях, белое и смуглое… Страстный шепот, прикосновения, заставляющие содрогаться от наслаждения…
Сэйбл опомнилась.
Она мечтала сейчас о человеке, который жил только наполовину… нет, на сотую, тысячную часть.
- Предыдущая
- 64/116
- Следующая
