Школяр (СИ) - Горъ Василий - Страница 15

Учительница презрительно поморщилась, сделал вид, что размышляет, а потом «проявила великодушие»:

— Если проблемы с памятью и мозгами, то так и быть, пользуйтесь. У вас два часа на все про все и… информация персонально для новенького: в моем классе установлена система контроля траффика любых электронных приблуд, так что не тратьте время на поиски живых или программных «помощников»!

Я пропустил это дополнение мимо ушей, ибо учился не ради оценок, соответственно, все задания наставников делал самостоятельно и предельно добросовестно. Не стал тянуть и с началом работы: включил личный терминал, создал новый документ, впечатал в него название, появившееся на большом экране за спиной Агнии Пантелеймоновны, и выписал в отдельный столбик имена второстепенных героев произведения. Пока восстанавливал в памяти, чем себя проявил каждый отдельно взятый, и разбирался в мотивациях, успел заинтересоваться предложенной темой и… сел на любимого конька сводного братца, то есть, принялся придираться ко всему и вся. А минут через сорок, оглядев список недоработок «великого» Николая Лапина, внезапно вспомнил язвительный отзыв Якова Скрябина, единственного литературного критика, с мнением которого считался наш наставник по русской словесности:

'Талант? Бесспорно: сердце стыло

от вязи слов и ритма чар…

…два дня. И Коле надоело!

…но так хотелось гонорар…'

К сожалению, это воспоминание потянуло за собой другое, и перед моим внутренним взором появился хохочущий Славка. Со взглядом, горящим весельем, и непослушной челкой, лезущей в глаза. Вспомнил и стул, на задних ножках которого он в тот момент качался, и звонкие шлепки его ладоней по бедрам, и попытки добавить к этому четверостишию еще одно. С нашими впечатлениями об этом романе. В общем, я на несколько секунд выпал из реальности. Но училка, как оказалось, не дремала — подошла ко мне, прочитала эти стихи, невесть когда впечатанные моими руками на место под эпиграф, и изумленно хмыкнула:

— Вы читали и до сих пор помните эту эпиграмму Скрябина⁈

Лицо брата снова кануло в Лету, и я коротко кивнул.

— Интере-е-есненько… — протянула она, изобразила танцевальный пируэт и… оставила меня в покое. В смысле, одарила нечитаемым взглядом, облизала губки и, покачивая бедрами, пошла к кафедре…

…Сочинение я закончил за семь минут до звонка на перемену. Никакой уверенности в том, что в нем описаны все логические нестыковки, у меня, само собой, не было, зато я знал, что сделал самое главное — изложил мое личное мнение в комплекте с достаточным количеством аргументов и цитат. Вот и не дергался — дважды перечитал текст, не нашел ни одной грамматической ошибки, чуть подчеркнул итоговое заключение, заменив недостаточно резкую фразу на звучащую так, как надо, и со спокойным сердцем отправил файл Агнии Пантелеймоновне. Увы, буквально через миг курсор сам собой потянул «мой экземпляр» сочинения в правый верхний угол рабочего стола на экране часов и… не нашел папки со всеми предыдущими!

Мысль о том, что мой коммуникатор сейчас у матушки, а она — невесть где и рискует жизнью, заставила задохнуться ненавистью к Дурасовым и их верным союзникам. Не знаю, как в этот момент выглядело мое лицо, но Прыщ, за какой-то надобностью подкативший ко мне сразу после звонка, решил не будить лихо, пока оно тихо, и куда-то тихонько свалил.

Перехода в кабинет географии не помню — видимо, шел на автомате, сев на хвост кому-то из девчонок. Начало урока тоже прошло мимо меня. А потом в поле зрения нарисовался преподаватель и попросил рассказать классу об Архангельской губернии, Онежском уезде и тех родных местах, которые по какой-то причине запали мне в душу.

Я не видел в его глазах и тени негатива, но палиться не собирался. Так что встал, дал волю горечи своих утрат и криво усмехнулся:

— Больше всего в душу запал родной дом. Но возвращаться в него как-то не хочется: в середине августа в нем угорели мои родители и их собутыльники, так что теперь он ассоциируется с братской могилой.

Учитель потемнел взглядом и виновато вздохнул:

— Прости, не знал. Вопрос снимается. Садись…

Я сел. Но вместо того, чтобы влезть в часы и занять мозги каким-нибудь учебным курсом, весь урок вслушивался в то, что говорит этот человек, ибо чувствовал стыд. А потом был очередной звонок, переход в кабинет основ технической грамотности, нездоровая суета, ни с того ни с сего поднявшаяся среди одноклассников, и новая попытка Прыща подкатить к моей парте.

В этот раз мое лицо его не отпугнуло — «Бог изворотливости и хитрости» нагло уселся на столешницу, посмотрел на меня сверху вниз и «осчастливил»:

— Я могу кокрети-… конкрити-… в общем, назвать свои условия!

Причина для такой спешки могла быть только одна: он откуда-то узнал, что вчера вечером я наведывался в зал к Медведеву, но тренера не застал. Это развеселило, и я плавно повел рукой, предлагая продолжать.

Чирков задрал нос еще выше и «пошел навстречу»:

— Я объясняю, как решить твои проблемы, и подключаю тебя к моему личному каналу, а ты падаешь под меня и решаешь мне контрольные.

Его наглость на миг восхитила. А потом на первый план выдвинулась злость, и я с большим трудом заставил себя изобразить удивление:

— Я что, похож на человека, способного под кого-либо упасть или решать чужие задачи⁈

Он нехорошо прищурился и снова обошелся без конкретики:

— Ты играешь с огнем!

— Верно! — подтвердил я. — По два-три часа в сутки. Кроме того, играю с Воздухом и другими стихиями. Ибо без медитаций Дар не пробудить, а он мне нужен.

— Шутиш-ш-шь? — прошипел Костик.

Я отрицательно помотал головой:

— Нет. Я действительно медитирую по два-три часа каждый божий день, действительно уделяю львиною долю этого времени Огню, действительно не собираюсь ни под кого падать и действительно не решаю чужих задач, ибо считаю, что это унижает. Того, кто заранее признается в собственной тупости.

Он побагровел:

— Ты назвал меня тупым?!!!

— Нет. Я объяснил причину, по которой не решаю чужих задач, и не более того. Кстати, я не считаю, что мое субъективное мнение является истиной в последней инстанции. Более того, уверен, что для кого-то твое предложение будет светом в окошке, и отношусь к этому индифферентно. Делай выводы.

— Уже сделал! — процедил он, демонстративно сжал правый кулак и… залюбовался «этой красотой» достаточно посредственных размеров. А когда понял, что мне плевать и на сделанные выводы, и на ярость, и на кулак, злобно оскалился: — Мы обязательно вернемся к этому разговору. Но чуть попозже!

— А что тебе мешает высказать свое мнение прямо сейчас? — спросил я, до смерти устав от этих детских игр в песочнице, и выпустил наружу свою ненависть к Дурасовым: — Стеснение? Отсутствие уверенности в собственных силах⁈ Страх получить по рогам?!!!

Он качнулся назад и на долю секунды отвел взгляд. А когда понял, что я это заметил, выдохнул мне в лицо, что я труп.

— Громкое заявление! — презрительно усмехнулся я. — Но, как обычно, предельно абстрактное. Костя, парни, которые не говорят, а делают, строят предложения иначе, ибо не боятся использовать местоимение «я». И их фразы типа «Я тебя сломаю!», «Я тебя покалечу!» или «Я тебя убью!» звучат ни разу не по-детски. Ну что, решишься скорректировать свою речь и повзрослеть? Нет⁈ Я так и думал…

…Свалив из класса сразу после моей отповеди, Прыщ пропал с концами. Я, естественно, удвоил осторожность, но по углам не прятался — сразу после биологии наведался в столовую, с аппетитом пообедал, спокойно ушел в свой жилой блок, где медитировал до четырнадцати тридцати, а потом натянул спортивную форму и отправился на сдвоенный урок физкультуры. Да, вышел чуть раньше, чем надо, но необходимость переговорить с Медведевым никуда не делась, а оттягивать разговор в свете последних событий не хотелось от слова «совсем».

Кирилл Александрович оказался у себя в кабинете. Но для того, чтобы его вызвать в коридор, мне пришлось дождаться завершения разговора его помощника с какой-то девицей чуть постарше меня и изложить свою просьбу. Максим Анатольевич коротко кивнул и пошел за своим начальством.