Хэлло, дорогая (СИ) - "Sascha_Forever_21" - Страница 65

Она помнила имена, сказанные Гвенет, так чётко, точно та выжгла их у Конни под кожей. От пронзительной боли, из душевной ставшей физической, у неё заломило пальцы.

Она набрала имя: Ребекка Мур, две тысячи семнадцать. И нажала на поиск.

Ребекка Мур восемнадцати лет пропала в Нью-Порте, штат Джорджия, двадцатого февраля две тысячи семнадцатого года. Темноволосая, с каре, улыбчивая девушка в форме чирлидинга смотрела на Конни со снимка. Она до сих пор числилась пропавшей без вести. Но теперь Констанс знала, что с ней случилось.

— Он внёс её по частям, — сказала Гвенет. — Отдельно голова, отдельно — тело. Вся эта форма, как у шлюхи, с отвратительной короткой юбочкой, была в крови. Хэл спустил её в подвал, конечно же. Куда ещё?

Следующее имя — Рейчел Торренс, тридцать лет. Пропала второго сентября две тысячи пятнадцатого года. Со снимка смотрела обворожительная блондинка в костюме-двойке. Работала адвокатом, была дважды замужем. Об исчезновении заявила сестра…

Элизабет МакМиллан. Мыс Мэй. Прошлый год. Пропала в собственный день рождения. Вышла из дома и больше не вернулась.

— Хэл долго пробыл с ней внизу, — покачала головой Гвенет. Она говорила тихо и быстро, хотя знала, что бормотание её, бедной старухи, здесь никого не интересовало, кроме Конни. — Она зашла к нам сама. Я накормила её обедом. Затем он увёл её в подвал. Я услышала только стук, но криков не было. Он расчленил её и сунул в чемодан. Не знаю, почему не растворил в кислоте: некоторые тела он прятал, как хищники прячут добычу про запас.

Конни затошнило. Она отпила ещё содовой, но тошнота не прошла, стало только хуже. В голове было мутно, в груди нарывала острая боль.

Сара Данн. Патрисия Талбот, а также её отец и мать. Клэр Морган. Тара Рэдфилд. Нина Данмор. Линдсей Льюис. Конни не упомнила всех имён. Дрожащими пальцами закрыв браузер и сайт с подшивками местных газет, она вжалась в угол красного кожаного диванчика. Всё тело охватил такой холод, что она хотела погрузиться в горячую ванну и не вылезать оттуда. А потом лечь под одеяло и уснуть, и не просыпаться — совсем, потому что так страшно ей не было никогда.

И она не знала, что делать.

Завтра будет Хэллоуин, и он придёт к ним в дом. Гвенет была уверена в этом, потому что Хэл никогда ничего не делал просто так — если он наводил контакт с человеком близ Хэллоуина, значит, этот человек уже не жилец.

«Он убьёт меня? — подумала она и в ступоре замерла. — Или Гвенет ошиблась, и завтра Хэл придёт к другим людям?».

Она прижалась виском к стене, почти машинально улавливая слова ретро-песни, звучавшей из старомодных колонок, обшитых красным шпоном:

Если ты передумаешь бросать меня,Что ж, детка, верни мне свою любовь, Принеси её в мой дом…

Я знаю, я смеялся, когда ты ушла,Но я только сделал себе больно.Детка, верни мне свою любовь, да, Принеси её в мой дом…{?}[Michael Buble — Bring It On Home To Me ]Она даже не знает, где он живёт. Хэл написал подставной адрес. Конни спрятала лицо в ладонях и сжалась, словно пытаясь исчезнуть. Майкл Бабл бархатно пел:

Знаешь, я всегда буду твоим слугой,Пока я жив, до самой могилы.Но, о, детка, верни мне её,Принеси эту сладкую любовь в мой дом…

Знаешь, я пытался обращаться с тобой хорошо,Но тебя не было дома всю ночь.Боже, я прощаю тебя, только верни мне её,Просто принеси свою любовь в мой дом, да…Поехать в полицию? Конни молча затрясла головой, из глаз потекли слёзы. Никогда прежде она не чувствовала себя такой разбитой, даже когда умерла мама. Здесь была не смерть: здесь было другое, не менее ужасное. Нет, она не пошла бы к копам ни за что. Тогда как быть? Попросить ребят съехать? Отменить вечеринку?

Да, это единственный выход. Она отняла руки от лица и утёрла мокрые глаза салфеткой из металлической квадратной подставки. Даже если Хэл придёт к ней в дом, они останутся наедине — никого не будет, никто не пострадает. Если он решит убить её…

Конни вспомнила фотоснимки всех пропавших женщин.

— Он насиловал их перед смертью, потому что возбуждался от удушья, — сказала Гвенет. — Боже, что он творил. Они были для него не людьми, а куском мяса. Даже его отец не был так жесток.

Что бы ни случилось, Конни знала одно: она не сбежит. Она сомневалась в своём решении и страшилась его. Попыталась припомнить, положила ли в свой чемодан газовый баллончик или оставила его в общежитии. Как бы там ни было, она должна поговорить с Хэлом, ведь другого выхода нет. Она не может потерять ещё и его.

Сначала мать.

Потом бабушку.

Затем — отца.

— Только не Хэл, — прошептала Конни и скривила лицо, стараясь не расплакаться. — Боже, ну пожалуйста.

Она была так одинока, что её разрывало на части. Друзьям она не верила, семья её предала. И если бросил бы ещё Хэл, она не стала бы держаться ни за что на этом свете.

6

Она вернулась домой около восьми, разбитая и усталая. Она не помнила, где бродила, оставив машину за поворотом на соседней улице, но, стоило положить ключи на полочку, как Стейси-Энн закричала с порога, не успела Конни толком войти:

— Стоп-стоп-стоп, детка, закрой глазки!

— Стейси, — голос Конни был сух и бесцветен. Она даже не хотела притворяться. — Честное слово, нет настроения…

— Это меня мало волнует, — отрезала подруга и набросила на глаза Конни тонкую полоску шарфика. Кажется, шарфик принадлежал Оливии. — Ну-ка, заткнись и иди за мной.

Конни не хотела обижать её. Проглотив ещё и это, она побрела следом за Стейси и почти сразу учуяла запах алкоголя.

— Вы здесь что, пили? — хмуро спросила она.

Стейси хихикнула:

— Самую малость.

Но, судя по шумным голосам в гостиной, это была далеко не малость. Наконец, Стейси остановилась и развязала Конни глаза:

— Ну что, детка, та-дам!

Конни окинула взглядом дом и похолодела. Он и так выглядел неважно, но теперь, неряшливо украшенный к Хэллоуину, был словно обезображен. Она посмотрела на лестницу, на которой стояло несколько пустых пивных бутылок, и на телевизор, к которому Карл подключил приставку. Он и Чед сидели на матрасе от дивана, брошенном прямо на пол, и Конни вскипела. Диван казался осиротелой коробкой из фанеры и деревяшек, обтянутой тонкой красной тканью. В комнате витал запах не только алкоголя, но и травки. На кухне выстроилась батарея бутылок из-под джина и пива. В некрасиво развешанных, испачканных чёрной краской тыквах и черепах, повисших над дверным проёмом, Конни узнала старые бабушкины украшения. В куклах, из которых сделали висельников и украсили ими потолок над лестницей — свои детские игрушки.

Это было уже слишком. Особенно слишком — для этого длинного, ужасно тяжёлого дня. Конни села на лестничную ступеньку и расплакалась.

Она не помнила, как к ней спустилась Оливия и обняла за плечи. Конни казалось, она уже не чувствует ничьих прикосновений.

— Парни и Стейси с Сондрой выкурили косячок, мы с Милли пытались как-то это прекратить… — виновато сказала она. — Но они подумали, что будет прикольно.

— Да, — сглотнув горькие, злые слёзы, сказала Конни, подняв голову на фарфорового арлекина с лицом, грубо размалёванным чёрной краской. — Прикольно вышло. Действительно.

Оливия сочувственно замолчала.

— Где Тейлор? — только и спросила Конни.

— Поехал за выпивкой.

— Им мало этой? — Конни резко простёрла руку в сторону и задела пивную бутылку на ступеньке. Та, грохнувшись набок, покатилась вниз. — Какого чёрта, Ливи?! Меня не было меньше одного дня!

— Да мы не знали, что ты так взбесишься… — она пыталась оправдать их, но не себя. Конни знала: она как раз ничего не делала, но всегда за всех вступалась, и вдруг это начало очень злить. — В смысле, да, они перегнули палку, но мы всё исправим назавтра, после вечеринки.

Конни с болью осмотрелась кругом. То, каким она помнила бабушкин дом на праздник, растаяло, словно призрак. Она прозрела.

Конни вернулась сюда за воспоминаниями, а теперь их изгадили, и она совсем не знает, что делать дальше. Всё так навалилось, что она резко встала и выбежала в ночной дворик, хотя Оливия жалобно крикнула ей вслед. Конни вся дрожала.