Фейерверк в пробирке - Гусев Валерий Борисович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/29
- Следующая
Конечно, хочет. Кто ж от таких предложений отказывается? Я об этом каждое утро мечтаю.
Я мыл посуду, а Алешка говорил:
– В общем, Дим, нам теперь все ясно. И с этими аптеками, и с этими единоборствами, и с фельверками. Нам все ясно?
– Кому ясно? – уточнил я, намыливая тарелки. – Кому это вам?
– Вам, Дим, это нам с тобой.
Нам с тобой, подумал я, не по пути.
– Смотри, Дим. Кто-то в нашем районе создает наркотик. Химия! Запомни! Ночью к нашей школе подъезжала заграничная иномарка! Запомни! Твои друзья все время бегают по аптекам. У них – хронический насморк. Все запомнил? Запоминай еще. В нашей школе появился новый учитель химии. А старого, Кажется-Женю, вывели из строя. Новый учитель сделал подпольный химический кружок. И драчливую секцию всяких «Вам дам!».
– А зачем? – Я почти все понял, кроме «драчливой» секции.
– Этого я еще не знаю, – признался Алешка. – Но догадаюсь. Иди в магазин, а я пока буду думать.
Теперь он вдруг проявил огромный и, я бы сказал, не совсем здоровый интерес к химии. Науке загадочной, непонятной и, в общем-то, далеко не всеми любимой. Началось с того, что он приступил к маме со странными вопросами:
– Ма, а ты химию любишь?
– Очень, – призналась мама.
– Больше, чем папу?
– Ну нет, конечно. Иначе я не вышла бы за него замуж, а работала бы над диссертацией.
– Не жалеешь? – спросил папа, входя в комнату. Он, по своей профессии, даже если не слышал разговора, всегда догадывается, о чем идет речь.
– Диссертацию?
– Меня.
Мама засмеялась, а Алешка снова направил разговор в нужное ему русло:
– Мам, а химия может все?
– Конечно, – гордо ответила мама. Так гордо, будто она была родной дочерью этой самой химии. – Все вокруг нас – это результаты разумных, управляемых человеком химических процессов.
И этот человек, конечно, наша мама.
– А как ими управлять? – спросил Алешка.
– А тебе зачем? – насторожилась мама.
– Интересно же!
Тут уж мама не могла устоять. А папа сказал:
– Ему все интересно.
Алешка на это – никакого внимания. Только пояснил свой вопрос:
– Вот, мам, вот есть какая-то вещь, которая не существует...
– Выражайся яснее, – попросил папа. – Как это? Вещь есть, но ее не существует.
Алешка опять – ноль внимания, увлекся. Но мама его поняла.
– Ты хочешь сказать: можно ли с помощью химии создать какое-то новое, несуществующее в природе вещество, так? Я правильно тебя поняла? Так вот: созданы, создаются и будут создаваться всегда миллионы новых веществ. С помощью химии.
– Табуретки, например, – сказал папа.
– В том числе, – сухо, поджав губы, отрезала мама. – Во всяком случае – краска для табуреток...
– А наркотики? – прервал Алешка.
– Что?! – взвыли в один голос мама и папа.
– Мне рассказывал один ученый, – спокойно продолжил Алешка, не заметив их паники, – что другой ученый уже почти создал такой наркотик, чтоб человек под ним терял волю.
– Все они такие, – зло сказал папа. – Я б этих ученых...
– Ну и зря! – воскликнул Алешка. – Вот был бы у меня такой препарат, я бы им всех накормил и внушил им: живите дружно.
– Препарата такого нет, – сказала мама. – И никогда не будет. «Живите дружно» – воспитывается тысячелетиями. Долго и упорно.
– И почти безрезультатно, – горько произнес папа. – Но ты, Алексей, идеалист. Попадет такой препарат в руки какого-нибудь негодяя, и он такое людям навнушает!
– В том-то и дело, – тихонько сказал Алешка. – Я вот знаю такого негодяя. Только не знаю, что он задумал. Чего он там хочет навнушать.
– Школу взорвать? – хихикнула мама, не догадываясь, как она недалека от истины.
А папа вдруг нахмурился и сказал Алешке:
– Ну-ка, взрыватель, пошли в кабинет, побеседуем.
– Побеседуем, – вздохнул Алешка, поднимаясь. – Только я тебе все равно ничего не скажу.
– Зато я тебе скажу! – пригрозил папа, пропуская его в кабинет и плотно прикрывая дверь.
Мы с мамой переглянулись.
После занятий меня отловил Бонифаций – он заведовал у нас всей постановочной частью предстоящего праздника – и попросил сбегать за нашим флейтистом, позвать на просмотр его сольного номера.
Я спустился в подвал, но тут путь мне преградил улыбающийся Волчков.
– Зайди-ка, – сказал он, кивая на дверь подпольной «химички». – Разговор есть.
Ничего угрожающего в его улыбке и словах не было. Оно было в его глазах – холодных и внимательных. Будто он выбирал этим взглядом самое подходящее на мне место, в которое лучше всего нанести добивающий удар.
Но я уже был готов к такому разговору. Да и Лешка мне посоветовал:
– Сознавайся во всем. Дурачком прикинься. У тебя получится.
Мы вошли в лабораторию. Ничего необычного здесь не было: столики, изъеденные химикалиями, вытяжной шкаф, пробирочки, колбочки, спиртовочки. Да в углу, на старой тумбочке, небольшой сейф, который Волчков забрал из учительской. Семен Михалыч не возражал, даже одобрил:
– Правильное решение. Вся эта пиротехника вроде боеприпасов. А боеприпасы должны быть под замком.
Значит, ничего необычного. Кроме того, что Волчков зачем-то запер дверь изнутри на щеколду. Интересно, подумал я, а зачем она, эта щеколда, вообще здесь нужна? Каким тайнам перекрывает выход?
Волчков прошел к столику, сел на него бочком, покачал ногой:
– Ну, как там наш Ладошкин?
– Лапушкин, вы имеете в виду? Поправляется. Только с памятью у него плохо. Эти гады ему память отшибли.
Волчков кивнул с усмешкой, достал из кармана бумажку, протянул мне.
– Ты писал? – Это была та злополучная формула из его тетрадки.
Я покраснел и смутился. Ах, как мне стало стыдно! И я грустно признался:
– Так точно.
– Зачем? Кто научил?
Жизнь научила, подумал я.
– Хотел на вашем уроке отличиться. У меня с химией плохие отношения. На подсказку рассчитывал. Вот и показал Евгению Ивановичу.
– А он? – Тут его глаза опять стали ледяными и прозрачными. – Подсказал?
– Не успел. Ему плохо стало.
– И он тебе ничего не сказал?
– Нет. Он стал доктора звать. Доктор прибежал, сделал ему укол, и он уснул.
– Доктор?
– Нет, Евгений Иванович.
– А кому ты еще эту записку показывал?
– Брату. Он сразу догадался, что это за формула.
Волчков так резко подался ко мне, что я даже отступил на шаг.
– Он догадался, что это формула для нового состава ракет к празднику.
– Сообразительный у тебя брат, – с облегчением вздохнул Волчков. – Давай сюда бумажку. И никому об этом не говори – это большой сюрприз к празднику. Вы все обалдеете.
Вот уж в этом я не сомневаюсь.
– Ладно, иди. – Он отодвинул защелку. – Да, а ты почему на борьбу не ходишь?
Я опять сказал правду:
– Я не люблю драться, Александр Павлович.
– Любить не обязательно, – сказал он веско, – а уметь нужно. – Тут он, конечно, прав. – Так что подумай.
Я вышел из лаборатории и, отдуваясь, вошел в каморку к флейтисту.
– Ты что, блин-картошка, – спросил Иван Кузьмич, – так запыхался? Бежал от кого? Или за тобой кто гонится?
– Бонифаций меня прислал. Он вас на репетицию зовет.
Иван Кузьмич уложил флейту в футляр, снял с доски-картинки ключ.
– Сколько их здесь! – сказал я. – Вы их не путаете?
– У меня порядок, – похвалился он. – Все с бирочками.
– И от лаборатории есть? – почему-то спросил я.
– А это непорядок. Александр Павлович ключик при себе держит. Да еще и посторонние у него бывают.
– Какие посторонние? – небрежно поинтересовался я. – Тоже химики?
– Уж и не знаю – химики они или как. Коробки какие-то таскают – то туда, то наружу.
– И на машину грузят, да? На иномарку?
– Уж и не знаю, на какую, а только грузят.
– Наверное, Александр Палыч излишки продукции в магазин сдает.
– Уж и не знаю – сдает, не сдает, а директору пожалуюсь.
- Предыдущая
- 12/29
- Следующая