Дело медведя-оборотня - Персиков Георгий - Страница 8

– При всем уважении, не могу согласится с Романом Мирославовичем. Конечно, все эти крикливые суфражистки с их вызывающим поведением в последнее время многих раздражают и даже откровенно возмущают. Но ведь это все досужие проблемы. Где видано, чтобы из-за таких вещей пускались на подобную жестокость? Я не склонен к столь сложным поворотам мысли.

– И что же тогда? – хмыкнув, поинтересовался Будылин.

– Психопатия на почве несчастной любви, вызвавшая манию, – сказал Бекасский и покосился на Муромцева, который с возмущенным видом шлепнул ладонями по коленям. – Очевидно, что это студент или иной молодой человек, получивший душевную травму от курсистки. После испытанного унижения он хочет отомстить и раз за разом выискивает свою обидчицу среди девушек, возвращающихся с занятий, и, не найдя, приходит в ярость…

– Мой друг, вы читаете слишком много дешевых детективов! – не выдержал Муромцев. – От этого у вас и рождаются эти нелепые и примитивные версии! Речь ведь явно идет об идейном преступнике! Нам очевидно противостоит убежденный и радикальный домостроевец, этакий квасной патриот, помешанный на своей идее и желающий отыграться на беззащитных девушках.

– Так вот как, – успел ввернуть Бекасский, – для вас «патриот» – это ругательное слово?

– Отчего же, – не растерялся его оппонент, – вовсе нет. Я и сам себя называю патриотом. Просто не считаю борьбу женщин за равноправие чем-то возмутительным и угрожающим порядку. Более того, моя супруга, Ксения, с этого года посещает высшие курсы Бестужева-Рюмина на Васильевском острове. Изучает философию и исторические науки…

– Ага… Ну тогда все ясно! – совершенно потерял самообладание чиновник. – Вы сами явно подвержены этим новомодным идеям и готовы даже пустить следствие по ложному следу, лишь бы найти им подтверждение! Если убийства продолжатся, кровь будет на ваших руках!

– Прекратите интриговать! Сейчас не время для ваших паркетных игр – гибнут люди! Иван Дмитриевич, я требую, чтобы Якова Карловича немедленно отстранили от этого дела во избежание инсинуаций с его стороны!

Будылин с растущим раздражением наблюдал за своими сотрудниками и, не дожидаясь, пока они вцепятся друг другу в глотки, неожиданно бахнул кулаком по столу.

– Довольно! – крикнул он, и оба спорщика замерли, уставившись на начальника. – Прекратите устраивать балаган из следственной работы! Объявляю вам обоим выговор! Вы не можете находиться в одном помещении и пяти минут, чтобы не переругаться. Это нужно прекратить. – Будылин вытер лоб платком и продолжил уже спокойнее: – Но сейчас для нас важнее всего остановить убийства, поэтому пусть каждый из вас продолжает работу над своей версией. Так и узнаем, кто окажется прав. Приступайте.

Следующие недели прошли для Муромцева в напряженной работе. Все его агенты и помощники были заняты изучением городских газет, научных журналов и юмористических листков в поисках публикаций, критикующих женское образование. Сам Роман Мирославович круглосуточно занимался допросами и сбором улик. К каждому женскому образовательному учреждению был приставлен наряд жандармов, сыщики сидели в засадах круглосуточно. Но тем не менее за это время неуловимый убийца атаковал еще два раза…

Все уже висело на волоске, когда перед Муромцевым положили на стол газетную заметку, в которой шла речь о приват-доценте Грекове. Этот Греков был настоящим фанатиком, он настаивал на вреде и опасности женского образования и развернул на этой почве настоящую кампанию. Писал патетические статьи, прославлявшие домострой и высмеивающие его критиков, забросал всех вплоть до императора письмами с требованием закрыть все женские курсы в Петербурге, сколотил вокруг себя шайку единомышленников и занялся натуральным терроризмом по отношению к организаторам высших курсов – уважаемым людям и благотворителям.

Чаша терпения переполнилась, когда к руководству университета пришли студенты с жалобой на Грекова, заставлявшего их писать угрожающие письма преподавателям, которые вели занятия на женских курсах, а иначе отказывался принимать у этих студентов экзамен. Горе-доцента с треском уволили, и с тех пор он затаился, не выказывая никакой активности.

Муромцев, ликуя, помчался на Петроградскую сторону, где Греков занимал комнату в доходном доме. Приват-доцент оказался высоким жилистым бородачом с огромными крестьянскими кулаками. Он искренне удивился визиту сыщиков и заявил, что да, своего презрения к курсисткам не скрывает, но глупых баб никогда и пальцем не тронул, вот еще – мараться. Однако обнаруженные в комнате анонимные письма с новыми угрозами для преподавателей развеяли сомнения. Определенно Греков и был убийцей.

Преступника немедленно поместили под стражу. Муромцев был уверен, что на первом же серьезном допросе негодяй признается, терзаемый преступным тщеславием. А пока предстояло насладиться торжеством над соперником. Бекасского теперь неминуемо должны были вытурить из управления, а его самого ожидало серьезное продвижение по службе. Муромцев уже подходил к дверям главного управления, когда навстречу ему выскочил Ларсен, бледный и взволнованный. Убийца совершил новое нападение. На этот раз жертвой стала слушательница высших курсов Бестужева-Рюмина, Ксения Муромцева, жена Романа Мирославовича.

Барабанов сидел посреди гостиничного номера, обхватив ладонями косматую голову. Окурок у него во рту давно погас. Он медленно поднял взгляд и с надеждой посмотрел на замолкшего отца Глеба.

– Но ведь она выжила, да?

– С большим трудом и большой божьей помощью. Серьезная черепно-мозговая травма, – покачал головой священник. – Но Романа Мирославовича отстранили от этого дела. Он был… был не готов продолжать.

Муромцев, словно в ответ, шумно задышал и заворочался на неудобной постели.

После очередного забытья нюхательная соль подействовала, Муромцев скривился и замотал головой, глухо застонав. Отец Глеб помог ему встать. Сыщик отстранил его слабой рукой и прислонился к стене, тяжело дыша. Такого долгого приступа он не мог припомнить – в голове стоял шум, а каждое движение глаз, перед которыми летали черные точки, отдавалось болью где-то глубоко в черепе.

– Вам бы отдохнуть, Роман Мирославович, – участливо сказал отец Глеб.

– Ничего, ничего, – ответил сиплым голосом Роман, – сейчас пройдет. Вы извините меня, бога ради, господа. Воспоминания нахлынули, знаете ли. Такие чудеса сознание выкидывает…

– Это я должен извиниться! – воскликнул Барабанов. – Мои увлечения молодости чуть не привели… хотя чего там говорить! Привели к позорному провалу нашей миссии. Нам теперь только и остается, что признать поражение и удалиться назад в столицу.

Нестор выглядел испуганным – недавний экскурс в его революционное прошлое явно выбил его из колеи. Осведомленность Рафикова была настолько обескураживающей, что Нестор был готов идти в столицу пешком – лишь бы быстрее исчезнуть из поля зрения заместителя полицмейстера.

Отец Глеб, присев на кресло у стены, согласно закивал:

– Да, господа, мы можем справиться с черными душами убийц. Но нам не под силу одолеть их предводителя – Сатану, на службе у которого все это проклятое начальство состоит!

– Отец Глеб, тише, умоляю, вас ведь могут подслушать! – тихо заговорил Нестор, косясь на дверь номера, за которой кто-то прошел.

– Да ну их, – отмахнулся священник. – Так вот, друзья, – как знать, сколько таких преступлений скрыто, а может быть, и совершено из-за их попустительства, этого поганого чинопочитания: лишь бы не прогневить, лишь бы скрыть?

– Как-как? Вы сказали совершено? – Муромцев принялся ходить от стены к стене, потирая лоб.

– Именно так, Роман Мирославович, – ответил отец Глеб, – вполне возможно, что убийца, не пойманный из-за этих «премудрых пискарей», продолжает собирать свою кровавую жатву!

Муромцев потер лоб. Боль медленно отступала, и он, закрыв глаза, попытался сосредоточиться на словах отца Глеба. «Значит, так, – стал размышлять Роман. – Первое: в губернии действует убийца. Второе: действует, скорее всего, давно. Третье: власти отказываются это признавать либо самым преступным образом отметают улики и факты, а расследования ведутся в неправильном, заведомо ложном направлении. Господи, и как тут поступить?»