Черные Мантии - Феваль Поль Анри - Страница 15

• Предыдущая
• 15/142
• Следующая

Для исполнения этого приказа потребовалась бы целая сотня людей, которые должны были перегородить улицу, или какой-нибудь бравый горожанин из числа тех, что с закрытыми глазами готовы броситься навстречу опасности. Я говорю «с закрытыми глазами», ибо открытыми глазами теперь можно было увидеть, что Андре одной рукой держал поводья, а в другой его руке находился заряженный пистолет, и его бледное лицо представляло собой еще более страшную угрозу, чем само оружие.

Андре сидел прямо и уверенно. На плече у него лежала голова потерявшей сознание жены.

В этот ранний час на улице было мало прохожих, и среди них не нашлось героя, способного преградить дорогу Андре. В то время как госпожа Шварц, находившаяся в ярости от того, что ей не удалось отомстить канскому обществу, не ее назвавшему достойнейшей, бесновалась с криками: «Все мужчины трусы!», в то время как более рассудительный господин Шварц реквизировал лошадей у их владельца и сажал на них полицейских, готовясь отдать распоряжения жандармам, Андре уже свернул с площади и мчался галопом по улице Вильгельма Завоевателя. Вопли негодования все еще летели ему вслед, но расстояние смягчало их резкость. Удивленные прохожие ограничивались мирным созерцанием проносившегося вихря. Блэк старался вовсю, и колеса двуколки подскакивали на мостовой.

Когда повозка достигла площади Фонтенель, где находился рынок, шум погони остался позади. Андре поехал медленнее, чтобы дать передохнуть лошади. Правда, теперь встречные изрядно удивлялись при виде светлой женской головки у него на плече. Но в Нижней Нормандии не принято совать нос в чужие дела. (Тут надо сказать, что навязчивые воздыхатели Жюли в конце концов все-таки надоели Мэйнотту.)

– Здравствуйте, господин Мэйнотт.

Раз двадцать его приветствовали так, как будто Жюли и не было рядом.

Один же из кавалеров – ранняя пташка, в отличие от остальных – даже снял шляпу, мечтая, как лестно услышать слова: «Это вы виноваты в случившемся!» Так мог сказать не меньший дурень, чем он сам.

Спустя пять минут проехали конные полицейские, затем – жандармы. «Ах! Когда б мы знали! – восклицали доблестные нормандцы. – Ах, он мошенник! Как ловко сработал!» Но как тут было догадаться! Кто же знал, что у банкира Банселля очистили кассу. Когда же новость облетела город, то собралась внушительная толпа – не для того, конечно, чтобы гнаться за грабителями, но чтобы поглазеть на жилище потерпевшего.

Дом Банселля вел дела со всеми коммерсантами в округе. Его глава, стремясь заранее умножить свои потери, лучшего и придумать не мог. Это был день платежей, и армия кредиторов обсуждала, не продать ли на вес самого Банселля… В Нижней Нормандии шутить не любят! И если молния сражает должника, мы, не боясь греха, промоем его кости, чтоб отыскать хоть толику своих деньжат! А господин Банселль был чертовски богат, и многие ему завидовали! Разве он не жил на широкую ногу? А этот парижский ларь! Да Что, кроме ловушки, можно привезти из Парижа? Он сам виноват: подставился, вот и обокрали!

Но, к счастью, нам недосуг раздумывать над гневными высказываниями нижненормандских кредиторов. Скажем лишь, что милосердная судьба наложила в этот день не одну сотню протестов по векселям на раны бедняги, чья коммерческая душа была сражена.

Андре Мэйнотт пересек город и выехал по Воссельскому мосту к дороге на Вир. Была прекрасная погода, и по утреннему холодку лошадь мчалась как вихрь, с легкостью преодолевая расстояние. За границами города дорога из красного песчаника сворачивала на запад и, пересекая сады, плавно поднималась на холм. Андре прижимал к себе Жюли; он находился во власти радостного возбуждения и чувствовал себя неуязвимым. Когда на вершине холма он обернулся и увидел вдалеке всадников в клубах пыли, мчавшихся за ним вдогонку, то не ощутил страха и только улыбнулся. Опасность находилась позади него, в то время как впереди открывались широкие просторы, и ему казалось, будто крылья несут его.

На вершине следующего холма Андре Мэйнотт вновь посмотрел назад; на дороге стояла только пыль, поднятая его собственным экипажем. На обозримом расстоянии ничего не было видно. Кинувшиеся в погоню ищейки отстали. – Молодчина Блэк! Добрый конь!

Раньше случалось, что Блэк подходил к самому окошку кладовой, и Жюли, добрая душа, угощала его сахаром и хлебом. Она гладила его, и конь отвечал легким ржанием. Блэк был пятьдесят первым и единственным воздыхателем Жюли, пользующимся взаимностью.

Не забывай об этом, славный Блэк!

И, представьте себе, добрый конь как будто в самом деле отвечал добром на добро. Его бег был мягким и быстрым, как полет.

Жюли, разбуженная поцелуем, бледная, как лилия, была столь очаровательна, что сердце Андре едва могло выдержать нахлынувшие восторг и боль. Блэк был предоставлен самому себе: Андре был занят только Жюли. Она открыла глаза и вздрогнула в растерянности, ничего не понимая. Но память вернулась к ней. Она вскрикнула.

– Мы спасены! – сказал Андре, спокойно улыбаясь. Жюли спросила:

– Но что ты сделал?.. Скажи мне наконец!

– Должна же была быть причина у столь поспешного бегства.

– Мы спасены, – все повторял молодой гравер, – я счастлив и люблю.

Он прикоснулся губами к ее лбу, и Жюли, вздрогнув, спросила:

– Куда ты меня везешь?

Андре продолжал улыбаться. Затем, доехав до перекрестка и не увидев никого вокруг, он вдруг свернул налево. Блэк проскакал еще немного, и Андре вновь повернул налево. В течение получаса он все сворачивал с одной дороги на другую, туда, где только мог проехать экипаж. Блэк бежал спокойно и легко.

– Чего же ты хочешь? – спросила Жюли.

Полагая, что Андре хочет окончательно запутать преследователей, она добавила:

– Ведь это детская игра! Сколько можно прятаться – ну, день, два…

– Только сегодня, – возразил Андре.

Теперь он перестал петлять и ехал на восток, ориентируясь по солнцу. Спустя два часа после отъезда из Кана он достиг Орна, перебрался через него на фежерольском пароходе, пересек большую алансонскую дорогу, а потом – дорогу на Фалэз в окрестностях Роканкура.

В это время он мог бы повстречать в тех же местах другого нашего знакомого, Ж.-Б. Шварца, бродившего по окрестным дорогам и беседовавшего со своей совестью.

Между Бургебюсом и дорогой на Париж, как известно, находится прекрасный лее. Блэк пошел шагом.

– Мы вернемся сюда, – сказал ему Андре.

Жюли обратила к нему взгляд, полный беспокойства.

Ее пугала сама безмятежность Андре, уж не лишился ли он рассудка?

Андре остановился в ста шагах от парижской дороги неподалеку от небольшого местечка Вимон, в полулье от Муль-Аржанса. Он помог Жюли выйти из экипажа, взял чемодан и отнес его в придорожные кусты.

– Я пойду разузнать насчет завтрака, подожди меня, – сказал Андре жене.

Жюли села на траву. От усталости она была как во сне.

Жюли ничего не знала, ни о чем не догадывалась. Утром, когда речь зашла об отъезде и она спросила, не угрожает ли им опасность, Андре ответил утвердительно. И выражение его лица – она хорошо это запомнила – было более пугающим, чем сами слова.

Правда, сейчас Андре улыбался и говорил, что бояться нечего…

Но как в это поверить? Еще Андре сказал, что не намерен скрываться больше одного дня.

Но что это за беда, которую можно устранить за день? Все это странно, невероятно, необъяснимо, за этим кроется что-то зловещее. Когда страх заставил Жюли спросить мужа, что же он такого сделал, она и не думала, что он способен совершить предосудительный поступок. Но хотя женщины многое не способны понять, их воображение не дремлет. Что он мог сделать, чтобы вот так все бросить и бежать?

Глухая боль сдавила ей грудь, едва она осталась одна. Ей стало страшно. К чему все это приведет? Она подумала: «Что, если Андре не вернется?» Но он вернулся.

В руках у него была корзинка, и он напевал на ходу. Жюли бросилась ему навстречу и крикнула:

• Предыдущая
• 15/142
• Следующая