Черные Мантии - Феваль Поль Анри - Страница 74
- Предыдущая
- 74/142
- Следующая
Этьен Ролан был юношей веселого нрава, не лишенным способностей, несмотря на поверхностное образование, слегка подпорченным богемными нравами: этих качеств более чем достаточно, чтобы сделаться драматургом. Он неумеренно восхищался дамами из театрального мира, и друзья его вполне искренне полагали, что он нашел свое подлинное призвание.
Морис Шварц обожал свою кузину Бланш тем более пылко, что был изгнан от любимой на далекое расстояние. Жениха ее, господина Лекока, он ненавидел страстно, обзывал вампиром и искал способа погубить, разумеется, способа благородного. Поскольку ненавистный брак официально еще не был заключен, Морис лелеял мечту победить соперника силой славы. Увы, где она берется, эта слава? Но Морис знал, что некоторым удается ее поймать, и надеялся на удачу. Это был очень славный мальчик, тонкий, нежный и благородный, притом способный на поступки смелые и даже дерзкие. В смысле интеллекта он намного превосходил Этьена, зато тот имел перед ним одно огромное преимущество: твердо знал, чего ему хочется.
Он был очень мил, Морис, но во многом уступал нашему герою Мишелю.
Этьен, объявив о своем решении написать драму самостоятельно, направился к шкафу, извлек оттуда ужасающих размеров кипу бумаг и принес на стол.
Их шедевр имел по крайней мере пятьдесят названий, столько же сюжетных ходов, добрую сотню героев, однако как бы ни менялась их интрига, трое персонажей постоянно оставались в действии: Эдуард, первый любовник, Софи, влюбленная барышня, и Олимпия Вердье, светская дама с загадочным прошлым. Герои эти, взятые из реальной жизни, разворачивающей перед молодыми авторами увлекательную, хоть и не до конца понятную драму, неизменно воскресали в каждом их новом замысле.
– Тут разбросаны настоящие сокровища, – радовался Этьен, перелистывая бумаги. – Знающий человек выжал бы отсюда тысяч сто экю, а то и больше.
Морис хранил молчание.
– Хотелось бы знать, с кем это я разговариваю? – поинтересовался Этьен. – Тебя словно и нет в этой комнате. Сотрудничаю с самим собой.
Морис заулыбался, но Этьен, с головой уйдя в свои бумаги, перестал обращать на него внимание. Через некоторое время он воскликнул:
– Вот он, наш сюжет о внебрачном сыне! Грандиозно!
Морис зевнул и встал со стула.
– Правильно, старик, иди поспи, – съехидничал Этьен. – Но только помни, что театральная слава обходит сон стороной. Ах, если бы вместо тебя у меня был под рукой Мишель! Я чувствую настоящий творческий зуд.
– Мишель меня беспокоит страшно, – пробормотал, покачав головой, Морис и направился к окну.
Этьен на минуту оторвался от записей и взглянул на друга. Маленький Морис стоял, приблизив лицо к окну, и даже в спине его было что-то жалостное. Окно напротив, с другой стороны двора, еще светилось, но очень слабеньким светом. Больная дама уже не работала, а когда бедные не работают, они экономят свет. Морису казалось, что он различает в этой полутьме силуэт молодой девушки, стоящей на коленях возле кровати.
– Начиная с четверга, с Мишелем творится что-то неладное, – печально промолвил он.
– Не с четверга, а гораздо раньше, – заметил Этьен.
В комнате напротив коленопреклонненная фигура выпрямилась. Морис продолжил:
– Он возвращается, когда мы уже спим…
– А утром убегает до рассвета, – закончил его мысль Этьен.
– Хотелось бы ошибаться, но во всех этих секретах есть нечто сомнительное.
Лампа у соседок напротив погасла. Морис добавил с глубоким вздохом:
– И эта бедная девушка, мадемуазель Лебер, какая она бледненькая!
– Даже в театре, – с жаром отозвался Этьен, – я не встречал такого выразительного, такого чистого, такого, можно даже сказать, трагического лица, как у Эдме Лебер!
– Бланш ее очень любит. Должно быть, она принадлежит к избранным душам.
– Интересный тип, это уж точно! Помнишь ты эту историю про доктора-шарлатана, которого под страхом смерти принудили лечить собственную дочь? Жизнь подкидывает нам зловещие сюжеты, надо только уметь ими пользоваться.
– Что можно делать с пяти утра и до поздней ночи? – бормотал отошедший от окна Морис, адресуясь к самому себе.
– Мой птенчик, – заговорил Этьен покровительственным и не лишенным некоторого злорадства тоном, – если в твоей маленькой головке родилась мысль последить за нашим красавчиком Мишелем, тебе придется здорово побегать. Скатертью дорожка! Я способен видеть подальше своего носа и уверен, что кое в чем добродетельный Мишель нас давно уже обогнал!
Морис, покраснев, пролепетал:
– Если бы я узнал секрет Мишеля, я бы ни словечка никому не сказал без его разрешения.
– Знаешь ты господина Брюно, – неожиданно спросил Этьен, – торговца платьем?
– Еще бы! У него весь мой гардероб и наш вексель.
– Так вот, однажды вечером, возвращаясь откуда-то очень поздно, я повстречал нашего Мишеля под ручку с этим самым Брюно. А у Мишеля давно уже продавать нечего…
– Ничего странного, Мишель хотел переписать вексель…
– Если бы! На следующий день я спрашиваю Мишеля: «Что за человек этот господин Брюно?» А он мне отвечает: «Не знаю такого».
– Мишель никогда не лгал.
– Никогда, кроме этого раза… Слушай, мне припомнилась вдруг наша идея насчет Трехлапого. Маскировка… месть… жгучая нераскрытая тайна… Страсти почище, чем у Купера!
– Да, я помню, – рассеянно ответил Морис. – Мне это когда-то нравилось.
Он добрался до кровати и небрежно на ней развалился.
– Хочешь вернуться к этому сюжету?
– Нет. Я уже ничего не хочу.
– Тем не менее, – добавил он, приподнимаясь на локте, – признаю, что в этой идее что-то есть, тогда она меня захватила очень сильно: куперовские дикари в центре Парижа! Разве не может быть большой город таким же таинственным, как непроходимые дебри Нового Света? И этот калека, терпеливо вынюхивающий след среди наших исхоженных улиц, где все следы перепутались… Эта упрямая ненависть, спрятавшаяся под жалким уродством… Я хотел присочинить этому монстру дочь… нет, лучше, пожалуй сына, которого он содержит из глубин своего несчастья… Деньги Мишеля…
– Черт возьми! – вскричал Этьен, побледнев от волнения. – Ты попал в самое яблочко. Какая меткость!
Меня преследовал этот образ: калека, ползающий по тротуару и чуть ли не затоптанный парижской толпой… в толпе может оказаться и то существо, ради которого он живет и терпит всяческие унижения…
Ну, если уж это не драма, то я подаюсь в бухгалтеры!
Я его и сейчас вижу именно так…
Как в воду глядишь!
Все, я его больше не вижу.
Этьен ударил по столу кулаком и зашвырнул бумаги в угол комнаты.
– Маэстро его видит! – прорычал он. – Маэстро его больше не видит! Я имею честь разговаривать с фантазером, у которого денег куры не клюют. Богатые мальчики склонны к капризам не меньше молоденьких красоток! Может, маэстро предложит мне сигару в память о прежней искренней дружбе?
– У меня нет сигары, мой бедный Этьен.
– Тогда дайте десять сантимов, чтобы ее купить. Ах, у тебя нет десяти сантимов, несчастный позер? Ты видишь и ты не видишь! Пора отбросить эти «вижу», «не вижу» и приступить к драме вплотную. А потом хоть конец света!
– Давай напишем «Конец света», – смеясь предложил Морис. Этьен аж подпрыгнул на полфута от стула.
– На афишах будет выглядеть шикарно! – с энтузиазмом вскричал он. – Ты что, серьезно предлагаешь эту идею?
– Нет, не серьезно. Голова моя под стать нашему кошельку: совершенно пуста.
Этьену опять пришлось скатиться вниз с вершин своего энтузиазма, но он уже привык к подобной эквилибристике.
– Что ж, – на сей раз без особой горечи промолвил он, – тогда я пойду посплю. Если твоя кузина Бланш неравнодушна к мокрым тряпкам, я охотно повеселюсь на вашей свадьбе.
Не успел он докончить последнюю фразу, как тут же о ней пожалел: в глазах Мориса стояли слезы. Этьен бросился его утешать.
– Ты плачешь! – с искренним огорчением воскликнул он. – Какая же я дубина!
– Бедный друг! – ответил Морис, улыбнувшись сквозь слезы. – Не расстраивайся! Ты шутя высказал мысль, которая меня удручает всерьез. Я сам себя упрекаю в медлительности. Со мной происходит нечто странное: чем бессильнее я становлюсь, тем непомернее разбухают мои амбиции. А время бежит! Если Бланш выдадут замуж, я прострелю себе череп.
- Предыдущая
- 74/142
- Следующая
