Карнавальная ночь - Феваль Поль Анри - Страница 43
- Предыдущая
- 43/112
- Следующая
– Тогда он не оставит вас в конторе, поскольку имеет честь вас знать.
– Прежде чем уйти, – пробормотал Комейроль, – неплохо бы запустить руку в досье герцога…
– Где же ваша порядочность?! – перебил Лекок. – У меня другое соображение. Летаннер и Леон Мальвуа друзья, и, скорее всего, Мальвуа не выгонит приятеля.
Комейроль не удержался и досадливо поморщился.
– Те, что останутся, и те, что уйдут, – объявил Лекок с покровительственной важностью, – навсегда останутся для меня служащими конторы Дебана. Мы связаны неразрывной нитью. Какими бы вы ни были, но в последнюю ночь карнавала вам выпал счастливый билет. Дело продвигается, вам необязательно знать, каким именно образом оно продвигается. Или, может быть, вы хотите, чтобы я вам кое о чем напомнил, дабы подбодрить вас? Там, на улице Кампань-Премьер, вы стали свидетелями убийства. У полковника такие вещи даром не проходят. Полдюжины молодцов с безупречной репутацией всегда могут заявить: «В такой-то день, в такой-то час был убит человек…» – и опознают убийцу…
– Но никто из нас не видел нападавшего, – нетерпеливо перебил Комейроль.
– И опознают убийцу! – настойчиво повторил господин Лекок. – Черт возьми, не роняйте себя в моих глазах! В подобной ситуации от полудюжины честных молодцов невозможно запросто отмахнуться!
Внезапно с антресолей кабачка «Корнель», где окна стояли настежь, раздались громкие и нестройные аплодисменты. Клерки Дебана отплясывали вокруг Жулу, возвышавшегося на столе со стаканом в руке. Растрепанные волосы были увенчаны короной – тройной связкой пробок. Глаза Жулу были налиты кровью, лицо отливало смертельной бледностью.
Маргарита сжала руку Лекока. Тот сказал:
– Дружище, госпоже графине наскучили наши разговоры. Я отпускаю вас до завтра… Вы позволите, дорогая? – обратился он к Маргарите и, оставив ее, отвел Комейроля в сторону.
Маргарита в одиночестве вернулась к арке, где сидел Ролан, переодетый в платье Даво, и остановилась. Отсюда было хорошо видно внутреннее помещение кабачка, где служащие Дебана праздновали свадьбу Жулу и получение им наследства. Взгляд Маргариты был прикован к Жулу, она озабоченно размышляла.
Что же Лекок? Он в это время наставлял старшего клерка:
– Слушайте меня внимательно! Необходимо наведаться на улицу Нотр-Дам-де-Шан, в монастырь ордена сестер милосердия. Молодой человек из дома номер десять исчез в день убийства, и в тот же день сестры милосердия приютили какого-то незнакомца. Я пока не знаю, кто он был, мне не хватает сведений, но я нюхом чую, что мы напали на след… Кстати, нет ли в конторе досье сестры Франсуазы Ассизской?
Комейроль утвердительно кивнул:
– Она приходится теткой герцогу.
– Отличный предлог! Завтра отправитесь в обитель, чтобы сообщить сестре о смене хозяина конторы. Я надеюсь на вас, вы малый ловкий, когда не ленитесь. Разузнайте, в чем там дело, и будете щедро вознаграждены.
Господин Лекок протянул руку Комейролю, который открыл было рот, чтобы задать вопрос.
– Я же сказал, не поскуплюсь! – высокомерно добавил Лекок.
– Будет ли у меня завтра работа? – с некоторой робостью спросил старший клерк.
– Для тех, кто приносит хорошие новости, в агентстве Лекока всегда есть работа.
Могущественный господин повернулся спиной к Комейролю, и тот побрел в кабачок «Корнель». Однако месье Лекок не спешил присоединиться к Маргарите. Он фланировал по улице Вожирар, негромко насвистывая арию «Удачливый охотник» из «Робин Гуда». Словно из-под земли перед ним выросли бедный студент Пиклюс и юный парижский щеголь Кокотт.
– Завтра в десять часов утра будьте на улице Кассет в доме № 3, где находится контора Дебана, – отдал приказ господин Лекок. – Спросите Жафрэ. Необходимо составить точный план всего заведения. Самое главное – выведать, как проникнуть в комнату, где лежат папки с личными досье… А теперь скройтесь!
Кокотт и Пиклюс, получив каждый небольшое пособие в качестве аванса за работу, растворились в воздухе. Господин Лекок вернулся к Маргарите и услышал, как та, положив Ролану руку на плечо, спрашивает:
– Мадам, вам плохо?
Лекок расхохотался. Ролан не подавал признаков жизни. Маргарита открыла изящный кошелек и положила на колени мнимой женщины луидор, прибавив в свое, оправдание:
– Я помню, что значит голодать.
– Что ж, – пробормотал Лекок, подавая даме руку, – недурная мысль – устроить благотворительное представление, если затраты составят всего двадцать франков. Я устал, едем домой.
Но Маргарита удержала его, указав рукой на окна кабачка, где буйствовала веселая компания служащих Дебана. Среди раскрасневшихся лиц лицо Жулу поражало смертельной бледностью.
– Если он когда-нибудь проснется, вам не поздоровится… – начала она.
– Его снова усыпят, – перебил Лекок.
Сняв маску, Маргарита обернулась к нему, грозная и прекрасная.
– Вы не знаете его так, как знаю я!
Они стояли на ступеньках между каретой с дремлющим кучером внизу и Роланом наверху, повернувшись к последнему спиной. Внезапно Ролан пошевелился впервые за долгие полчаса. Неловким движением руки он отодвинул шаль со лба и вперил горящий взор в Маргариту. Та тем временем продолжала:
– Я боюсь его… но я не желаю ему зла. Он мой раб, волк, который становится прекрасным, как лев, когда вступает в бой. Он не убивал, нет! У того, другого, был нож в руке. Он был отважнее, чем Жулу, и прекраснее всех на свете!
– Вы переутомились, милая, и бредите, – резко оборвал ее Лекок.
Маргарита умолкла. Концом тросточки, которую он держал в руке, Лекок ударил по пальцам спящего кучера. Тот мгновенно выпрямился и схватился по привычке за вожжи.
– Если афера с герцогом удастся, я стану герцогиней? – спросила Маргарита.
– Вы догадливы! – ответил Лекок, смеясь, и, посадив даму в карету, холодно добавил: – Это самое меньшее, на что может рассчитывать любовница Приятеля – Тулонца… Домой, Жакоби!
Кучер хлестнул лошадей.
Ролан поднялся без всякого усилия, словно благотворный электрический разряд вернул жизнь его телу. Но в голове его царило смятение. Когда быстро удалявшийся экипаж завернул за угол улицы Корнеля, Ролан, прижав руки ко лбу, прошептал:
– Маргарита!.. Маргарита!.. Нет, я должен найти могилу матушки.
И он в самом деле пустился в путь, но вместо того, чтобы пойти по дороге, ведущей к кладбищу, Ролан двинулся следом за каретой Маргариты. Он все меньше и меньше понимал, где он и что с ним, но шел легко и прямо. Проталкиваясь сквозь толпу на театральной площади, он получил не один тычок и удар локтем, которые ему нисколько не повредили. Силы вернулись к нему. На улице Расина он бросился бежать.
В ста шагах от площади улица была темна и пустынна. За спиной Ролана грохотал праздник, впереди царило безмолвие. Ролан искал глазами экипаж, давно исчезнувший из виду.
Ролан сделал еще сто шагов, и мостовая покачнулась под его ногами, словно он ступил на палубу корабля. Он вновь увидел карету в ослепительном сиянии. Экипаж с открытым верхом плыл под огромными деревьями, купавшимися в солнечных лучах. Маргарита в белом платье с распущенными вьющимися волосами, падавшими на обнаженные плечи, склонялась над юношей…
«Это я! – подумал Ролан в припадке безумия. – Я узнаю себя. Постойте! Мне нужно на кладбище!»
Сияние померкло, вновь сгустилась тьма.
Ролан снова бросился бежать, но теперь он бежал зигзагами, словно пьяный. В ушах гулко шумело, и Ролану казалось, что от его лба сыплются во все стороны обжигающие искры.
Он упал, но даже не попытался подняться. Прильнув губами к мостовой, он подумал: «Я пришел, вот могила моей матушки!»
Колокола отсчитывали ночные часы. Город уснул, утомленный весельем. Забрезжил рассвет, холодный и унылый.
Ролан лежал на земле, растянувшись во весь рост. Бесшумно накрапывал дождь, и вода с тротуара стекала тонкими струйками в сточную канаву, образуя микроскопические водовороты. Улица, где лежал Ролан, была одной из тех старинных улиц из наследия Парижа-папаши, которую Париж-сын впоследствии уничтожил по кусочкам. Одним концом она поднималась к Сен-Женевьевскому аббатству, а другим, проделав извилистый путь средь лачуг, напоминавших в этот сумеречный час о далеком средневековье, упиралась в Клюнийский дворец. Вокруг не было ни души. Прямо над тем местом, где растянулся Ролан, наводя на мысль о бедолаге, умершем от голода, раскачивался, жалобно постанывая, уличный фонарь с коптящим фитилем.
- Предыдущая
- 43/112
- Следующая
