Кабинет доктора Ленга - Престон Дуглас - Страница 72

Сто долларов в валюте 1880 года.

При обычных обстоятельствах он приобрел бы старые монеты у какого-нибудь нумизмата в центре города. Но Ференц не мог просто взять и отправиться в центр – Проктор был бы недоволен таким своеволием. И не мог купить их по почте, как оборудование или лекарство от мигрени. Это сразу же заметили бы, и план Ференца был бы раскрыт. Кто мог подумать, что такая мелочь окажется серьезным препятствием?

Решение пришло, когда Ференц просматривал интернет, изучая другие части плана: появление, сделка, возвращение. Он наткнулся на старую фотографию Бродвея в 1881 году… и вот он, прямо перед Ференцем. Ломбард.

Как только Ференц увидел это, то сразу понял: ответ найден. Десятиминутный поиск информации подтвердил его правильность. В 1880 году Китай все еще оставался загадочной, экзотической страной. А те немногие предметы, что все-таки добирались до Америки, особенно нефрит, считались редкостью и пользовались большим спросом.

Так уж совпало, что в бесконечных витринных шкафах, окольцовывавших приемный зал дома Пендергаста, хранилось немало предметов из нефрита, и Ференц обратил внимание на них. Он выяснил, что важнее всего не размер, а тонкость и сложность резьбы плюс оттенок самого минерала. Дело оказалось минутным: Пендергаст отбыл в свое странное путешествие, а Проктор сидел на кухне у миссис Траск. Ференц осторожно открыл один из шкафов, спрятал в карман два маленьких, но искусно вырезанных украшения с цикадами и цветками лотоса, переставил остальные фрагменты композиции из шести церемониальных нефритов[145] так, чтобы пропажу не заметили, и задвинул дверцу.

Теперь, улыбаясь собственной хитрости, Ференц пересек улицу и вошел в ломбард. Десять минут спустя он вышел обратно, имея в кармане сто двадцать долларов в золотых сертификатах. Там же он приобрел поношенную шляпу и плащ, чтобы раствориться в толпе.

Оставшаяся часть его короткой прогулки прошла без приключений.

На углу Тридцать шестой улицы и Пятой авеню стояло огромное здание Нью-Йоркского федерального коммерческого банка с внушительным фасадом и мраморными коринфскими колоннами. Ференц остановился на другой стороне дороги, чтобы собраться с духом, и стал разглядывать входивших в банк посетителей, преимущественно мужчин. Многие были в тяжелых пальто из бобровых, бизоньих или каких-то еще шкур и в поношенных шляпах, таких же как у него самого.

«У тебя все получится. Зайди, обменяй деньги и тащи свою задницу обратно к порталу».

Расправив плечи, он пересек улицу, поднялся на широкое крыльцо и вошел в здание.

Слава богу, на первом этаже банка было тепло. Обширное пространство под высоким сводчатым потолком, украшенным фресками, звенело от эха шагов, кашля и голосов. По левую и правую сторону от входа стояли низкие, как перила, перегородки вроде тех, что стоят в зале суда. Позади них, за столами, сидели клерки. Дальше располагались ряды кабинетов с дверями из матового стекла. Кассиры – Ференц надеялся, что их называли так и в 1880 году, – размещались прямо перед ним, за высокими латунными стенками. Повсюду расхаживали охранники с дубинками.

Ференц подошел к ближайшему столу, предназначенному для заполнения бланков. На нем стояла стеклянная чернильница, а вся поверхность стола была заляпана сине-черными пятнами. Посетители вокруг здоровались и желали друг другу счастливого Дня подарков[146]. Ференц взял бланк из стеклянного ящика внизу и сделал вид, будто заполняет его, готовясь к трудному делу.

Его отцу, холодному, отстраненному математику, вечно не хватало времени на любовь и детей. Он бросил жену, когда Гаспару было пятнадцать, и вскоре Ференц вместе с матерью и младшим братом перебрался из родной Венгрии к тете в Рединг, штат Пенсильвания. От отца Ференц получил не так уж много сведений из области математики, зато его познания в нумизматике и филателии – два отцовских хобби – были весьма впечатляющими. Отец оживлялся лишь тогда, когда рассказывал об американских монетах – особенно о трех самых редких: доллар с серебряной вставкой 1794 года, «Двойной орел „Коронет“» 1849 года и «Стелла».

Эту необычную монету номиналом в четыре доллара придумали в расчете на расширение международной торговли, но отказались от идеи прежде, чем успели выпустить большую партию. Существовало две разновидности «Стеллы»: на обеих была изображена Свобода в профиль, но на одной – с распущенными волосами, а на другой – с собранными в прическу. «Стеллу» чеканили всего два года. Отец Ференца с большим почтением говорил об этой уникальной монете, называя ее «суперзвездой», не только из-за большой пятиугольной звезды на реверсе, но и по причине высокой начальной цены на аукционах.

Ференц в какой-то мере перенял отцовское увлечение и, став взрослым, следил за аукционами. Монета была такой редкой, что годами не выставлялась на торги. В 2013 году «Стеллу» с собранными в прическу волосами, обозначенную в каталоге как PF67[147] «камео»[148], поскольку изображение было чрезвычайно рельефным, с отчетливыми чертами лица, продали за два с половиной миллиона долларов.

Два с половиной миллиона! И это десять лет назад! Но главная причина, по которой Ференц решился воспользоваться прибором, заключалась в том, что «Стелла» чеканилась именно в 1879 и 1880 годах. Он выяснил, что Нью-Йоркский федеральный коммерческий банк обычно первым получал крупные партии новых монет с Филадельфийского монетного двора. И там наверняка сохранился запас свежих «Стелл» в превосходном состоянии, с зеркальным полем и едва различимыми дефектами, PF68 или даже выше по нумизматической градации. Ференц собирался обменять свои сто долларов на двадцать пять таких монет.

Он глубоко вздохнул, оглядел выстроившихся в кассы посетителей, а затем, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, встал в самую короткую очередь. Перед ним было всего два человека, и первый уже отходил.

Ференц мысленно повторил то, что собирался сказать. Самый обычный обмен, который должен занять не больше пяти минут. Потом он выйдет из банка, снова пройдет через портал, хорошенько пнет потерявшего сознание Проктора в мошонку… И исчезнет со стопкой превосходных четырехдолларовых золотых монет, которые сможет продать незаметно, через большие промежутки времени, и получить в сто раз больше, чем заплатил ему Пендергаст.

Ференцу по-прежнему везло: оставшийся перед ним человек уже заканчивал сделку, и Гаспар отметил, что вовремя занял очередь – люди вдруг толпой повалили в банк, и за ним теперь стояла толстая женщина в нелепой шляпке. Они на мгновение встретились взглядами, и Ференц быстро отвернулся с гримасой отвращения на лице.

– Сэр?

Ференц не сразу понял, что голос обращен к нему. Через отверстие в латунной решетке на него смотрел кассир с птичьим лицом, в козырьке и мышино-сером жилете с несообразным количеством пуговиц.

– Да, да, – сказал Ференц. – Прошу прощения. – Он порылся в кармане, вытащил полученные в ломбарде золотые сертификаты и разложил их на холодном мраморном прилавке. – Я хочу обменять их на двадцать пять четырехдолларовых золотых монет. Только новых, пожалуйста.

Разумеется, новых. Старых четырехдолларовых монет не существовало. Ференц едва удержался, чтобы не потереть руки в предвкушении: новенькие, прямо с монетного двора, золотые, с чудесным соломенным оттенком, еще не захватанные грязными пальцами. Он выберет самые рельефные, самые приятные на вид, с четкой чеканкой и без видимых дефектов. В конце концов, малейшее пятнышко или царапинка могут означать разницу в градации между PF69 и PF68…

Из раздумий его вывел голос кассира, сидевшего все в том же положении и опять что-то говорившего.

– Простите? – сказал Ференц.

– Сэр, я говорю: у нас нет ни одной такой монеты.