Королевский фаворит - Феваль Поль Анри - Страница 16

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая

Кастельмелор не смел отвечать. Это имя Гунха, было как бы продолжением его полного угрызений совести видения, потому что это было имя одной из жертв его честолюбия.

Король заворочался в постели и продолжал сердито:

— Или нам изменили, бросили нас в каком-нибудь пустом дворце?.. Эй! Педро! Я спущу на тебя моего лучшего друга, собаку Родриго, он задушит тебя.

Родриго, услышав свое имя, начал угрожающе рычать, Кастельмелор вошел в королевскую спальню.

— Наконец-то! — вскричал Альфонс VI. — Ты очень испугался, не так ли, Педро? Черт возьми! Измена! Ты не Педро Гунха!

Дон Луи остановился и преклонил колено.

— Вашему величеству было угодно, — сказал он, — назначить меня вчера вашим камергером.

— Кого, тебя?

— Луи Сузу, графа Кастельмелора.

День начинался. Альфонс протер рукою глаза, поглядел несколько мгновений на дона Луи, потом вдруг громко расхохотался.

— Это правда, — сказал он, — я вижу перед собой этого шутника графа, и мой дорогой Конти еще не приказал его убить! Это очень забавно… Ну, Кастельмелор, мы совершенно забыли о тебе.

Он остановился, потом продолжал:

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, ваше величество.

— Годом больше, чем мне… Ты не велик для твоих лет. Сумеешь ли ты быть пикадором?

— Я могу научиться.

— Я — самый храбрый пикадор в Лиссабоне. А умеешь ли ты драться на шпагах?

— Ваше величество, я дворянин!

— Я также, малютка граф, но я не повторяю этого так часто, как вы, остальные… Я должен сразиться с тобою, это будет очень забавно.

И прежде чем Кастельмелор успел разинуть рот, чтобы возразить, Альфонс накинул на себя верхнее платье и схватил пару фехтовальных шпаг, висевших на стене.

— Становитесь, граф, становитесь! — вскричал он, горя детским нетерпением. — Раз, два! Защищайтесь, ваша честь!

И Альфонс, нанеся три самых неловких удара, в свою очередь, стал в оборонительное положение. Кастельмелор нанес также три удара, но имел благоразумие не дотронуться до короля.

— Можно подумать, что ты щадишь меня! — сказал последний. — Погоди, защищайся! Ага! Ты сражен. Что, не будешь больше со мною драться?

— Не будь на шпаге надето шарика, ваше величество, проткнули бы меня насквозь! — сказал Кастельмелор.

— Это было бы очень забавно!

Дрожа от холода, Альфонс снова бросился в постель, и так как день уже совершенно наступил, то он приказал открыть двери приемной.

Дворяне, имевшие право присутствовать при пробуждении короля, сейчас же вошли. Конти шел во главе их. Все остановились на некотором расстоянии, фаворит же подошел к постели короля и припал губами к его руке.

Не надо думать, чтобы, называя вошедших дворян, мы перечислили имена старинной португальской знати, не уступающей по древности никакой аристократии других стран. Вся лучшая аристократия была вдали от Альфонса VI. При его дворе не было ни Сото-Майора, ни главы дома Кастро, ни Виейра да Сильва, ни Мелло, ни Сур, ни да Коста, ни Сен-Винцента.

Придворные были произведенные в дворяне мещане или мнимые дворяне, как Конти, или же мелкие гидальго, устремившиеся ко двору желанием легкой наживы.

Младший Кастро, младший Менезес и еще полдюжины других, одни имели неоспоримое право присутствовать при пробуждении сына Иоанна IV.

Альфонс отлично понимал это, потому что, при кажущемся сумасшествии у него бывали проблески ума, и он не лишен был хитрости; поэтому он не щадил насмешек для этой толпы сомнительных дворян и вследствие этого дошел до полного презрения ко всем титулам.

Конти, следуя своему обыкновению, сел у изголовья короля и начал шепотом разговаривать с ним.

В это время придворные, чувствовавшие, что в лице Кастельмелора при дворе восходит новое светило, осыпали его любезностями и предложениями услуг.

В этот день Конти нужно было много о чем переговорить С королем. В том, что говорил Кастельмелор накануне, Конти особенно поразила одна фраза:» То, что пожелал король, королева может запретить «. Это была правда, особенно ужасная для человека, все могущество которого основывалось на милости короля.

— Что мы будем сегодня делать, друг мой? — спросил Альфонс.

— Мы будем короновать короля, — отвечал, улыбаясь, Конти.

— Короля?.. Что ты хочешь сказать?

— Ваше величество уже совершеннолетний, а между тем государственная печать еще не в ваших руках. В действительности другая рука держит скипетр, на другой голове лежит корона. Ваши верные слуги огорчаются таким положением дел.

Альфонс ничего не отвечал и зевнул.

— Кто знает, — продолжал фаворит, — что может выйти из всего этого. Королева женщина суровая и не одобряет благородных развлечений вашего величества; инфант дон Педро, ваш брат, уже почти взрослый мужчина; он сумел привлечь к себе любовь народа…

— Сеньор Винтимиль, — перебил король с некоторой строгостью, — мы любим дона Педро, нашего брата, и уважаем Луизу Гусман, нашу августейшую мать. Говорите о чем-нибудь другом.

Конти лицемерно вздохнул.

— Как будет угодно вашему величеству. Чтобы ни случилось, я, по крайней мере, исполнил роль верного слуги и сумею умереть в борьбе против зла, которое был не в силах отвратить.

— Разве ты думаешь, что действительно есть опасность? — сказал король, приподнимаясь на постели.

— Да, я этого боюсь, ваше величество.

Альфонс снова опустился на постель и закрыл глаза.

— Я не боюсь ничего, но ты мне надоел. Принеси лист пергамента и мою печать, я подпишу чистый лист, и ты можешь сделать с ним, что угодно; но если королева станет жаловаться, то ты будешь повешен.

Конти поднял на короля удивленный взгляд; в первый раз Альфонс обратил на него угрозу, столь обыкновенную в его устах, относительно остальных.

— Ты будешь повешен, — повторил король… — Но что же мы будем сегодня делать?

— Вчера из Испании привели четырех быков.

— Браво! — вскричал Альфонс, хлопая в ладоши. — Вот и занятие на день. А вечер?

— Ваше величество уже давно не охотились.

— Браво, еще раз браво!.. Слышите, господа? Сегодня вечером будет большая охота в моем королевском лесу Лиссабон, где чащу заменяют большие каменные дома, а дичь — горожане и хорошенькие горожанки. Одеваться!.. Это будет отличный день… Чтобы ни случилось, Конти, ты будешь повешен, но пока мы позволяем поцеловать нашу королевскую руку. А где этот шутник-граф?

Кастельмелор сделал шаг к постели короля.

— На эту ночь мы назначаем тебя нашим обер-егермейстером.

При этих словах едва заметная улыбка мелькнула на губах Конти.

— Клянусь моими благородными предками, — пробормотал он, — этот новый обер-егермейстер, конечно, не догадывается, за какой дичью он будет охотиться сегодня вечером! Позвольте мне заметить, ваше величество, — продолжал он вслух, — что граф не принадлежит к числу рыцарей Небесного Свода и по правилам…

— Все равно! — перебил король. — Его посвящение будет перед охотой, и это будет только еще одной лишней забавой.

Альфонс кончал свой туалет. Конти вышел на минуту и сейчас же возвратился с королевской печатью и листом пергамента. Король подписался и приложил печать; едва ли он думал о том, как его фаворит хочет употребить этот бланк. Четыре испанских быка, пародии на прежнее посвящение в рыцари, ночная поездка — все это вместе слишком занимало его, так что он потерял и тот небольшой рассудок, которым наделила его природа.

Измученный волнениями предыдущего дня, дон Симон Васконселлос спал крепким сном. Когда он проснулся, солнце уже давно взошло. Он открыл глаза и в первую минуту подумал, что все еще спит.

Над его головой были черные, грязные балки, сквозь дыру в потолке виднелось небо. Вокруг него на полу находились предметы, вполне способные возбудить изумление человека, воспитанного среди почти царского великолепия. Грубый деревянный стол был уставлен глиняными горшками и остатками грубого ужина, в десяти шагах от Симона висели на гвозде кожаный передник, запачканный кровью, и большой нож.

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая