Открывашка и пробой (СИ) - Смолин Павел - Страница 8

Во дворе нашлись полная дров поленница, обещанный колодец с воротом и цепью и парочка клумб. Справа-добротная, из утепленного наклейки бруса, довольно большая баня. Покрытое кокетливой резьбой крылечко ведет в бревенчатый, довольно большой дом. Если пройти дальше…

— Там удобства, сарай и стайка, — указала на ряд отгораживающих двор от огорода построек баба Зина. — Если надо — беги.

— Пока не надо, — покачал я головой.

— Пошли в дом тогда, — велела она и зашла в приятно скрипнувшую, обитую потрепанным дерматином, дверь.

Добро пожаловать домой.

Дом мне понравился — в сенях сушились веники и стоял устланный белой скатертью стол под самоваром. Из сеней дверь открывалась прямо на кухню. Справа, у окошка с видом на двор — стол под не менее белой скатертью в окружении четырех стульев. Между ним и стеной — умывальник, в который нужно наливать воду из ведра. Между столом и противоположной стеной спрятался под развесистой геранью в горшке бодро тарахтящий холодильник. Напротив окна — проход в комнату (видно укрытый половичком старенький зеленый диван) и печка. «Старинность» и «русскость» не завезли — просто кирпичный, метровой высоты куб с металлической плитой. Между печкой и столом — побеленная стена с дверью.

— Тут твоя комната и будет, — открыв дверь, поведала баба Зина.

Напротив, у окна с видом на посаженные между домом и сараями кусты малины, письменный стол. Привет, неудобный стул с обшарпанной зеленой обивкой! Ты в этой мультивселенной типа суперпозиция? Обязательно попробую упасть — чем черт не шутит. На столе ничего нет. На полу лежит выцветший, вышитый геометрическими узорами, линялый ковер. На правой стене — массивные деревянные часы с гирями и люком под треугольной «крышей».

— Кукушка? — обрадовался я.

— Сломалась кукушка, — ответила бабушка. — Но часы рабочие, только гирьку по утрам тягать не забывай.

Половина пятого.

— Не забуду, — пообещал я и продолжил осмотр.

У левой стены стояла металлическая кровать. Во главе, на скроенном из разноцветных лоскутов одеяле, стоит аккуратно сложенная треугольником подушка. Над кроватью к стене пришпилен плакат с тремя одетыми в навевающие ассоциации с отечественным фольклором платья негритянками и одним кучерявым, одетым в белый костюм негром. Надпись гласила, что это — группа «Benny M».

— Варька повесила, — пояснила бабушка.

Вот подарочек!

Последним заслуживающим внимания предметом в комнате оказался двухдверный, покрытый потрескавшимся от времени лаком, шкаф.

— Туда все вещи сложила, — заметила взгляд Зинаида Матвеевна. — Потом разберешься, а пока пойдем я тебе остальной дом покажу.

Когда-то здесь была большая комната, но бабушка поставила в середине длинную и высокую — до побеленного потолка — «стенку», разделив тем самым помещение на два поменьше. Проход был завешан желтой, с подсолнухами, шторой.

— Там Варька спит, а я приглядываю, чтобы не бегала по ночам зря, — поведала баба Зина. — Смотреть там нечего, койка, окно да заяц здоровый, плюшевый — ей Антошка подарил семь лет назад.

Девичья комната — место сакральное, а потому туда я без спроса не зайду. Кроме стенки и виденного еще из коридора дивана, здесь нашелся стоящий на тумбочке у окна с видом на дорогу древний, толстенный телевизор. Кабель от него проходил через стену и крепился к висящей за окном, явно самодельной, скрученной из алюминиевых трубок, антенне.

У стены напротив телевизора — два стареньких зеленых кресла, накрытых лоскутными покрывалами. Между ними — письменный столик, на котором стоят поднос с семечками и тарелка со скорлупой.

— Вот же зараза мелкая, — охнула на непорядок бабушка. — Опять за собой не убрала! Я не буду, и ты не убирай — пусть к порядку приучается!

— Не буду, — легко пообещал я.

Надо оно мне?

— Семечек бери, если хочешь, — предложила она. — Только лузгай или здесь, или на улице — неча по всему дому шелуху разносить.

— Потом возьму, спасибо, — поблагодарил я. — Сделать что-нибудь?

— А ты пройдись, посмотри, — предложила она, опустившись на диван. — Что ты за помощник такой, если тебя носом тыкать приходится? А я отдохну немножко и буду ужин нам готовить, — с кряхтением легла, положив голову на подушку. — Баню раньше шести не топи — Валька поздно приходит. Но топи каждый день — у оборотней чутьё не нашему чета, она уснуть не может, если в доме немытый человек есть.

— Хорошо, — кивнул я и пошел во двор.

Спустившись с крыльца, зашел за дом и рухнул на удачно подвернувшуюся маленькую скамейку, закрыв лицо руками. Вызванная выходом на свободу эйфория прошла, сменившись серой, беспросветной тоской. Вот это — моя жизнь? Пять тысяч в месяц на «содержание», свежие овощи прямиком с огорода, парное молоко, парная свинина по зиме и перечеркивающее все это нахрен словосочетание «деревенский труд»! А через год вообще красота — даже представлять не хочу, на что похожа местная дедовщина, при пяти-то годах службы. Да от такого любой озвереет!

— Ты кто? — раздалось грозное-девичье справа от меня.

Повернув голову, увидел оскалившуюся — буквально, белые ровные зубки показывает — на меня девушку подходящего под бабушкины слова возраста — лет шестнадцати. Оскал не мешал разглядеть красоту ее бледного лица, а сощуренные веки — большие, карие глаза. Аккуратный нос немного уходил кончиком вверх, придавая Валентине несколько простоватый вид. Черные волосы свободно свисали на плечи, прикрывая белые лямочки простого, с подолом чуть выше колена, платья. На босых ногах — розовые резиновые тапочки, которые она прямо сейчас зачем-то снимает.

— А ты — Валя? — спросил я.

Отставив шлепки, она довольно забавно рыкнула:

— Отвечай, или я тебе покажу!

Блин, а она ведь оборотень, лучше ответить, а то и вправду «покажет».

— Андрей. Приемный, — представился я.

— А, — моментально расслабившись, она демонстративно потеряла ко мне интерес и обула тапки обратно.

— А зачем ты разувалась? — спросил я.

— При трансформации одежда и обувь рвутся, — скучным тоном заявила она и направилась к дому.

Обидно!

— А платье тоже бы сняла?

Услышав мой вопрос, она остановилась и начала оборачиваться.

— Так вот что ты хотела «показать»! — закончил я лучшую шутку в моей жизни.

С нереалистичной скоростью Валентина прыгнула на меня, схватила тонкой девичьей ручкой с коротко стриженными ногтями за горло и без видимого напряжения подняла в воздух. Оскалившись, с неприязнью выплюнула:

— Знай свое место, раб!

Страшно!

— Если бабушка завела себе раба, это не значит, что он может со мной разговаривать!

Дышать нечем.

— Не смей ко мне лезть, а тем более — трогать мои вещи!

Она подняла меня выше и ухмыльнулась:

— Под крышей — осиный улей! Хочешь воткну тебя в него головой?

Я лихорадочно покачал головой, она разжала руку, и я рухнул на четвереньки, с кашлем втягивая такой сладкий деревенский воздух. Демонстративно отряхнув ладони друг о дружку, она отвернулась и зашла в дом, аккуратно закрыв за собой дверь.

Вот где в этой пасторали собака зарыта. Откашлявшись, я сел обратно на скамейку и отряхнул испачканные землей колени и ладони. Очень особенный у Валентины характер. Даже злиться и обижаться не могу — слишком сильно напуган. Да она мне голову оторвать голыми руками может без всякой трансформации. В учебном фильме про такое не говорили. Про обоняние, впрочем, тоже не говорили. И мне вот с этим ужасом под боком жить целый год? Что она там говорила? «Не лезть»? Ха-ха, ну конечно я не буду к тебе лезть — даже в далеком-предалеком детстве мне бы хватило ума не тыкать палкой злого волка. Стоп, а штаны? Сухие! Сохранил остаточную гордость. А еще пришла она нифига не «поздно». Или пять часов вечера для пожилых и есть «поздно»? Успокоился? Вроде да — после месяца в лаборатории научишься себя в руках держать! К черту — сколько не сиди, а толку от этого не прибавится. Отец часто повторял, что за работой время летит быстрее, значит буду работать как можно больше — время перематывать. Откуда бы начать? С осмотра хозяйства, пожалуй!