Вперед в прошлое 2 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 1

Автобус качнуло на повороте, слегка утрамбовав ахнувших пассажиров. На меня сзади навалилась бабка и рявкнула, брызнув в затылок ядовитой слюной и обдав амбре квашеной капусты:

— Расселась тут! Шо рожу воротишь? — Реплика адресовалась маме.

Прямо из онкодиспансера мы ехали к бабушке, где собиралась семья тети Иры, проводницы поезда, и от того, удастся ли наладить с ней контакт, очень многое зависело.

Я растопырился звездой возле маминого сиденья — не хватало, чтобы после пункции и пережитого стресса ее третировала эта хамоватая бабка, похожая на огромного мопса.

Почти месяц назад я вернулся в свое прошлое, а все не привыкну к новым-старым реалиям. Точнее как… К тому, что деревья выше и трава зеленее, уже на следующий день привык, а вот к этим автобусам… К тесным вонючим автобусам, битком набитым благоухающими телами, которые, как сейчас, норовят выдавить из меня завтрак — никогда.

А еще ж бабки-дачницы, до зубов вооруженные тяпками, лопатами, ведрами и под завязку заряженные дурным настроением, которое надо раздать, как вай-фай.

Наглая бабка не сдавалась, напирала пузом, силясь оттеснить меня от мамы.

Блуждающий мамин взгляд стал затравленным, она ухватилась за поручень, готовая уступить место, но я положил ей руку на плечо и сжал пальцы. Повернулся к бабке и отчеканил:

— Уважаемая, во-первых, чтобы добиться желаемого, хамить необязательно. Во-вторых, мы только что из больницы, потому никто вам ничего уступать не будет.

Бабка тряхнула брылами и ринулась в атаку, как копьеносец на драконов:

— Ой-ой! Сама бесстыжая и щенка такого же вырастила! Ни стыда, ни совести!

Ничего, против вашей кавалерии — наша пехота!

— У вас? — спокойно поинтересовался я.

Давай, переключись на меня и оставь мать в покое. Старуха выпучила глаза так, что, казалось, если ее чуть тюкнуть по затылку, они вывалятся.

— Да как ты со… со старшими разговариваешь⁈

Опять кавалерия. Эх, нет нового и высокоточного оружия в арсенале!

— Вежливо, — улыбнулся я. — Возраст не дает вам права хамить младшим. Повторяю: моя мама едет из больницы, ей плохо, потому поищите себе другую мишень для агрессии.

— Да какая больница! Шо ты мне заливаешь!

Я отвернулся. Пусть орет. Народ слышал, что причина более чем уважительная, пусть кто-то другой теперь кормит вампира. Поле заминировано. Подразделение укрылось в ДОТе.

Мне предстоит пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить тетю Иру взять меня торговать в Москву, потому на посторонних силы лучше не расходовать.

Бабка продолжила разоряться, брызгая слюной и воняя кислятиной. Бесстыжие мы! Никакого уважения к старости! Ой-ой, сейчас грыжа защемится, коленный сустав треснет, позвоночник осыплется в трусы!

С вымогателями не договариваются, как и с шантажистами. Начнет ли нормальный человек просьбу с наезда? Нет.

Черт! А зацепило ведь!

Такие старухи вне времени. Даже если человечество себя уничтожит, они будут существовать и являться следующим цивилизациям в виде фантомов. Вспомнилось, как в метро такая же бабка напала на девочек, требуя уступить место, хотя вокруг было полно свободных. Девочки ушли, и она воцарилась, а потом отправилась в другой вагон искать новую жертву. Тут цель не задницу пристроить, тут главное — достать.

— Женщина, — не выдержал интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, — ну чего вы пристали к мальчику? Может, его матери и правда плохо. И не стыдно вам?

— Мне⁈ Это мне должно быть стыдно⁈ — взбеленилась она. — Да я ударник труда! Тридцать пять лет в колхозе!

Понеслось дерьмо по трубам! Мама накрыла ладонью мою руку, а вредная старушенция переключилась на интеллигента. Вскоре защищать нас принялась женщина средних лет. Рассказала, как ее племянницу вот так с места согнали, а она после операции. Ее в толкучке прижали, и шов на животе разошелся.

Пожилой кряжистый мужчина хлопнул меня по спине — я чуть на маму не завалился, столько в нем было силищи.

— Молодец! Мужик! Защитник!

Сидящая позади мамы женщина с годовалым ребенком поднялась, тронула за руку сухонькую бабульку в газовом платке.

— Присаживайтесь, пожалуйста. — И принялась протискиваться к выходу, прижимая к себе ребенка.

Я не удержался, обернулся, чтобы увидеть бульдожью морду, у которой из-под носа увели место: глаза выпучены, щеки колышутся, ноздри раздуваются. Неудача спровоцировала новый выплеск агрессии, и автобус расшумелся, раскудахтался, в конфликт вовлекались все новые и новые лица.

Так мы тряслись еще минут двадцать. Наконец вывалились из автобуса вместе с тем кряжистым мужчиной, и я жадно вдохнул чистый воздух, потянулся, потом нагнулся. Мама стояла рядом и ждала.

Мужчина топтался, поглядывая на нас, наконец набрался смелости и спросил почему-то у меня:

— Извините мою бестактность… Может, вам нужна помощь? Проводить вас?

Я посмотрел на маму.

— Спасибо, справимся, нам тут рядом. — Она кивнула в сторону проулка, откуда выбежало знакомое стадо под предводительством козла СиСи.

— А ну стоять, черти лохматые! — донесся голос деда-пастуха. — А ну назад!

— Все будет хорошо, — в стотысячный раз повторил я, проводил взглядом удаляющегося мужчину, пожелавшего нам помочь, и попытался переключиться на предстоящую задачу.

Вот как убедить тетушку взять меня в Москву? Представим, я взрослый, и тут подходит ко мне четырнадцатилетний шкет и говорит: «Дядь, у меня бизнес-план есть! Давай я буду возить в Москву овощи и фрукты? Как тебе идея?»

Как-как… смешно!

Ладно, сориентируюсь по ходу дела. Я рванул наперерез козлу, загнал его обратно в проулок. Дед Василий мне помахал издали и крикнул:

— Я понял, значится, что вы за пионеры — внуки вы Эльзины.

В этот момент из-за поворота вышла мама, пастух почесал в затылке, указал на нее пальцем:

— О, а вот и Оля! Ох, Олька, какая же пакостница была! — прищурившись, сказал дед. — По грязи — на Борьке, кабанчике нашем, каталась. Чуть не заездила его. Или на черешню нашу с Иркой залезли, воровать, значится, я заметил, выбежал их гнать, а Олька сорвалась, зацепилась одежкой за сук и висит, руками-ногами дергает. А Ирка в щель забора смотрит.

Его слова что-то в маминой душе разбередили, и она наконец ожила, улыбнулась, махнула рукой:

— Ой, дядь Вась, будто вы в десять лет черешню не воровали.

— Не было, дочка, черешни у нас в Новгороде…

Дед увязался за мамой, будто молодость свою увидел, и принялся рассказывать про то, что он НЭП помнит и все точно так же было: честный люд страдал, проходимцы и мошенники наживались. Какого ж года этот дед? 1910-го? Он и царя помнить должен.

Я подобрал хворостину и, подгоняя коз, поймал странное ощущение, словно перенесся куда-то к динозаврам. В моей реальности это поколение уже вымерло, унеся с собой свои боль и надежду. Накатила волна времени, стерла их, а мы и не заметили. Теперь будто включили перемотку, и вот он, доисторический дед, радостно делится воспоминаниями, которые бесценны, потому что, оказывается, так хрупки.

А мама не понимала этого и не слушала вовсе, для нее его слова — назойливая старческая трескотня, не более. Она, наверное, думала о результатах пункции. Пока дождется, совсем изведется. А ждать от суток до трех дней.

Дед проводил нас до самого бабушкиного дома. Под абрикосом припарковалась оранжевая «шестерка». Окна зала были распахнуты, и оттуда лилось: «Это наш счастливый случай, больше ты меня не мучай»… Ноздри щекотал аромат жарящегося мяса, доносились голоса. Мама протянула руку к калитке, не решаясь ее распахнуть, и тут из кухни вышла молодая женщина, крашеная в темно-рыжий, с миской салата в руках, сделала два широких шага, увидела маму и замерла.

Калитку открыл я — она чуть не отвалилась, чиркнула по земле. Тетя Ира крикнула: