Темный янтарь 2 (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 43

Слегка в себя механик пришел уже в декабре. По ночам было зверски холодно, пришлось печку ближе к верстаку передвигать. Но кашель особо уже не мучил – покашливалось иногда, но явно полегче. Козье молоко передавали исправно – директор не упускал случая поинтересоваться – пьет ли товарищ Вира-Выру предписанное средство? Вообще все подряд проверяли и напоминали о лечении. Янис пил проклятое молоко – поначалу воротило от запаха, прямо аж.… Но здоровье – тоже оружие. Вот так с пахучим молоком, соленым чаем, ночными бдениями свистела лютыми ветрами зима… и в какое-то утро, оставшись в мастерской, Янис обнаружил, что первоочередных задач нет. Так-то проблем ого сколько, но вверенные машины свои маршруты точно пройдут, там уже не «на соплищах едут», как любит говорить Сима, а на вполне уверенной, подготовленной технике. Янис сел к печке, достал делопроизводство в виде двух ученических тетрадок в клетку и замыслил написать план технических мероприятий уже на январь.

Вот – нужно в треснувшем окне стекло поменять. Дует, уже раз фанерой забивал, но оказалось темно, пришлось обратно отковыривать. Но стекло – дефицитная ценность, тут и директор только вздыхает, руками разводит. Видимо, только в Новокутске выменять можно…

Тут мысли механика ушли далековато от окна, не удержал.

В последний раз в Новокутск ездили с товарищем Стрельцовой. У нее машина полегче, с топливом экономичнее, а запчастей удалось выбить не то чтобы очень много.

Янису нравилось. И рулить по белой степи нравилось, и то, что полуторка идет хорошо, и то, как спит пригревшаяся шоферша. Уперлась головой в боковое стекло, сползшая шапка как подушка, темные, стриженные, но уже чуть отросшие волосы на лоб локонами-прядями падают. Густые ресницы вздрагивают.

Янис не особо понимал – то ли Кира действительно такая красивая, что аж смотреть больно, то ли просто кажется. Вообще это значения не имело – было понятно, что у товарища механика и товарища шоферши ничего не будет, и быть не может. Но странно же. Вот Карима-учительница, другие девушки из поселка – знакомы чисто поверхностно, ну, шуточки на ходу, подначивания, но все понятно – симпатичные, порой хорошенькие. Сима – так вообще, убойной и утроенной красоты девица, как тот гвардейский реактивный миномет, о котором в газетах пишут, но который Янису на фронте так и не довелось встретить. Ох, повезет какому-то богатырю.

А тут странно. Может, оттого с Кирой непонятно, что она была замужем, приезжая и строгая?

…— К нам заедем, пообедаем. Вполне успеваем – сказала тогда Кира, заводя машину.

— Э… да я в мастерской перекусил.

— Я говорю – «пообедаем». Не очень богато, но как положено. Я бабу Розу предупредила, что с начальством буду. Или брезгуешь, товарищ Ян?

— Не брезгую, просто затруднять не хочу, – сердито объяснил механик.

— Ой, какие затруднения! Машины днями-ночами делаешь, жуешь урывками что попало. А это тоже здоровье. Нам директор не простит, если у тебя и с желудком что-то приключится.

— Да я не возражаю. С бабкой вашей как раз познакомлюсь.

Баба Роза была в некоторой степени знаменитостью поселка. Единственная немка на всю округу, включая, видимо, Новокутск. Сняли ее с эшелона, умирающую. Совсем вроде отходила, задыхалась. Сима больную до амбулатории довезла. Умирать баба Роза раздумала – у Софьи Александровны так просто концы не отдашь. Но получилось, что догонять своих выселенных сородичей старушке стало сложновато: документов не было, да и куда ехать - непонятно. Тут товарища Стрельцову в силу производственной необходимости в автоводители начали вербовать, а дитя не с кем оставить было. Директор под свою ответственность ситуацию разрулил – немка была временно переброшена в няньки. Приезжал участковый милиционер-кавалерист Кадын, произвел опрос и выдал старушке временную справку. Теперь та жила на положении домработницы в семье Стрельцовых. В поселке к немке относились неопределенно: с одной стороны гадских германских кровей, с другой – сама из-за этой войны выселена и чуть не померла. Собственно, баба Роза особо из дома не выходила, поскольку по-русски едва-едва говорила, да и куда в Тыхау пойдешь?

Жила Кира в двустороннем доме – вторая часть пустовала – в сентябре призвали одинокого хозяина, успел переставить собачью будку, наказал не забывать, кормить Жука, передал ключи, и уехал.

Жук – кобель устрашающей масти, но мелкий и добродушный, вилял хвостом знакомой машине и гостям. Зашли, Кира кинула телогрейку на вешалку, закричала:

— Эй, есть кто живой?! Мы – обедать!

— Ух! – немедля ответили в комнате, и оттуда застучали мелкие шаги.

— Куда, босой-то?! – ужаснулась Кира, подхватывая сына на руки.

Прежде Янису казалось, что мальчишка у Киры совсем малый, а тут ничего себе так – здоровяк.

— Солидный наследник, – заметил Янис, расстегивая бушлат. – И стрижен по-боевому.

— Я бы и сама так обкорналась, – сказала Кира, гладя сына по стриженной под машинку ушастой голове. – Удобно, и машинка у нас есть. А так он ничего, башковитый у меня. Уж полноценный третий год пошел. Только говорить не хочет. Все «ух!» да «пы!». Так и зовем – Пыхом.

Появилась баба Роза, поздоровалась наклоном головы. Янис снова удивился – не такая уж бабка, очень аккуратная пожилая женщина, пусть и неразговорчивая. Видимо, они с Пыхом и так друг друга отлично понимают, лаконичные характеры.

Янис отметил стоящий на комоде портрет молодого военного с тремя «кубарями» старшего лейтенанта на петлицах. Понятно, муж погибший. А вот то, видимо, родители. Фотография старая, так себе качеством.

— Еще в 32-м снимали, папка был жив, – сказала Кира. – Руки будешь мыть, товарищ Янис, или так сойдет? Баба Роза осудит – она за тотальную гигиену.

Янис чувствовал себя странно, особенно когда чистое полотенце подали. Отвык от домов. Всё или кубрик с казармой, или мастерская…

— Эгэ? – сидящий на кровати Пых целил пальцем в ворот гостя.

— Пашка, пальцем тыкать неприлично, говорила же! – немедля укорила мать.

— Это тельник, тельняшка. Я на флоте немножко воевал, – пояснил Янис. – Знаешь, корабли, пароходы?

— Э… – Пых укоризненно развел руками, в смысле «кто ж пароходы не знает?» – живо дополз до угла кровати, сдвинул жутко затрепанную детскую книгу и вытащил газету с малоразборчивыми фотографиями.

— Линкор «Парижская коммуна» ведет огонь по фашистским оккупантам» — не без труда разобрал Янис. – Вот, это точно. Прямо как у нас. Только у нас был катер, корабль чуть поменьше габаритами. Но имелся хороший пулемет!

— Пых-пых-пых! – немедля изобразил пальбу не по годам знающий военное дело Пых.

— Темп стрельбы обозначаешь довольно точно, – озадаченно признал Янис.

— Это я точно обозначаю, – засмеялась Кира. – Я же тут вместо радио и нормальных книжек. Образовываю сына как могу. А пулеметы я слышала неоднократно. Мы рядом со стрельбищем жили.

На первое был суп – понятно, опять с бараниной, но в виде фрикаделек. И лепешки нарезаны тонкими ломтиками. Прямо «ух и эх», как принято говорить в этом доме – совсем довоенная жизнь.

Янис старался не стучать ложкой, совершенно отвык за последнее время обедать в обществе.

Ничего в тот день особого не случилось, да и не могло случиться – спешили автомеханики на работу. Но видимо, всё же что-то случилось, поскольку обнаружил товарищ Выру, что регулярно ходит обедать в дом товарища Стрельцовой. Имелась в этом своя целесообразность: баба Роза все равно ежедневно готовит, а дополнительный кусок мяса в айнтопф[2] по-степному и котлетки-булетт только питательнее делает, да и время у механика экономится. Собственно, в основном с немкой да домоседом-Пыхом и обедали – Кира частенько моталась по рейсам, там в лесхозе, или еще где-то перекусывала. Это было нехорошо – ну какое там толковое питание? Но что поделать, работа такая. Янис кратко беседовал с умным Пыхом, обычно о чем-то развивающем: механическом или военном. Стрельцов-младший демонстрировал картинки из последних доехавших до него газет – особо ему нравились карикатуры и фото боевой техники. Эх, курад свидетель, и по чему малыши теперь жизнь учат?