Тайна Обители Спасения - Феваль Поль Анри - Страница 21
- Предыдущая
- 21/111
- Следующая
Тогда продолжаю. Всем известно, что бродить в потемках у Ботанического сада небезопасно: нашу набережную, начиная с больницы Отель Дье и досюда, не назовешь уютной, после девяти вечера элегантная публика сюда не заглядывает и правильно делает – в разбойничьем лесу и то спокойнее. А наша Флоретта выбрала именно эту дорогу, оставив свой фиакр по ту сторону площади – не хотела, чтобы кучер знал, куда она направляется. Можешь не хмуриться, дорогуша, девочка приходила сюда ради тебя. Так вот, на обратном пути с ней приключилась история, к счастью, не такая уж и серьезная: к ней пытались приставать пятеро или шестеро сопляков. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы на сцену выступил некий молодой герой.
Морис невольно сжал кулаки, а укротительница сквозь смех промолвила:
– Не надо боксерской стойки, малыш, соперник пока далеко. Неужели ты предпочел бы, чтобы она отбивалась от хулиганов в одиночку?
– Значит, он ее защитил?
– Разумеется, защитил. Храбро бросился на юнцов и в миг разогнал всю стаю. Это всегда производит впечатление.
– Она не знала, кто он?
– Тут-то и начинается самое интересное. Когда она денька через три снова явилась ко мне, то сказала: «Моя тайна больше не принадлежит мне». И, поведав мне о своем приключении, добавила: «Невозможно, чтобы господин Реми д'Аркс не узнал меня».
– Реми д'Аркс! – повторил Морис. – Это имя надо запомнить.
– Запомни, малыш, – одобрила Леокадия, – и при случае не забудь поблагодарить за проявленную учтивость: он даже не пытался вступить с девушкой в разговор. Проводил до кареты, раскланялся и ушел. Вот как поступают истинно благородные люди.
– И потом она его встретила снова?
– Еще бы! Это один из завсегдатаев салона ее тетушки герцогини.
– И что же, он намекал на это ночное происшествие?
– Сразу видно, что ты сюда явился от арабов. Он не проронил об этом ни слова. Флоретта еще вчера мне рассказывала: «До этого случая он был со мной очень немногословен, а теперь вообще разговаривать перестал. Избегает меня очень усердно, словно опасается вогнать в краску».
– И чем больше он ее избегает, тем больше она о нем думает, – пробормотал молодой лейтенант.
– Ясное дело. Такое уж обыкновение у прекрасного пола.
– Но тогда я не понимаю, как можно объяснить их завтрашнее свидание?
– Я вовсе не говорила, что Флоретта придет сюда на свидание с господином д'Арксом.
– Не скрывайте от меня ничего, мама Лео, прошу вас!
– Я не скрываю от тебя ничего, мой бедный малыш, хотя начинаю жалеть о своей болтливости: ты выглядишь, как после больницы. Но я не могу рассказать тебе больше того, что знаю сама, вернее, о чем мне удалось догадаться.
Один раз Флоретта обронила в моем присутствии странную фразу: «С какой стати он оказался в такой час и в таком месте?» В другой раз мне удалось узнать, что этот самый Реми д'Аркс, а он, кажется, королевский прокурор, по собственному почину и без помощи полиции затеял в нашем парижском лесу такую охоту, в которой легко потерять собственную шкуру. Ты можешь возразить, что каждый должен заниматься своим делом и что для подобных охот существует господин Видок, но Реми д'Аркс, несмотря на свой невозмутимый облик впал в настоящий раж, к тому же он бесстрашен, как зуав[4]. Я не знаю имени человека, который должен прийти завтра и который уже приходил сюда; это малый очень неприглядного вида, и работает он за деньги: я видела, как Флоретта давала ему банковский билет. Для чего ей нужен этот человек – понятия не имею, мне удалось уловить одно только слово, кажется его имя: Куатье.
Она произнесла это слово тихо и как-то испуганно.
Молодого лейтенанта обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, его мучила ревность, с другой – невольное любопытство, разбуженное последними словами вдовы, облегчало страдание. Чем откровеннее делалась собеседница, тем внимательнее слушал Морис. Имя таинственного визитера, которому Флоретта давала деньги, наполнило юношу тревогой, хотя было ему совершенно незнакомо.
– Имя Куатье ничего мне не говорит, – промолвил он.
– Сейчас оно тебе кое-что скажет, – ответила укротительница, открывая дверь и выглядывая наружу, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает.
– Надо остерегаться, – добавила она, возвращаясь, – если собираешься говорить громко о таких людях. Посиди спокойно еще немного, я отниму у тебя всего минут пять. Как только я тебе объясню, почему имя Куатье следует произносить тихонько, ты будешь знать про все эти ребусы точно столько же, сколько я; мне они, признаться, не по зубам. Когда я закончу, отправляйся на все четыре стороны... если хочешь, конечно.
С этими словами Леокадия уселась в кресло, застонавшее под ее тяжестью.
– Так вот, – вновь заговорила она, – ярмарка, как тебе известно, странное местечко, навроде моего зверинца: там можно встретить кого угодно, кроме разве что, пэров Франции да миллионеров. Я не говорю, будто все там жулики, – попадаются и порядочные люди, но все они любят порассуждать на криминальные темы. Хлебом их не корми, а дай послушать про знаменитое дело, особенно если кто-нибудь уверяет, что знает такие подробности, до которых не докопалась полиция. Ладно, имя Куатье тебе ничего не говорит, но уж про Черные Мантии ты наверняка слышал?
– Они в тюрьме, – ответил Морис, – я читал об этом в газетах.
– Газеты пишут то, что знают, а префектура позволяет им писать то, что ей выгодно. Так вот, в сомнительном квартале за Итальянской заставой проживает некий старьевщик, который в иные дни пьет одну лишь воду, хотя способен вылакать столько водки, что хватило бы на шестерых грузчиков. Вид у него жутковатый: волосы вечно взъерошенные, и кажется, что не лицо у него вовсе, а кабанье рыло; он никогда ни с кем не заговаривает, да люди и избегают его – даже те, у кого нечиста совесть. Его зовут Куатье.
Я видела этого страшилу только раз. В тот день какой-то мальчишка разбил бутыль с вином, за которой его послали родители: он горько плакал, прохожие в утешение обзывали его балдой, а Куатье дал ему денег и хотел было приласкать, но ребенок увернулся и убежал, зажав в кулаке двадцать су. Ты внимательно меня слушаешь?
С год назад тут неподалеку под мостом пыталась утопиться ночью одна несчастная, обманутая и брошенная каким-то мерзавцем: ей нечем было кормить своего малыша. Куатье вытащил ее из воды, отвел к себе и заботился о ней целый месяц, никому не сказав об этом, кроме доктора, визиты которого он оплачивал. Казалось бы, спасенная и ее дитя должны были привязаться к своему избавителю – ведь это так естественно, не правда ли? Ничего подобного. Девушка, выздоровев, вышла на бульвар посидеть на лавочке, ее тут же окружили добрые люди и такого наговорили про ее благодетеля, что она сбегала к нему за своими вещичками и смылась, даже не дождавшись, пока он вернется, чтобы поблагодарить за заботу. Каково?
Не утомляя тебя новыми примерами, скажу одно: люди шарахаются от него, как от прокаженного, потому что деньги свои Куатье добывает ножом – он работает на Черные Мантии.
– И об этом говорится во весь голос! – ошеломленно вскричал Морис.
– Нет, – возразила Леокадия, – об этом говорится только шепотом. Тут у нас все хорошо знают и сыщиков, и тех, кого они ищут, но полицию в нашем квартале не жалуют, а самое главное, ни для кого не секрет, что бывает с болтливыми – они исчезают бесследно. Имеющий уши да слышит! В общем, язык лучше держи за зубами, если жизнь дорога.
Госпожа Самайу поднялась и на прощание протянула Морису руку.
– Где ты остановился? – уже у порога поинтересовалась она.
– Улица Оратуар, Елисейские поля, дом номер шесть, – ответил Морис.
– Это гостиница?
– В гостинице слишком дорого. Африка не Калифорния, с деньгами у меня туговато, еле хватило на дорогу.
– Надо же быть такой дурой! – с искренним огорчением воскликнула Леокадия. – А я-то об этом даже не подумала. Когда-то благодаря тебе я заработала столько денег! Надеюсь, ты не откажешься от моей помощи?
4
Зуавы – части легкой пехоты во французских колониальных войсках, комплектовавшиеся главным образом из жителей Северной Африки и добровольцев-французов.
- Предыдущая
- 21/111
- Следующая