Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 43

А Никита Перевышко для Пунтуса — никто. Он хоть и служит в Российской армии, но армия эта вроде уже и не своя, но и не чужая. В войну сражались вместе против общего врага. Несколько месяцев были под немцем. Перевышко и Пунтус воевали в одном партизанском отряде, командиром был Огнивенко, украинец, начальником штаба — Савелий Лунев, сибиряк, попавший в окружение.

Слобожанщина — малая частичка России. Это в двадцать первом году, когда расказачивали донское казачество, часть ее территории, по предложению Лейбы Троцкого, Российская Федерация как бы подарила Украине. Село оказалось разделенным надвое. Государственная граница прошла по железнодорожной насыпи. Если ехать из Воронежа на Чертково и спрыгнуть с поезда на левую сторону, очутишься в России, если на правую — на Украине. Но всегда под тобой была родная Русская земля, в древности получившая название Киевская Русь. Эту землю на протяжении многих веков никогда не делили добрые соседи.

А вот Алексей Романович Пунтус, какие бы фокусы относительно территории власти ни показывали, был согласен с ними по всем пунктам. Он всегда спешил первым одобрить все, что провозглашала Москва, а когда половина села отошла Украине с гектарами его земли, стал яростным украинским националистом. Он, не долго раздумывая, немедленно вступил в партию, которая поддерживала украинского президента. Потому он и ходил всю жизнь в начальниках. Сейчас, когда нет ему руководящей должности, он считается в резерве.

Его сосед Перевышко Андрей Данилович далеко не всегда одобряет действия местных властей, считает, и того не скрывает, что местная власть, даже впервые избранная, много себе хапает. За это Перевышку критиковали не веским тяжелым словом, а тяжелой палкой. Критиковали обычно в темном переулке и неизвестно кто.

И при новой власти он чувствовал, что его побьют, как били когда-то его и его деда, когда они критиковали местную власть. Неизвестно, кто их бил и топтал. Следствие всегда заходило в тупик, когда след выходил на местные исполнительные органы.

В селе не впервые ставится вопрос о земле: кто же на ней хозяин? С начальством лучше соглашаться сразу. Целее будешь. Так люди говорят. А если помалкивают, то понимают: любая власть бьет и топчет несогласных…

После обеда Клавочка смотрела по видику какую-то сказку про синего медведя, а Никита рассказывал о службе в саперной роте, которую нынешней весной принял старший лейтенант Хмара, выпускник Военно-инженерной академии, но вскоре его перевели в штаб бригады, а на его место прибыл лейтенант Червонин.

— Умный, но отчаянный хлопец, — хвалил его прапорщик. — Уже два раза попадал под чеченские пули. Первый раз стреляли издалека, с двух километров, если не дальше. Пуля попала в каску, уже потеряла убойную силу. К счастью, угодила не в лицо. А то остался бы старшой без глаза. Снайпер стрелял из русской трехлинейки образца девяносто первого дробь тридцатого. У нас на вооружении таких винтовок давно уже нет, разве что в музее.

— Неужели берут из музеев?

— Кое-кто жертвует из частных коллекций. Желающих пострелять, да еще по живым мишеням, — немало. Для Европы наш солдат — чем не мишень? Вот и слетаются на Кавказ любители легкой охоты. Недавно задержали одну семейную пару. Он — эстонец, мастер спорта по стрельбе, она — русская, тоже спортсменка и тоже мастер спорта по стрельбе. При них было письмо, адресованное родственнице покойного генерала Дудаева. А Дудаев служил в Эстонии, оттуда его полк вылетал и бомбил афганские аулы.

— Сколько же за бугром снайперов! — не то спросила, не то ответила Тамара. — В прошлом месяце оперировали сержанта. Пуля пробила ему бронежилет и застряла в шейном позвонке.

Никита уточнил:

— Пулю вы отдали на экспертизу?

— Отдали. С недавних пор наши специалисты исследуют и пули, и осколки. В телах наших военнослужащих мы находим металл из дальнего и ближнего зарубежья. Некоторые бывшие советские республики уже смотрят на Россию как на своего врага… И не только смотрят…

Заметив, что Никита пытается усомниться в ее суждении, поправила себя:

— Факты свидетельствуют…

— Факты можно подобрать разные, что и друг будет выглядеть как недруг. Нельзя всех под одну гребенку… Правители — одно, рядовые граждане — другое.

Но и Тамара понимала, о чем толковала: ведь родилась и выросла в семье военного врача, за военного инженера вышла замуж. И в семейном кругу разговоры велись чаще всего об армии. И семейную библиотеку составляли книги о людях армейского труда.

У нее было суждение о современной армии. В хирургическом отделении, где лежат раненые, чего только не наслушаешься!

— Но делают боеприпасы не министры, — доказывала она Никите очевидное, — и в окопах сидят не дети олигархов.

— Известно, дети олигархов в армии не служат. Это не Англия, где не делается исключения даже для членов королевской семьи.

Тамара высказывала свое мнение. Это было мнение раненых, для которых уже закончилась военная служба, и речь могла идти только о размере пенсии, об инвалидности, о квартире.

— Россия — это Россия. Цари не вернутся.

— Говорят, их заменили олигархи.

— Олигархи исчезнут, как только власть переменится. Они — как грибок на ногах, стоит ноги мыть почаще…

Тамара поворачивала разговор на крамольную тему. Никита, как наставлял его начальник особого отдела, избегал крамольных тем, и спросил, о чем не мог не спросить:

— Вы узнавали, чья пуля угодила сержанту в шейный позвонок?

Ответ у нее словно заранее был готов:

— Узнавала. Боеприпас изготовили твои земляки — рабочие Луганского патронного.

Он рассудительно заговорил:

— Так что же получается, вина и на них ложится? Я скажу больше. В наш БТР угодил снаряд из безоткатного орудия и не разорвался. Саперы его обезвредили. Взрыватель отправили в лабораторию. Оказалось, боеприпас изготовлен в Испании, а сама взрывчатка — из Рубежанского химического завода. Есть такой на Луганщине. Завод сохранил за собой название «казенный». Выдает военную продукцию с первого января 1917 года. Работал с перерывами в Гражданскую войну и останавливался в год немецкой оккупации.

— Тебе известны такие подробности! — удивилась Тамара.

— Там работают наши слобожане. Они такие же саперы, как и мы.

— Которые ошибаются один раз? — переспросила она, внимательно глядя на собеседника. Его взгляд таил загадку.

— Примерно, — ответил раздумчиво.

Для Тамары никакой загадки не было. Уже новый командир саперной роты лейтенант Червонин на инструктаже привел эту расхожую поговорку, и в тот же день солдат из нового пополнения — вот совпадение! — подорвался на мине-ловушке. На обочине дороги солдат заметил блестящий кошелек из хромовой кожи. Соблазнился находкой. Перепрыгнул через кювет. Схватил кошелек. Прикинул на вес. Тяжелый, видимо, одни медяки. Развернул — остался без пальцев…

Время торопило. Прощаясь, Никита поцеловал Клавочку, попытался обнять и Тамару, но она для поцелуя подставила только щечку, зато произнесла слова, которые его ободрили, укрепили надежду на все лучшее:

— Не задерживайся. Мы с Клавочкой будем скучать.

Не сказала, по ком, но и Клавочке было ясно, о ком она говорит. Она взглянула на крестного, как всегда смотрела на отца, который часто уезжал в командировку. Одна Тамара знала, что из таких командировок не всегда возвращаются. За последние годы под красными звездочками сколько могилок прибавилось на городском кладбище!..

Звездная августовская ночь. Ущербная луна прикрыта застывшим облаком. Со всех четырех сторон — холодная сухая степь. Свирепствовали кузнечики. В августе они особенно трескучие.

Никита Перевышко шагал по ночной Слобожанщине, вдыхая запах свежескошенного донника.

Вскоре Никита нагнал шедшего впереди человека с тяжелым рюкзаком за плечами. Еще издали было заметно, что пешеход то и дело оглядывался и все ближе держался обочины, как бы предоставляя незнакомцу с рюкзаком дорогу для обгона. Когда Никита поравнялся с пешеходом, тот резко остановился, не выпуская руки из кармана.