Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 42

• Предыдущая
• 42/71
• Следующая

Спустя два часа с помощью нескольких оставшихся в живых марсовых Оливье поставил корабль в дрейф, то есть повернул его боком к встречному ветру, и стал ждать дальнейших событий.

Как и предсказывал молодой человек, буря действительно стихала, и вскоре уже можно было подводить итоги этой страшной ночи.

Корабль лишился Эрве Каривена, его помощника, боцмана, двух юнг и трех марсовых… Таким образом «Звезда морей» осталась без капитана. Турмантен положил руку на плечо Оливье и произнес:

— По праву, какое дает мне мое звание, я поручаю тебе корабль… На борту нет никого, кто был бы более достоин такой чести и так бы разбирался в морском делег как ты!

И, повернувшись к пиратам, собравшимся вокруг, капитан пояснил:

— Этот человек лишь недавно поступил на службу, но все время, пока продолжался этот ужасный шторм, он не выпускал из рук штурвала «Звезды морей». Мы обязаны ему жизнью, и до самого нашего прибытия на Тортугу вы будете оказывать ему надлежащее почтение и повиноваться как капитану корабля.

С тех пор для Оливье де Сова началась совершенно новая жизнь.

Плечи его распрямились; стоя на капитанском мостике, он полной грудью вдыхал свежий морской ветер. Голос его зазвучал уверенно. Умение принимать нужное решение, хладнокровие, доброжелательность и одновременно твердость в полной мере пригодились отцу Армель. Он был прирожденным командиром и блистательно это доказал.

Однажды вечером Турмантен сам пригласил себя на обед в узкую капитанскую каюту.

— Ты видишь, что я добился для тебя весьма высокого звания, — начал он, едва приступив к трапезе. — С самого начала я почувствовал, что мы сможем стать друзьями; мои дружеские чувства к тебе угаснут лишь вместе со мной. Обычаи Берегового братства не позволяют мне сразу же объявить тебя своим «матросом». Но как только мы прибудем на Тортугу, я доложу о тебе. И будь уверен, что там тебя ожидает большое будущее.

Оливье был тронут таким искренним проявлением дружбы; не стыдясь, он смахнул набежавшую слезу. Изумленный Турмантен схватил его за руку:

— Ты плачешь? Ты?! Не может быть! Впрочем, я, кажется, догадываюсь… Тебя обманом увезли из Парижа?

Кивком головы отец Армель подтвердил верность предположения пиратского офицера.

— И во Франции у тебя осталось дорогое тебе существо? — продолжал расспрашивать Турмантен. — И кто она? Невеста? Возлюбленная? Нет? Я ошибся? Как странно…

— И все же, — вздохнул Оливье, — мне есть о ком грустить… маленькая девочка десяти лет… Армель, моя дочь.

Капитан Турмантен помрачнел. Этого он не мог предвидеть. Обычно корсары старались не «покупать» молодых людей, оставлявших на родине жен или детей. Новобранцы, проданные пиратам, всегда находили утешение в объятиях пылких красоток Южных морей; те же, кого силой, да еще внезапно разлучали с близкими, чаще всего не выдерживали подобного потрясения. Некоторые сами лишали себя жизни, некоторые впадали в черную меланхолию.

— Черт побери! — выругался он. — Дочка десяти лет! Черт побери!

И, внезапно приняв некое решение, заявил:

— Послушай, давай поговорим откровенно. Я уже сказал, что хочу, чтобы мы стали друзьями, и уверен, что дружба эта навсегда. Доверие за доверие. Меня зовут виконт де Варкур, при крещении я получил имя Гастон. Родных у меня нет. Во Франции я был младшим в семье, то есть мне не на что было рассчитывать. Чем только мне не пришлось заниматься… Но, клянусь тебе, я никогда не преступал законов чести. Моим последним безумством оказалось решение поступить на службу. На Тортуте я преуспел. Стал капитаном. Я богат, и у меня в подчинении целая шайка отъявленных головорезов. Ты можешь располагать и моим влиянием, и моим состоянием. А теперь твоя очередь. Рассказывай!

Оливье повиновался. Он был немногословен, что естественно для человека, привыкшего составлять морские рапорты и вести переговоры с арматорами, которых интересует суть дела, а отнюдь не подробности, и быстро поведал новому другу историю своей жизни.

Когда он закончил, виконт де Варкур, или, скорее, Турмантен, ибо среди флибустьеров были приняты прозвища, сказал:

— К несчастью, я не имею права входить в подробности случившегося с тобой, ибо я поклялся соблюдать законы и обычаи Берегового братства. Но думаю, что мне удастся успокоить тебя относительно судьбы твоей дочери. Та, кто заманила тебя в ловушку, как мне кажется, руководствовалась лишь соображениями наживы. Желая любой ценой получить прибыль, она решила завлечь тебя в свои сети, ибо ей, несомненно, были известны все твои достоинства; для этого ей понадобилось разлучить тебя с дочерью. Мне кажется, что сия дама хотела одним выстрелом убить двух зайцев… Ты — первый, а вторым зайцем станет твоя милая Армель… Когда она подрастет и ее можно будет выдать замуж, ее отправят на Тортугу, чтобы она по законам Берегового братства стала женой кого-нибудь из наших людей.

— Но мы будем там и спасем ее! — воскликнул Оливье, вскакивая со стула.

Турмантен усадил его обратно.

— Успокойся! Если ты, как я надеюсь, сумеешь отличиться и станешь офицером, — тогда да, ты получишь право изменять заведенные порядки. Так что ты сам видишь, что с этого дня судьба дочери всецело в твоих руках.

— Увы! — вздохнул молодой человек. — Это очень слабая надежда… А главное, мне придется так долго ждать! Даже если предположить, что все случится по-твоему, то пройдет еще по меньшей мере пять-шесть лет, прежде чем я смогу увидеть свою златокудрую малышку. После смерти жены она стала моим единственным утешением, лишь ради нее я и живу.

— Вот видишь! — воскликнул Турмантен, взяв за руки отчаявшегося отца Армель. — Ты должен жить, друг мой, жить для своей дочери! Это твой долг. Отныне воспоминания об Армель должны ободрять и воодушевлять тебя. Каждый из твоих подвигов приблизит тебя к ней. Каждая твоя победа даст ей повод гордиться тобой, когда вы наконец снова встретитесь!

Решительно, виконт де Варкур проявил себя превосходным знатоком человеческой души. Слова его целебным бальзамом изливались на израненное и страдающее сердце Оливье. Обещания его сулили отцу если не исцеление, то по крайней мере облегчение.

— Чтобы доказать тебе свою дружбу, Оливье, я обещаю: первый же корсар, отправившийся во Францию, получит приказ отыскать Армель и сообщить тебе о том, что же с нею сталось…

Все эти длинные, бесконечные дни, тянущиеся так долго, что хоть плачь, бриг «Звезда морей», повинуясь капризам ветра, скользил по спокойной океанской глади, уверенно рассекая ее своим форштевнем[42]. Резная фигура на носу корабля являла собой лик Святой Девы — покровительницы мореплавателей, в честь которой моряки-христиане сложили поэтичный и трогательный гимн: Ave Mafia Stella. Dei mater alma…[43] Временами пиратский парусник, словно огромная морская птица, легко и грациозно скользил по океанской лазури; иногда он принимался лавировать, забыв о том, куда следует держать путь, танцуя и раскачиваясь на волнах и при этом осыпая себя белоснежными брызгами пены; порой же паруса его безжизненно повисали, и тогда бриг походил на уснувшее морское животное, которое злые волшебники извлекли из глубин его родной стихии и сделали безвольной игрушкой волн…

Периоды мертвого штиля сильно замедляли путешествие; в этих тропических широтах оно могло бы занять не более дух недель. Но погода была неумолима, и удушающая жара в сочетании с поистине смертельной скукой отнюдь не способствовали улучшению настроения флибустьеров.

Пока экипаж коротал время за игрой в карты, кости, шашки или шахматы, новые друзья Оливье и Турмантен вели нескончаемые беседы. Турмантен посвящал Оливье в тайны той жизни, которая должна была начаться для него, как только «Звезда морей» бросит якорь на Тортуге.

• Предыдущая
• 42/71
• Следующая