Девочка. Девушка. Женщина (СИ) - Резник Юлия - Страница 6

– Надо тебе, Верх, имидж менять.

– А?

– Имидж. Ты в курсе, что это такое?

– Допустим.

– Ну вот. А для этого что?

– Что?

– Добрые дела надо делать.

– Предлагаешь заняться благотворительностью?

Именно это Славка и предлагал. Следующие пару недель мы обмозговывали, что да как. Деньги-то мы поднимали уже хорошие, но это по меркам двух пацанов, выросших в неблагополучных семьях, никаких сверхприбылей. К тому же тогда еще не было никаких фондов, да и кто бы узнал о том, какие мы молодцы, перечисли я деньги в фонд? Так что пришлось искать другие варианты. Более наглядные, так сказать, для народа. И тут этот балетный кружок подвернулся…

– Ну и какой смысл?

– А такой! У детишек родители имеются. Да они за помощь малым тебя на руках носить будут, а там сарафанное радио подключится. Ну и… – Славка с намеком повел бровью.

– А че им надо-то?

– Откуда мне знать? Поговори с теткой, которая всем там заправляет.

Оказалось, надо было не так уж и много. Помещение под балетную студию Романова уже выбила в муниципалитете. От нас нужны были деньги на ремонт, ну и материальная помощь, когда мелких начнут выдвигать на конкурсы.

Глава 3.2

И вот стоял я, значит, перед школой, где специально для меня (ёлы палы!) организовали аж целый концерт. И честно, до последнего хотел слиться. Стремно было – капец. Может быть, и ушел бы, если бы Романова не перехватила нас со Славиком на пороге. А потом уж че? Деваться некуда. Сидел, чувствуя себя придурком последним, и не знал, что мне с этим делать – плакать или смеяться, а потому делал вид, что мне жуть как интересно. Детишки старались, пыхтели, прыгали, гнулись во все стороны, как я понял, это был целый спектакль. Первый в моей жизни, ага. Что это все имеет какой-то смысл, до меня дошло, когда на сцену вынесли корону из фольги и водрузили пацану на голову.

– Это че? – шепнул Славка.

– Похоже, его коронуют.

– И не западло им не сидевшего короновать? – озадачился друг. В этом месте я чуть было не заржал. Что с нас было взять? Считай, сами дети, хотя рано повзрослевшие, и даже уже чего-то добившиеся в этой жизни. Но тут меня окликнула Романова:

– Это Есения. Очень-очень талантливая девочка. Если не упустит свой шанс, будет прима-балериной вспоминать вас добрым словом в интервью.

Я пригляделся. Девчонка – мельче других, но дерзкая такая. Уже в пять гребаных лет вся из себя, ага… И ведь это было не нарочито, не спецом вовсе. Просто так бывает. Этого не воспитать, с этим женщина может только родиться. Глядел на нее, и улыбаться хотелось. Смешная такая мелюзга. Но как по-царски держалась! Уже тогда было видно, что вырастет она мужикам на погибель. Я только не догадывался, что меня это тоже коснется. Она была просто ребенком, о котором я вспоминал, лишь когда нас приглашали на ежегодные отчетные концерты. Бабла-то я на обустройство студии не пожалел. И это, кстати, правда что-то изменило в отношении ко мне со стороны местной публики. Я и сам не понял, в какой момент наши аборигены потянулись ко мне со всеми своими проблемами. Опомнился лет через десять, когда на мне весь край уже висел… И почему-то мне это было не в западло. Потому как денег зарабатывал уже запредельно много. Надо же было их куда-то девать. Да с пользой, а не на загулы и девок. Ну, и приятно было, чего скрывать – ездить по дорогам, которые сам построил, обходить предприятия, где организовал тысячи рабочих мест, объезжать заповедники, где не без моей помощи с успехом спасали краснокнижные виды… Меня уважали. И я сам себя уважал. До поры до времени.

А потом в крае (опять же не без моей помощи) построили театр – филиал столичного. И были гастроли. Дана Родионовна, с которой я все это время поддерживал отношения, прислала мне пригласительные.

– Это Сенечка организовала. Помните? Вы ей место в академии балета оплатили.

– Беленькая такая? Крутит эти, как его…

– Фуэте, – закатила глаза Романова. – Да, она. Ее же в театр пригласили.

– Прима-балериной?

– Ну что вы, Артур Станиславович! – Ага, я как подниматься начал, так меня сразу по имени-отчеству стали звать. Солидно. – Сразу после академии – дай бог, в кордебалет возьмут. Правда, Сенечке сразу выделили педагога – это дорогого стоит. А теперь она уже только сольные партии танцует. Даже в двойки не ставят.

Половину из сказанного я, конечно, не понял. Но гордость в голосе Романовой уловил. Значит, все у черноглазой девчонки складывалось как надо. Мои семена и тут давали всходы. Хорошо.

– Так вы пойдете, Артур Станиславович? Такое мероприятие!

– Только если вы составите мне компанию.

– Да это – всегда пожалуйста!

К тому моменту я уже имел самолет. На нем и летели. Работая с документами, я то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды Даночки. В конце концов, не выдержал:

– Что?

– Да ничего, Артур Станиславович. Люблю, знаете, когда мои ожидания оправдываются.

Я отложил планшет, сосредотачиваясь на разговоре:

– Вы сейчас про эту девочку? Есению, кажется?

Забыл… Правда забыл уже ее имя.

– Нет. Я про тебя. Хороший из тебя мужик вырос. Правильный.

Конечно, я знал, что обо мне говорят местные, знал, что уважают. Но вот так в глаза… Да, от такой дамы, как Романова, было приятно.

– Спасибо.

– Народ побаивается, что вас от нас заберут в столицу.

– С чего бы это? – удивился я.

– Такие люди там всегда нужнее.

– Да бросьте. Я никуда не собираюсь. Мне и здесь хорошо. Кстати, как насчет шампанского?

– По случаю премьеры? Я только за. Главное, не забыть купить цветы.

Глава 3.3

Это был первый настоящий спектакль в моей жизни. Вообще первый поход в театр. Уже заматеревший, я, как тогда, в школьном актовом зале, очумело вертел головой… Сидели в одной из лож с довольно неплохим видом на сцену. И, конечно, я не поскупился, когда покупал цветы. В конце концов, выступала землячка! Я с интересом всматривался в толпу балерин в пачках – угадаю, нет, где та девчонка?

– Ну что, она уже вышла?

– Нет. Когда Сеня появится – вы сами поймете.

Я засомневался, все они мне на одно лицо казались, но… Когда Есения вышла, я правда понял. Все понял. Смотрел, не отрываясь, так что начали слезиться глаза. Как и тогда в актовом зале, она была на голову выше других. И даже в крохотной сольной партии Сеня умудрялась перетащить на себя все внимание зала и удерживать его до конца. Солистам и то не хлопали так горячо, как Есении. У гримерки, куда меня провела Романова, волновался, как пацан. Сам себе не мог этого объяснить. А потом Есения выпорхнула к нам навстречу, подняла черные глаза и… все. Я потом еще долго притворялся. Делал вид, что есть и другие… Но это была ложь. С той самой встречи была только она. Все эти, мать его, годы.

– Эх, Верх! Нормальная же была жратва… – сокрушался за спиной Славик, возвращая меня в реальность.

– Что на лесопилке?

– Да что. Скоты ТБ нарушили! Вот скажи, мы на хера каждый божий день инструктаж проводим? Журналы все эти ведем, а?

– Ценность нашего трудового коллектива в том, что из него невозможна утечка мозгов, – рыкнул я. – Куда начальник участка смотрел? Как дети, блядь. Молочникова – на ковер. Выговор и лишение премии до конца года. И это, Слав, там против директора восемнадцатой школы какая-то нездоровая движуха…

– Директор – это мать твоей зазнобы, надо понимать? А как же Катерина?

Я обернулся и, напрочь проигнорировав последний вопрос, повторил с нажимом:

– Так вот разберись, что там происходит. И сделай так, чтобы от нее отстали.

– И долго ты еще будешь за этой мелочью расхлебывать дерьмо?

– Какое – расхлебывать, Слав? Она меня в первый раз о чем-то попросила! – возмутился я.

– Точно. До этого за нее Дана Родионовна клянчила. То деньги под конкурс дать, то на костюмы, то учебу в академии для бедной девочки оплатить. А так-то, конечно, она ничего не просила. А теперь снизошла, и ты на радостях поплыл, а, Верх?