Сага о двух хевдингах (СИ) - Сторбаш Н.В. - Страница 3

Будто я тоже отдал один глаз Бездне. Или половину внутренностей. Иначе почему я видел мерзкого сарапа, слышал его сарапский говор, но всё равно хотел его защитить?

— Хватит, — выдавил я. — Вяжите его и к конунгу.

Трудюр в первом же дворе спросил веревку, заломил сарапу руки за спину, и мы вместе пошли во двор Рагнвальда.

— Все еще чудится, что это Тулле? — спросил Рысь.

Я похлопал себя по щекам, протер глаза и уставился на жреца. Не Тулле. Но вроде бы немного и Тулле. Или, может, кто-то другой. Словно я когда-то дружил с этим человеком, потом позабыл его, а сейчас встретил, и воспоминания о былых временах вновь всплыли. И хотя я не мог вспомнить ни как мы играли вместе, ни как смеялись, осталось что-то теплое внутри, какая-то радость, чувство долга перед ним.

— Нет. Но это точно ворожба! Он мне что-то сказал, когда мы ушли из сольхуса. Наверное, какое-то сарапское заклятье.

Оставив солнечного жреца на ульверов, мы с Рысью поспешили к Альрику. Я пересказал Беззащитному всё, как было, и он тут же потащил меня к Рагнвальду.

Тинг хоть и закончился, конунг все еще оставался в тингхусе, а с ним его ближайшие соратники. Нас долго не пускали, и лишь когда Стиг Мокрые Штаны вышел разузнать, кто там ломится, разрешили войти.

Конунг выглядел изрядно уставшим, как и остальные. Харальда Прекрасноволосого там уже не было.

— Что еще? — спросил Рагнвальд.

— Только что солнечный жрец попытался заворожить Кая. И у него почти получилось, — сказал Альрик.

Магнус встрепенулся.

— Я же говорил, что это была ворожба.

— Как это было?

Я пересказал, как сумел, всё, что помнил и думал во время ворожбы.

— Значит, он заставил видеть его, как друга. И ты перепутал его с Тулле, своим хирдманом, — повторил конунг. — Стиг, скажи, чтоб сарапам заткнули рты, и никто не подходил к ним в одиночку. Этого колдуна пусть первым допросят. Посмотрим, хватит ли у него сил заворожить кого-то еще. И сначала поспрашивайте о ворожбе. Вряд ли сарапы сейчас пойдут войной к нам, а вот их жрецы могут такого натворить…

Мокрые Штаны тут же вышел из тингхуса.

— Если они так сильны, почему не заворожили меня? — продолжил рассуждать Рагнвальд.

— Ты слишком силен. И Скирир защищает тебя, как правителя этих земель, — сказал Однорукий.

— А Харальда из Бриттланда, значит, не защищает? Нет, тут загвоздка не в этом. Может, помог мой дар? Потому они и накинулись на Магнуса.

— Да и меня заворожили не сразу. Почему? — конунгов сын старался рассуждать, как и его отец. — Кая вон за мгновение одурманили.

— Но с него и слетело быстро, — возразил Альрик. — Может, сарап испугался, поторопился и сделал кое-как?

Тут вмешался в разговор и я.

— С меня ворожба сошла быстро, потому что я поначалу спутал сарапа с Тулле, хоть и забыл его имя. Но как только вспомнил, так понял, что сарап не он. Но я вот думаю, а что если бы я этого жреца знал хотя бы месяц или два? Может, тогда я бы не принял его за другого, а подумал, что сарап и есть лучший друг. Тогда бы я еще долго не понимал, что случилось.

— Потому Магнуса не сразу околдовали, — кивнул Рагнвальд. — Сначала наговорили всякого о чужом боге, а уже потом заворожили.

Конунгов сын расплылся в улыбке, но тут же нахмурился.

— Это что же? Значит, любой сарап может кого-угодно одурманить? А почему ты, Однорукий, не смог снять с меня ворожбу? Или Мамир слабее их бога? Если так, может, мне тогда и дальше Солнцу кланяться? Вдруг я тоже ворожить научусь?

Мамиров жрец, взрослый мужик, не побоявшийся отрубить себе руку ради мудрости и божественных знаний, потупился, не зная, что ответить наглому юнцу.

— Тулле говорил, что за сарапами нет бога. Только их конунг может говорить с богом-Солнцем, а жрецы нет. Потому кланяйся ему или не кланяйся, толку не будет, — сказал я.

Рагнвальд снял с запястья серебряный браслет и протянул мне.

— В благодарность за весть, — сказал он.

Я спокойно принял дар. Конунг мне не друг и не хозяин, потому должен благодарить не только словами, но и серебром. Но Магнус заерзал на месте и спросил:

— А теперь вы куда? Не останетесь в Хандельсби на зиму?

Мы с Альриком переглянулись.

— Нет. Надо навестить семью Энока, отдать добро, оставшееся после его смерти.

— Через три седмицы я собираю большой тинг, — вдруг вмешался Рагнвальд. — Все ярлы, лендерманы, бонды и вольные хёвдинги должны быть. Так что вернитесь ко сроку.

— Мы будем, — кивнул я.

И мы покинули конунгов дом.

1 Кахим — жрец на сарапском языке.

Когда слухи о беде в землях ярла Гейра и Бриттланде разошлись по городу, Хандельсби превратился в бурлящий котел.

Люди не могли выместить злость на сарапах, так как их выловили в первый же день, и принялись за тех, кто так или иначе был связан с ними: за помощников в сольхусах, за торговцев, что не брезговали вести дела с иноземцами, за обычных горожан, которых примечали в сарапских лавках. До нас дошла весть о смерти Ящерицы, его запихали в бочку и столкнули с горы. Солнечным жрецам повезло, что их спрятали у конунга. Ну, или не повезло. Вряд ли Рагнвальд с ними хороводничал, поди, отдал мастерам пыточных дел.

Люди побогаче, у кого были свои корабли, жаждали убраться от земель Лопаты за тридевять островов, и Хандельсби казался им слишком уж близким. Вмиг вылезли наружу старые предания о Бездне, что захватила северный остров. Вспомнили даже его название: Кокенде, или Кипящий. Скальды, знавшие хотя бы одну песнь про тот остров, ходили сытыми и пьяными с утра до вечера, а те, что не знали, постарались придумать и сложить вису о нем. И чем страшнее была песнь, тем щедрее люди одаривали певца.

Чего мы только не наслушались в тавернах?

Скальды сказывали и о кровавых реках с костяными берегами, и о зубастых деревьях, и о невиданных тварях величиной с гору, с десятком клыкастых пастей и сотнями когтей-мечей. Некоторые даже описывали саму Бездну, как великаншу с девятью головами. Каждая ее голова была голодна и хватала зубами всё, что увидит. Первая голова ела только людей, вторая — скот, третья — диких животных, четвертая ела ветер, пятая пила реки и озера, шестая хватала рыбу, седьмая грызла землю, восьмая — деревья, а девятая пыталась сожрать небо вместе с солнцем, луной и звездами.

Эгиль пытался рассказать, как оно было на самом деле, но правда показалась слишком скучной.

Мы бы ушли из Хандельсби, но конунг не выпускал никого три дня. Его дружинники обыскивали дома, прочесывали близлежащие горы и рыбацкие деревни, чтобы не упустить ни одного сарапа. На третий день он отправил корабли-вестники ко всем ярлам на Северных островах. Для этого Рагнвальд забрал суда у самых ретивых горожан, которые больше всего донимали конунга с разрешением покинуть стольный град, посадил на них своих людей-посланцев со строгим наказом не шуметь и не распускать слухи.

К вечеру второго дня к нам заглянул Харальд Прекрасноволосый с сыном. За это время они оба отмылись и немного отъелись.

— Узнали-таки мой корабль, — весело заявил он. — Вот только вышел от Рагнвальда.

— И чего?

Я покосился на хирдманов, которых мы взяли в Мессенбю. Они не знали ничего о Скирре, но некоторые уже видели, как мы тогда говорили с Харальдом, в ту пору бывшим Косматым.

— Сказал, что нашел корабль разбитым на безлюдном острове. Мне как раз в ту пору нужна была какая-нибудь скорлупка, так что я поискал хозяев, не нашел и забрал судно себе.

Мда, некстати я запретил ульверам шляться по городу. Ждал разрешения на выход из города, потому сказал, чтоб все сидели в таверне трезвыми. Парни успели соскучиться и радовались каждому гостю. Даже Росомаха внимательно слушал и первым спросил:

— Как же ты на безлюдный остров добрался?

Харальд беззаботно рассмеялся:

— Вот и Рагнвальд о том же спросил. Но в том секрета нет. Меня ваш же хирд закинул на остров, а потом должен был забрать и вернуть в Мессенбю. Ты сам видел, как мы уплывали! Я тебя запомнил, еще подивился, как Беззащитный не побоялся взять в хирд хельта.