Метаморф. Красный Робинзон (СИ) - Восточный Ставр - Страница 10

Снова в люльке повисло молчание, изредка разбавляемое звуками далекой (пока) пальбы.

Вдруг на севере города раздался сильный рев, сопровождаемый слышимыми даже отсюдавзрывами.

— Похоже, опять Четверка вылезла, один из опорников с землей сравняла, — нахмурился сибиряк.

И тут целый квартал осветился вспыхнувшим огненным штормом, вдали раздался многоголосый боевой клич, а в груди у наблюдающих напряжение уступило место уверенности и готовности идти до победного.

— Кто-то с Пламенным сердцем нарисовался, — со смешанными чувствами выдал старший, вспоминая, как он сам с подобным воодушевлением пару раз чуть не отдал Богам душу, без сомнения кидаясь на врага лоб в лоб.

Вскоре сияние угасло, и город на время погрузился в обманчивую тишину.

— Ох уж этот проклятый ветер, — проворчал мужчина, поплотнее кутаясь в шарф и снова наполняя кружку новой порцией согревающего напитка.

Мягкая травка под ногами начала сменяться россыпью мелких камешков. У меня перед носом завис фамильяр и оживлённо замахал щупальцами:

— Так! Лесная прогулка заканчивается. Сейчас надо максимально очистить голову и настроить зрение и слух. Начинается гористая местность. Тут нас заметят с куда большей вероятностью, так что бежать придётся быстро. Вверх не полезем, чтобы потом не тратить времени на спуск и, в случае чего, не маяться с дроблением скальных пород. Большая пещера нам не нужна — её охранять сложно. Но вот небольшая нора или расщелина — это то, что доктор прописал. Найдешь такую — сразу ныряй. И будь готов в любой момент вступить в драку, но при этом старайся «ни о чем не думать» и отрешиться от происходящего. В недавнем бою у тебя уже получилось.

Я кивнул. А что мне оставалось делать?

— Слушаюсь и повинуюсь, — и, закрыв глаза, приступил к дыхательным упражнениям. Расслабиться на сытый желудок да после приятной прогулки обычно бывает проще, но не в этот раз. Оптимизм и уверенность в себе внезапно покинули меня, помахав на прощанье щупальцами Алукарда. В голову лезла всякая чушь, предвещающая страх, мрак и светопреставление. Дружным парадом прошли перед глазами напыщенный Мишка Петровский, номенклатурщик Ворон, шпана из библиотеки с барабаном и трубой. Анна гналась за мной верхом на волке, размахивая ремнём с сияющей пряжкой. Бухарин лично ставил к стенке Юхтина, Малыша, Шкоду и Вику за укрывательство опасного преступника и дезертира, то есть, меня. Мама, роняя слёзы, штопала на моей рубахе обугленную, окровавленную дырку…

— Ты дурак, или как? — услышал я ворчливый голос Алукарда и открыл глаза. — Я сказал «очистить голову», а не разложить её красивыми дольками на блюдечке с голубой каёмочкой, приглашая на пир всех окрестных теросов!

Разгневанный колобок продолжал покачиваться перед моим носом, уперев руки в бо… Стоп! Боков-то у него нет! Свои щупальца он упирает прямо в голову, отчего становится похож на букву «Ф».

— Давай! Давай! Ассоциативному мышлению устроим раздолье! Аналитическое подключим на полную мощность! Ага!!! Э-эй!!! Теросы!!! У нас тут бездонный кладезь ментальной энергии жаждет поскорее расстаться с жизнью! Я тут, из кожи вылезая, стараюсь держать над нами защиту, а ты не можешь хоть на полчаса от мыслей воздержаться. — Алукард был так рассержен, что даже в размерах увеличился — его глаз сейчас запросто можно было натянуть мне на голову… и не только… Он пульсировал, подпрыгивал в воздухе, как мяч, и потрясал щупальцами, то и дело сворачивая их в кулачки. Я устыдился. И если бы не был в этот момент ящерообразной чешуйчатой тварью, наверное, покраснел бы:

— Всё-всё! Понял я. Сейчас исправлюсь.

— Фиг с маслом! — рявкнул колобок, раздувшийся до размеров кракена. — Я не собираюсь рисковать твоим телом, полагаясь на твой неуравновешенный разум! В глаз смотри!!!

Выпученное око заслонило мир. От бездонного зрачка побежали алые трещинки. Чернота вспыхнула и превратилась в бешеный водоворот. Остатки осмысленности пропели на периферии сознания: «Вы слышите меня, бандерлоги?» «Мы слышим тебя, Каа!» И я погрузился во мрак.

Ну, то есть, как — во мрак? Я всё видел и слышал, и отчасти даже понимал. Я действовал очень быстро и уверенно. Но всё это делал как будто не я: мчался ужаленным сайгаком, брызжа в стороны мелкими камешками и перепрыгивая валуны, петлял меж редких деревьев, высматривал в горном монолите пригодную для укрытия расщелину, прислушивался, стараясь выделить в общем шумовом оформлении подозрительные и опасные звуки. Наконец, меж камней я заметил углубление и ринулся к нему. Опершись руками о камни, сунул ноги внутрь, примерился. Почувствовал, что как раз, и скользнул весь туда, как в танковый люк. Треснулся пятками и задницей о твёрдое дно, с размаху оседлав какой-то каменный выступ. Охнул и выругался, когда мне на голову всеми когтями приземлился Дружок (моя зверюшка виновато взвизгнула, прокатилась по мне мускулистым, мохнатым телом и замерла возле моих ног упругим комком с ощеренной пастью). И только тут перевёл дух.

— Вот так надо отключать сознание! — назидательно сказал Алукард.

— Угу… — буркнул я, устраиваясь поудобней, ощупывая хвостом площадку вокруг себя и настраивая зрение на ночное видение. Нора кишела шорохами, писками и похрюкиванием. Их источник злобно сверкал из темноты парой десятков красноватых глаз. Эти мигающие огоньки резво приближались ко мне, и количество их увеличивалось — видимо, из какого-то прилегающего к норе туннеля подходило подкрепление.

Вглядевшись, я довольно чётко разобрал их очертания. Пухленькие тельца с густым серо-коричневым мехом, короткие, но явно сильные лапки, снабжённые массивными когтями, круглые головы с подвижными ушками и носиками, пуговичные глазёнки… Хомяки! Размером с раскормленного кошака, но всё равно — хомяки. При других обстоятельствах, например, мои секретарши назвали бы их милыми мулипусиками. Но других обстоятельств у меня пока не предвиделось. И об их зубах в уменьшительно-ласкательной форме говорить я бы не стал: резцы каждого сверкали в темноте парой острых кинжалов и нетерпеливо подрагивали, предвкушая скорое соприкосновение с плотью пришельца. То есть, меня.

Они совершенно не волновались и не были разгневаны внезапным вторжением. Похоже, для них это было обычной практикой: сторожевой отряд поджидал у входа в нору свалившуюся или забравшуюся туда жертву, и в нужный момент давал сигнал. Тогда из боковых туннелей в головную пещеру стягивался весь клан и толпой нападал на гостя, пока тот не успеет очухаться.

Но я очухаться успел и был готов к схватке с хомяками-берсерками. К тому же, я был не один. Строго говоря, нас было трое. В то время, как Дружок сдерживал натиск противника грозным рычанием, а я считал зубастое воинство по головам, Алукард оценил их характеристики:

— Ни о чём. Почти все первого ранга, — констатировал он. — Слабенькие совсем. Берут исключительно числом.

— А ещё яростью! — оценил я боевой настрой малышей.

В этот момент, видимо, вожак, издал боевой хрипловатый писк, и начался хомячий штурм. Я, кстати, не знал, что грызуны таких габаритов могут так хорошо прыгать. Они летели на меня мохнатыми мячиками, визжа и замахиваясь кинжалами зубов. Долетали не все. Многих сбивали на лету сильные лапы Дружка, или перехватывала его зубастая пасть. Слышался хруст костей, чавканье и звук разрываемой плоти. Но сдаваться хомячье воинство не собиралось. Боевые малявки с яростью, достойной лучшего применения, лезли и лезли, волна за волной. Цеплялись когтями, отлично справлявшимися с рытьём нор, но слабоватыми против моей бронированной чешуи или шерсти Дружка. Пытались рвать острыми зубами — не особо успешно, но всё же неприятно. Кучами висли на руках, ногах, плечах и хвосте.

С хвостом они, правда, реально погорячились. Потому что, повиснув на нём, каждый получал в горло или в мозг острый шип, на котором, мёртвенький, оставался висеть, защищая мою плоть от нападения сородичей. И довольно быстро эта замечательная конечность превратилась в недурственный веник, бодро разметающий врагов. Мохнатики катились кубарем, оглушительно верещали и перебирали лапками в воздухе, но, как честные берсерки, снова бросались в бой.