Снегурочка для детей министра (СИ) - Лартер Элли - Страница 39

– Да, вы правы, – я киваю. – Тогда я вызову няню и...

– Я тоже подъеду на всякий случай. Встретимся на месте.

– Хорошо, спасибо, – я заканчиваю вызов и тут же набираю нашу няню Машу: благо, она живет недалеко и быстро приедет, чтобы уложить спать Богдана, пока я лечу по ночной Москве к своей любви и спасительнице.

– Я все еще не верю, что ты сделала это, – говорит мне Лиза, которая играла одну из второстепенных ролей в сериале.

– Знаешь, я и сама не верю, меня чертовски трясет, – признаюсь честно и в качестве доказательства показываю ей свои пальцы: они дрожат от нервного напряжения, которое я испытываю прямо сейчас. Я только что вернулась от журналистов, оглушенная вопросами, ослепленная вспышками фотокамер, и теперь мы тихонько переговариваемся в подсобке кинотеатра... Возможно, вскоре придется выходить под софиты и к микрофонам снова, потому что пресса продолжает прибывать, но пока у меня есть небольшой перерыв – и я просто жадно пью воду из бутылки, потому что горло пересохло.

– Как думаешь, это сработает? – спрашивает Лиза.

– Не знаю, – пожимаю плечами, а сама мысленно молюсь: только бы сработало, только бы сработало! Ведь это было последнее и самое важное, что я могла сделать для Матвея и Варвары. Если это не поможет – не знаю, что будет дальше. Не знаю, получится ли у моей новой семьи отвоевать ребенка... Если общественный резонанс не спасет Варю – то станет только хуже: Анатолий будет мстить, меня лишат возможности сниматься в кино и играть в театре и выгонят из университета, не позволив получить диплом, Варя останется в детском доме, а Матвей... не представляю, что с ним будет. Мне кажется, он просто сойдет с ума, если не вернет дочь в ближайшее время...

В этот момент в подсобку заглядывает Антонина Сергеевна:

– Эльвира, тут Матвей Тихонович приехал...

– Матвей?! – удивляюсь я, сразу вскакивая с места.

– Да, это я, – кивает мужчина, входя в комнату.

Позабыв обо всем на свете, я тут же бросаюсь к нему:

– Как ты здесь оказался?!

– Я все знаю, – говорит он, крепко обнимая меня, пока Антонина Сергеевна и Лиза уходят, оставляя нас наедине друг с другом.

– Но... как?! – я не сразу понимаю.

– Ты хоть представляешь, каких масштабов огонь разожгла?! – спрашивает Матвей, улыбаясь и гладя мое лицо пальцами.

– Н-нет, кажется, – отвечаю, невольно заикаясь.

– Все уже знают, – говорит Матвей. – Это новость номер один в интернете и на телевидении. Журналистов возле кинотеатра в десять раз больше, чем внутри... Мы с трудом пробились.

– Мы? – переспрашиваю я.

– Я и Геннадий Дмитриевич.

– Твой адвокат тоже здесь, значит?

– Да, на всякий случай, – кивает Матвей. – Потому что теперь моя очередь выступить перед журналистами.

– Но... если мои слова действительно возымели такое действие, то почему ты сам не дал какое-нибудь интервью, когда все это только началось – угрозы, суды и попытки забрать у тебя детей?!

– Если бы все это стал рассказывать я – дело бы просто замяли, – признается Матвей, пожимая плечами, и у меня сердце сжимается от этой несправедливости, ведь настоящие жертвы в этой истории – именно он и его дети, а вовсе не я! – У Анатолия слишком большое влияние на средства массовой информации. Искра просто не успела бы стать полноценным огнем. А ты... ты как чертова сойка-пересмешница в «Голодных играх», сумела организовать настоящую революцию! В твоем случае идеально сработали сразу два фактора. Первый – это то, что в одном месте и в одно время оказалось сразу так много журналистов из разных изданий. Они планировали сделать материал о премьере молодежного сериала – а получили нечто гораздо более ценное и провокационное.

– Ого, – говорю я, потому что просто не могу подобрать иных слов. Наверное, принимая решение говорить, я понимала все это подсознательно, но до этого момента не пыталась анализировать.

– Ну а второй фактор – то, что ты – не политик, а актриса, студентка, обычная девушка, – продолжает Матвей. – Общественность не любит вмешиваться в конфликты между политиками. Ты же рассказала им совсем другую историю: про ребенка, который лишился отца, и про отца, который лишился ребенка... Это гораздо сильнее. Людей трогают такие истории, и они объединяются, чтобы добиться справедливости... Не всегда, конечно, но нам, кажется, повезло...

– Ох... ладно... – я чувствую, как на глазах появляются слезы. – И что теперь будет?! Тебе вернут Варвару?! Анатолий сдастся?!

– Пока не знаю, – признается мужчина. – Но я благодарен тебе. Без тебя все это было бы просто невозможно... Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – киваю я и все-таки плачу.

– А теперь я должен идти к журналистам.

– Конечно. Иди. И знай, что я рядом.

Он уходит, а я остаюсь в подсобке и больше не сдерживаю слез облегчения: я сделала все, что могла, и у меня, кажется, получилось...

Журналисты продолжают прибывать, вечер переходит в ночь, мне приходится еще раз выйти к прессе с ответами на несколько вопросов, но большую часть удара теперь принимает Матвей.

Домой мы возвращаемся уже глубоко после полуночи, сопровождаемые полицией, чтобы избежать назойливого внимания журналистов.

На моем телефоне – почти два десятка пропущенных: от родителей, сестры, друзей и однокурсников. На телефоне Матвей – тоже много пропущенных, в том числе от Анатолия.

– Ты будешь ему перезванивать? – спрашиваю я.

– Не знаю, – признается Матвей. – Сегодня вечером, до того, как все началось, я говорил с Богданом. Я попытался объяснить ему, что плохой человек по имени Анатолий пытается разлучить нас с Варей... Знаешь, как он отреагировал в ответ на мои слова?

– Мм? – я приподнимаю бровь.

– Сказал, что этот Анатолий, наверное, просто очень несчастен, раз творит зло и портит жизнь другим людям... И я понял, что он прав. Да, это очень упрощенное, очень детское и наивное объяснение, но... мне даже стало жаль этого человека. Он любил когда-то Сашу – и теперь, обиженный, обозленный, мстит мне за то, что она выбрала меня, а не его...

– Да уж... – протягиваю я. – Устами младенца глаголет истина.

– Ага.

– Но это не снимает с него вину и ответственность.

– Конечно, – кивает Матвей. – Просто теперь мне не хочется говорить с ним. Хочется, чтобы с ним разобрался кто-то другой, а я просто поскорее увидел свою дочь.

– Думаю, завтра все решится.

– Да, просто дождемся завтрашнего дня...

На следующее утро после премьеры сериала и резко поднявшегося общественного резонанса по поводу Анатолия мы с Матвеем просыпаемся очень рано от звонка Геннадия Дмитриевича. Одновременно подскакиваем в постели, сразу продирая глаза, хотя поспали всего-то часа два или три...

Матвей торопливо берет трубку:

– Доброе утро, Геннадий Дмитриевич... надеюсь, что доброе...

– Доброе, Матвей Тихонович, доброе, – отзывается адвокат с явной улыбкой в голосе, и я тоже отлично слышу его, потому что Матвей включил громкую связь. Мы с Матвеем переглядываемся, а Геннадий Дмитриевич продолжает: – Поздравляю: вчерашний перфоманс Эльвиры Дарьяновны дает первые результаты. Следственный комитет и прокуратура начинают расследование по делу Анатолия Германовича Арамена. Его уже разыскивают, он пойдет под суд сразу по нескольким статьям: там и превышение должностных полномочий, и коррупционные схемы, и уклонение от налогов, и шантаж, и подкуп, и дача заведомо ложных показаний... Короче, по полной программе. Ему светит лет пятнадцать – а то и больше...

– Ого! – выдыхаю я эмоционально.

– Кроме него, наказание получат сотрудники органов опеки и детских домов, которые забрали вашу дочь, сотрудники судебных инстанций, охранники Арамена... И Карина, разумеется. Думаю, что она будет признана одной из главных пособниц Анатолия.