Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Перри Мэттью - Страница 33

В природе когда пингвин получает травму, то другие пингвины собираются вокруг него и поддерживают товарища до тех пор, пока ему не станет лучше. Точно так же поступили мои партнеры по сериалу «Друзья». На съемках были такие дни, когда я страдал от сильнейшего похмелья, и тогда Джен и Кортни, которые считали кардиотренировку лекарством от всех болезней, установили за кулисами велотренажер. В перерывах между репетициями и дублями я приходил туда и гонял на этой штуковине так, как будто меня преследовал адский огонь. Я делал все что угодно, лишь бы привести свой мозг в норму. Я чувствовал себя раненым пингвином, но был полон решимости не подвести этих замечательных людей и наше шоу.

Но все же однажды зависимость едва меня не погубила. Однажды, когда снималась сцена в кофейне, я при полном параде, в костюме, заснул прямо на диване перед работающей камерой. От беды меня спас только Мэтт ЛеБлан, который толкнул меня локтем под ребра так сильно, что я проснулся в тот самый момент, когда должен был произносить свою реплику. К счастью, никто ничего не заметил, но мне стало понятно, как близко я подошел к краю пропасти.

При всем при том я всегда оставался на экране и у меня не было отбоя от предложений.

А потом меня настиг панкреатит. Мне было тридцать лет.

Это было во время перерыва между сезонами. Я снова был один, ничего не происходило — никаких съемок фильма, ничего, просто медленное, похожее на деготь время скользило по каньонам Лос-Анджелеса к бескрайнему морю. Я месяцами просто сидел дома и пил: один, чтобы пить; пьющий, и поэтому одинокий. (Как я уже говорил, алкоголизм всегда отчаянно пытается стать вашим единственным другом.) Я снова и снова смотрел фильм «Знакомьтесь, Джо Блэк» — там есть персонаж по имени Ангел Смерти, который пытается понять, что такое любовь. Прекрасный фильм. Но у меня было такое ощущение, что это я сам являюсь Джо Блэком, которого все время спрашивают: «Что нам теперь делать?» Я сам был как смерть — я пил, смотрел фильм, вырубался, просыпался, пил, смотрел этот фильм, снова вырубался…

А потом я почувствовал, как издалека, из ниоткуда, прилетел нож и вонзился мне в живот. Он проткнул мембрану и немного покрутился, а его зазубренный край зацепился за вены, отчего моя кровь нагрелась до кипения. По мере того как этот нож входил в меня все глубже и глубже, я слышал, как кричу от боли, словно животное, которое разрывают в клочья в каньоне.

Я позвонил замечательной Джэми Тарсес, которая была тогда кем-то вроде моей девушки, и успел сказать: «Тут что-то не так».

Джэми была ангелом от Бога — она очень быстро приехала ко мне домой, посадила меня в машину и отвезла в ближайшую больницу.

В отделении неотложной помощи я кричал: «Промойте мне желудок! Нужно промыть мне желудок!»

Доктор посмотрел на меня и сказал:

— Тебе не нужно промывать желудок. Это не пищевое отравление.

— Тогда что это за хрень? — взвыл я.

— У тебя панкреатит, — сказал он. — Его можно заработать, только если слишком много пить.

На самом деле у панкреатита может быть несколько причин: у вас может быть аутоиммунное заболевание, инфекция или камни в желчном пузыре, но в основном панкреатит зарабатывают те, кто цистернами хлещет алкоголь. Панкреатит в тридцать лет — это нечто неслыханное. Ура мне, ура! Еще один рекорд!

— Да что за нах… — сказал я. — Нет. Не может быть! Я не так уж много пью…

Что это было? Стыд? Стремление виновного все отрицать? В этом состоянии мне было трудно отличить одно от другого. Что бы это ни было, я попросил Джэми отвезти меня домой.

Мы провели у меня дома примерно час, но тут я понял, что со мной по-прежнему что-то не так, и серьезно не так, поэтому мы съездили в другую больницу, но получили тот же ответ.

…В течение тридцати суток я находился в больнице, где питался жидкостью, которая поступала в меня через капельницу. (Единственный способ лечения панкреатита состоял в том, чтобы оставить поджелудочную железу в покое, а это означало, что я около тридцати дней не смогу ни есть, ни пить обычным способом.) И каждую ночь со мной засыпала Джэми Тарсес. Она пододвинула свою кровать вплотную к моей; засыпая и просыпаясь, я видел, что она все время лежит со мною рядом. (Я до сих пор верю в то, что Джэми была посланницей всеблагого Бога и что никто из нас не был ее достоин — я так точно не был.) Мы снова и снова пересматривали сериал «Западное крыло», а я тем временем курил — да, я курил в больничной палате! Не знаю, было ли это другое время или я был так чертовски популярен в то время, но на мое курение никто не обращал никакого внимания. Впрочем, в какой-то момент меня застукали и приказали бросить это дело. Я оказался в отчаянном положении, но нашел выход: выписался из больницы, выкурил сигарету и снова обратился в приемный покой.

На повторное размещение в рехабе ушло семь часов, но игра стоила свеч.

Чтобы облегчить боль, меня подключили к аппарату, который регулярно вводил в меня определенное количество препарата под названием дилаудид. Это опиоид, который меняет отношение мозга к боли. Как было бы здорово, если бы этот препарат поставлялся в человеческом обличье! Так или иначе, я полюбил дилаудид; он стал моим новым фаворитом, и, если бы они продолжали мне его давать, я бы остался в этой больнице и на сотни дней. Все тридцать дней, которые Джэми провела рядом со мной, я находился под кайфом — и был счастлив. А особенно я был счастлив тогда, когда подписывал контракт на шестой и седьмой сезоны. Благодаря самоотверженной и блестящей идее Дэвида Швиммера этот контракт принес нам 50 миллионов долларов. Я подписывал его с зондом для искусственного питания, воткнутым в руку, и потоками дилаудида, протекающими через мозг.

Но они внезапно решили меня выписать — очевидно, я требовал слишком много чудо-лекарств.

— Вы поправились, — заявил мне один из врачей. — Ваш панкреатит закончился. Мы вас отправляем домой. Завтра.

— Вы хотите сказать, что сегодня вечером вы не дадите мне дилаудид?

— Нет, — сказал он, — не дадим.

Каким-то образом я пережил эту ночь, но никто не знал, что со мною делать дальше.

И тут на сцене неожиданно появился мой отец. Слава богу, он предложил мне пожить с ним и его семьей в городке Охай — это к северо-западу от Лос-Анджелеса.

— Переезжай к нам, — сказал он. — Будешь ходить на собрания Общества анонимных алкоголиков и вообще приведешь себя в порядок.

Это был нормальный вариант, и мне ничего не оставалось, как отправиться к себе домой на Челан-уэй на Голливудских холмах, чтобы забрать кое-какие вещи. Я был трезв, но поскольку последние тридцать дней принимал дилаудид, то все еще был немного не в себе. Джэми подождала, пока я упакую сумку, а затем я последовал за ней на своем зеленом Porsche по извилистым горным дорогам. Когда я свернул налево на Челан-драйв, то увидел, что прямо посередине дороги на меня мчится фургон курьерской службы. Я дал по тормозам, но машина задела траву, вылетела на газон и, продолжая движение, въехала в лестницу, ведущую к дому, снесла ее, а потом влетела в гостиную. К счастью, дома никого не было, но машина оказалась разбита в ноль, как и лестница.

Опять эти гребаные лестницы…

Я поступил правильно: дождался приезда копов. Когда они приехали, я смотрел в небо, гадая, когда оттуда упадет мне на голову следующая наковальня, как это происходит в мультфильмах. Я простоял там достаточно долго для того, чтобы кто-то меня сфотографировал и продал снимок журналу People: вот моя машина, которая врезалась в дом, а вот и я сам еду к отцу в Охай.

Получилось так, как будто мне снова исполнилось пятнадцать лет и я снова живу с отцом в Калифорнии. Каждый день за мной приезжала машина, которая отвозила меня на съемки сериала «Друзья». Но прошло не слишком много времени, и я снова подсел на викодин, а потом опять начал употреблять алкоголь, и он, сука, опять мне понравился. Как говорил мой терапевт, «реальность — это приобретенный вкус», но мне так и не удалось его приобрести. Я постоянно приносил в дом отца и наркотики, и алкоголь, а его жена так на меня злилась, что в конце концов отец подошел ко мне и очень спокойным тоном сказал, что мне лучше уехать.