Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Перри Мэттью - Страница 56

Были времена, когда я принимал по 55 таблеток в день. Когда я просыпался, то должен был каким-то образом обеспечить себя этими таблетками. Все это было похоже на полноценную работу с полной занятостью. Вся моя жизнь превратилась в арифметику. Итак, мне нужно 8 штук, чтобы вернуться домой. Я буду там часа 3. Значит, мне нужны еще 4 таблетки. А потом я должен прийти на званый обед. Еще 7… И все это для того, чтобы просто поддерживать себя в нормальном состоянии, чтобы не болеть, чтобы избежать неизбежного, то есть детоксикации.

Я представлял себе, как эти домовладельцы возвращаются после дня открытых (для меня) дверей и в конце концов в какой-то момент заглядывают в свои аптечки.

«А может, это Чендлер… Да нет, такого не может быть! Это уж точно не Чендлер Бинг!»

Теперь вместо всех открытых домов я построил свой. Я начал этот процесс, потому что около восемнадцати месяцев назад увидел, что не могу закончить предложение. Мой мир стал плоским и ужасным. Ко мне приходили врачи, приходила моя мама, все приходили и жалели меня, потому что я не мог говорить. Вот до чего я дошел. Нужно было что-то делать.

В это время я владел пентхаусом за 20 миллионов долларов в Сенчури-Сити. Здесь я несколько месяцев кряду принимал наркотики, смотрел телевизор и занимался сексом с девушкой.

Однажды ночью я отключился, и она тоже отключилась. Когда мы очнулись, я увидел, что у моей кровати стоят моя мать и Кит Моррисон. «Значит, — подумал я, — мы вместе с Китом снимаемся в очередном эпизоде сериала „NBC: Дата“. Но что здесь делает моя мать?»

Мама посмотрела на мою девушку и сказала: «Я думаю, тебе пора идти».

Эти слова спасли мне жизнь.

Отец тоже несколько раз спасал мне жизнь.

В первый раз — когда он помог мне добраться до Марины-дель-Рей. Было это после того, как Джэми Тарсес сказала мне, что я исчезаю. Я смертельно боялся, того, что всю оставшуюся жизнь проведу без радостей. Примерно через три недели я позвонил Марте Кауффман и Дэвиду Крэйну и сказал, что я «завязал» и могу вернуться к «Друзьям».

— Когда ты вернешься? — сказали они. — Нам очень нужно, чтобы ты вернулся. Предстоит очень напряженная работа. Мы должны начать ее через две недели, иначе все пойдет прахом.

Но я все еще был очень слаб. Когда мой отец услышал тон нашего разговора, он перезвонил Марте и Дэвиду.

— Если вы будете и дальше так вести себя с ним, — сказал папа, — то я заберу его из вашего телешоу.

Я был так благодарен ему за то, что он снова стал моим отцом и занялся отцовскими делами, но я также не хотел никому создавать проблемы. Они просто делали свою работу; снимали самое популярное телешоу, в котором двое главных героев собирались пожениться. Я не мог просто так исчезнуть. И я просто хотел, чтобы все было хорошо. Потом меня перевели из Марина-дель-Рей в Малибу, в центр Promises. Здесь мне сказали, что для того, чтобы поправиться, мне понадобится больше, чем 28 дней, — мне потребуются месяцы.

Через две недели технический работник центра в Малибу отвез меня на съемочную площадку «Друзей». Когда я приехал, Дженнифер Энистон сказала мне:

— Я на тебя зла.

— Милая моя, — ответил я, — если бы ты знала, через что мне пришлось пройти, ты бы никогда не стала на меня злиться.

Мы обнялись, и я сделал всю свою работу. После того как мы с Моникой «поженились», меня отвезли обратно в лечебницу. Таким образом, в зените моей карьеры в «Друзьях», в зените моей карьеры в целом, в знаковый момент культового сериала я ехал в пикапе, которым управлял технический работник отрезвиловки.

Позвольте мне сообщить вам, что в тот вечер далеко не все огни светофоров на закате сияли зеленым.

Я не могу быть полезным в отношениях, потому что одновременно и пытаюсь удержать женщину, и очень боюсь, что она меня бросит. Наверное, это ненастоящий страх, потому что за пятьдесят три года своей жизни у меня было множество замечательных подруг, и только одна из них сама меня бросила. Было это много лет назад. Вы, наверное, подумаете, что все остальные, которых бросил я, перевешивают эту единственную. Но она была для меня всем. И умный человек, который живет внутри меня, ясно видит, почему это произошло: ей было всего двадцать пять, она просто пыталась хорошо провести время; мы встречались несколько месяцев, я разрушил все свои стены и решил раз и навсегда просто стать самим собой…

И тут она меня бросила.

Она никогда мне ничего не обещала. После этого я запил, как маньяк. Но я ее не виню.

Пару лет назад мы встретились на читке одной пьесы. Она должна была играть жену моего героя.

— Как ты? — сказала она перед читкой, и я, конечно, притворился, что со мной все в порядке. Но я был в аду.

«Убирайся отсюда, не вмешивайся, — думал я, — Просто сделай вид, что у тебя все в порядке».

— У меня двое детей от моего партнера, — сказала она, — и жизнь прекрасна. А у тебя есть кто-нибудь?

— Нет, — сказал я. — Я все еще в поиске.

Наверное, не надо было так говорить, потому что прозвучало это так, как будто я все еще в поиске — с тех пор, как она меня бросила. Но это правда. Я все еще в поиске.

Потом читка пьесы закончилась, она перестала быть моей женой, и я рванул оттуда как можно быстрее, а она осталась и все так же прекрасно выглядела.

В эти дни у меня была вера в Бога, но мне слишком часто кажется, что эту веру кто-то заблокировал. Наверное, все блокируют лекарства, которые я принимаю.

В эти дни я тоже задаюсь этим вопросом: блокирую ли я свои отношения с высшей силой, принимая субоксон?

Одна из моих больших проблем и причина, по которой у меня было так много проблем с трезвостью на протяжении многих лет, заключается в том, что я никогда не позволял себе чувствовать себя некомфортно достаточно долго для того, чтобы восстановить свою духовную связь с высшим. Проще говоря, я исправляю создавшееся положение таблетками и алкоголем, прежде чем Бог успевает вмешаться и меня исправить.

Недавно я был на уроке по работе с дыханием. В течение получаса вы очень интенсивно дышите — а это очень неудобно. Вы плачете, вы видите образы, которые являлись вам под кайфом. Для меня это большой кайф, кайф в лучшем виде. Но субоксон блокирует даже это чувство… Половина врачей, с которыми я общаюсь, говорят, что я должен принимать субоксон по крайней мере год, но, возможно, и всю оставшуюся жизнь. Другие врачи говорят мне, что технически я не смогу быть трезвым, если буду продолжать на нем сидеть. (В любом случае мне очень трудно от него полностью отказаться. Ирония судьбы состоит в том, что это наркотик, используемый для того, чтобы избавиться от других наркотиков. Но когда недавно мне поставили капельницу и снизили его дозу вдвое, то меня жутко тошнило, меня преследовали такие страхи, что врачам пришлось снова ее увеличить. В общем, когда вы перестаете его принимать, то чувствуете себя ужасно.)

Когда вы принимаете героин, то наркотик воздействует на ваши опиатные рецепторы, а затем вы испытываете кайф. Потом он исчезает, но если вы больше не воздействуете на опиатные рецепторы, то некоторое время вы будете трезвы, а затем, возможно на следующий день, вы снова нанесете удар по опиатным рецепторам, снова испытаете кайф и т. п. Но субоксон действует по-другому: он обволакивает рецепторы и не уходит, а это значит, что он повреждает ваши рецепторы 24 часа в сутки, 7 дней в неделю.

Итак, одна из моих теорий о моей борьбе со счастьем заключается в том, что я повредил эти рецепторы. Мой дофамин заменяется субоксоном. Всплеск дофамина — это то, что вы получаете, когда вам что-то нравится, например когда вы смотрите на закат, или играете в теннис, или делаете хороший удар, или слушаете любимую песню. Но я почти уверен, что мои опиатные рецепторы очень серьезно повреждены, возможно, до точки невозврата. Вот почему я всегда немного расстроен.

А может быть, дело обстоит как при панкреатите: если я оставлю свои опиатные рецепторы в покое на длительный период, то они исправятся сами и я снова буду счастлив?