Авиатор: назад в СССР 2 - Дорин Михаил - Страница 4

– Всё, Сергей. Комэска сказал, что ты готов. Вперёд, – подтолкнул меня к самолёту Нестеров. Мои товарищи тоже собрались на стоянке, провожая меня, словно в космос. Однако мысль о головной боли не давала покоя.

– Петр Николаевич, у меня тут проблема, – вернулся я к Нестерову.

– Родин, дольше, чем тебя, я ещё никого так не выпускал в самостоятельный полёт. Что случилось?

– Тут такое дело, у меня голова стала в полёте болеть после… ну случая с посадкой. Я не ударялся, не травмировался…

– Так, тихо, – Нестеров посмотрел на меня, взглянул в глаза и повернул голову несколько раз. – Шлемофон сними и дай сюда.

– Пожалуйста, – сказал я, протягивая ему полётный головной убор.

– Курков, дай свой, – сказал Николаевич и Макс достал из кармана максимально свёрнутый шлемофон. – Одевай и лети.

Надев «говорящую шапку», я сразу ощутил, насколько большой «чайник» у моего товарища. На глаза, конечно, не съезжала, но свобода почувствовалась сразу.

Теперь в самолёте только я один. Никто не подскажет и не поможет. Твои командиры, Серый, доверили тебе самолёт, поэтому не поцарапай его.

Все необходимые проверки произвёл, а техник снаружи закрыл фонарь. Постучав три раза, он показал мне большой палец вверх и слез вниз. Теперь нужно загерметизировать кабину и проверить тормоза.

Я дождался, когда техники уберут колодки, педали в нейтральное положение и начинаю выводить обороты на «Максимал». Рукоятку тормоза держу на упоре. Самолёт на месте, значит, все хорошо. Осмотрелся по сторонам и можно рулить.

Через две минуты я вновь на полосе. Голова машинально повернулась назад, чтобы удостовериться – никого нет в задней кабине.

– Восемьсот восьмидесятый, взлёт.

– Восемьсот восьмидесятый, разрешил, – подал мне команду руководитель полётами.

Обороты «Максимал», закрылки во взлетном положении и двигатель зверски загудел. По достижению скорости сто шестьдесят километров в час, отрыв и набор высоты.

Продолжаю набор и увеличиваю скорость. Вот только сейчас можно с уверенностью сказать, что лечу я сам. Огромное желание ещё раз обернуться назад и проверить заднюю кабину. Пару раз даже нажал кнопку СПУ, чтобы спросить, есть ли кто на заднем сиденье. В ответ тишина.

Вот он, выход из четвёртого разворота. Впереди – посадочная полоса, сверху похожая на серый карандаш. Промелькнула мысль, что на неё тяжелее попасть, чем на поле. Оно шире было.

Всё лишнее быстро улетучилось, когда пришлось делать необходимые доклады руководителю полётами, выдерживать скорость, курс, высоту ещё и место контролировать. И всё это делал уже раньше, но я был тогда не один. А посадка на поле – лишь аномалия. Счастливое для меня исключение!

–Восемьсот восьмидесятый, дальний, закрылки полностью, сам, – выдал я руководителю в эфир.

– Восемьсот восьмидесятый, посадку разрешил.

Вот и полоса всё ближе и ближе. Выравниваю, обороты убрал, ручку плавно на себя, и скользящий взгляд влево. Ничего лишнего, только как учили.

Так, Серёга, посадочное положение и ручку задержать. Мягкое касание, держу нос, и даже замечаний нет от помощника руководителя со стартового командного пункта. Хороший знак!

Плавно торможу, и всё! Сел, слетал, выдохнул. И голова не болит. Видать шлемофон перепутал в казарме. Надо найти мою счастливую кожаную шапку с наушниками.

– Восемьсот восьмидесятый, поздравляем вас. Свершилось, – сказал в эфир руководитель полётами, намекая, что я долго шёл к этому важному рубежу в новой жизни.

На стоянке толпа была как никогда большая. Оказывается, мой полёт был крайним в этой лётной смене. Мне показалось, здесь собрался весь мой взвод и овации были соответственно громче, чем у всех. Так мне и сигарет не хватит раздать всем!

После минуты славы и нескольких подкидываний необходимо соблюсти формальность и представиться своему инструктору.

– Нестеров продолжал курить одну за одной. Он, наверное, полпачки скурил, пока ты летал, – сказал Макс, поздравляя меня. Действительно, рядом с отбойником, где и стоял весь полёт Николаевич, было много окурков. Вот мужик волновался!

– Товарищ майор, представляюсь по случаю первого самостоятельного вылета на самолёте Л-29! – доложился я Нестерову и протянул ему пачку «Казбека».

– Молодец! Ты у меня пятидесятый, юбилейный вылетевший самостоятельно. Поздравляю, – сказал Николаевич и крепко пожал руку. – А вы ничего не забыли? Я не слышал звонкого удара об стойку.

Традиции нужно соблюдать. Теперь и моя очередь приложится мягким местом к шасси.

Угостив техников папиросами, я распотрошил четыре пачки в шлемофон и с этим богатством зашёл в курилку после разбора полётов. Хватило на всех. Инструктора тоже угостились настоящим «вылетным» табаком. Комэска и командир звена получили свои персональные пачки от меня за подписью «880-й, сам».

Особо меня удивило, что руководитель полётами, которому тоже предназначался один «Казбек», был тот самый майор, который руководил в день моей посадки в поле. Он даже обнял меня.

Ну и как же без ложки плохопахнущего вещества в этой торжественной смеси. Граблин был сегодня ответственным по полку и устроил нам несколько построений. Так я и не попал на КПП, где меня ждала моя Женечка.

Теперь полёты пошли интереснее и чаще. Нам уже стали доверять летать одним, а это ответственность.

– Перед каждым упражнением обязательно разбирайте на земле пошаговым методом. Проще будет в воздухе, – говорил Нестеров, занимаясь с нами на спортгородке.

Я заметил, что и комэска был не против такого варианта занятий на свежем воздухе, хотя остальные инструкторы, по слухам, с непониманием относились к этому. Думают, что это разлагает дисциплину, и курсанты ничего не учат. А по мне, так это лучше душного кабинета. И «пеший по лётному» сразу отработать можно.

– А как там группа Швабрина? – спросил Костя. – Так они и не вылетели?

– Никто не вылетел самостоятельно. Этот петуша… то есть, Швабрин, получил от исполняющего обязанности начальника училища строгий выговор. Его даже дядя не спас, – сказал Николаевич.

– И кто у него дядя? Здесь есть вообще простые люди? – негодовал я. Хотя, чему я удивляюсь, когда мне самому приходилось обращаться за помощью к людям со связями.

– Как кто? Замполит, полковник Борщёв.

Я смотрю, что этот человек с очень кулинарной фамилией, постоянно попадается на кумовстве. То зять у него Граблин должности меняет по щелчку пальцев. Теперь вот племянник перспективный. Может, где-нибудь ещё кто-то из этого «супового» клана всплывёт.

– Николаич, Родин с тобой? – крикнул Ребров из окна штаба полка.

– Да, к вам отправить?

– На «максимале» пускай мчит!

И к чему такая спешка? Пришлось срываться с места и бежать со всех ног.

– Родин, а ну, тормози! Не торопись, а то успеешь, – остановил меня Нестеров. – Ты ещё около двери будешь стоять полчаса, чтобы попасть к Реброву.

– С чего вы так решили, Николаич? – спросил Артём, оторвавшийся от «пешего» выполнения виража.

– Рыжов, ты сколько в армии? Правильно, год! А я семнадцать лет.

У кабинета я действительно задержался надолго. Нестеров на пару минут ошибся со своим прогнозом о длительности времени ожидания. Комэска в это время рассказывал об объёме трудотерапии, который ожидает техника самолёта, попавшегося на злоупотреблении спиртным.

– Саныч, отсюда и до обеда копать! Ты посмотри на него! Чего трясёшь своей мордой лица, Гудкин? Ты сколько уже раз на гауптвахте сидел? – доносился до меня голос Реброва.

– Так… ик… на той… ик… неделе только раз сидел, товарищ подполковник, – проговорил обвиняемый, периодически икая.

– Это на той неделе, а до этого? Со мной комендант по соседству живёт, так он тебе предложил комнату выделить на «губе» на постоянной основе. Ты ж там почти столько же, сколько в общаге своей появляешься. Саныч, лопату, а лучше две, и копать, – обратился Ребров к кому-то третьему в кабинете.

– Таки копать-то что? Вроде нечего, – сказал Саныч.