Радужная пони для Сома (СИ) - Зайцева Мария - Страница 26

Сопутствующего сильного шума нет, все же ровер — нормальная тачка, а потому слова слышны, несмотря на явные помехи.

— Ты? — голос Вилка я узнаю, естественно, и напрягаюсь его непривычной интонации, отстраненно-холодной, злобной, — ты мне сделала… Верней, не сделала. Но ничего, сейчас сделаешь.

— Кирилл… — шорох становится сильнее, судя по всему, идет шустрый набор текста на экране, параллельно со звуком, — слушай, останови, пожалуйста. Давай поговорим. Я уверена, что это какое-то недоразумение.

Длинный смотрит на меня напряженно, сжимает телефон в руке, поставленный на громкую.

И я одними губами говорю:

— Алька.

Там, в машине Вилка, судя по интонациям, находящегося очень сильно не в адеквате, не только Радужка моя, но и Алька!

Меня даже немного отпускает, когда осознаю ситуацию. Во-первых, мелкая не одна, Алька, по-любому, девка с головой, а, во-вторых, значит, просто за компанию она села к Вилку, без всяких там подводных течений. Несмотря на тупость и несвоевременность, последние выводы ласкают нервы.

— Это ты — блядское недоразумение! — рычит Вилок, — сучка сладкая! Жопой вертит перед всеми, думает, так всегда будет! Не будет! Поняла?

Ох, бля…

Я сигналю длинному, чтоб прижал динамик, и набираю полицию.

— Добрый день! Сейчас по Матросова в сторону обводной движется синий ровер номер ноль пятьдесят один. Там водила не в адеквате, а в салоне дочь прокурора Федотова, Алла Федотова…

Имя отца Альки мгновенно приводит ленивого мента на связи в состояние боевого стояка, я еще минуту разговариваю, потом скидываю геолокацию Радужкиного телефона полиции и отрубаюсь, благодаря бога за этот новый чудесный мир, где всё про всех можно выяснить в течение пары минут.

За это время мы, наконец-то, выбираемся из пробки и рвем вперед со всей скоростью, на какую способен мой субарик.

От Риски приходит сообщение: “Он под кайфом”.

И Длинный матерится долго и затейливо.

Ну и я подхватываю, машинально выруливая в нужном направлении и ощущая, как по телу холод идет.

То, что Вилок иногда принимает, я знаю, конечно. Не раз видел в общих тусовках, на своих вписках, конечно, такого не допускал, мне и без того дерьма хватает, чтоб еще его искусственно притаскивать, но, если Вилок приходил ко мне вдетый, то особо не считал это криминалом. В конце концов, каждый по-своему расслабляется…

И вот сейчас этот упоротый урод расслабляется с моей девочкой…

Зубы отчетливо скрипят, глаза не могу оторвать от точки геолокации, мне кажется, что она в ритме сердца сейчас пульсирует.

Длинный рядом, похоже, испытывает те же эмоции, даже не матерится уже. Кому-то набирает.

— Ей не вздумай! — рычу я, не отрываясь от дороги, и Игореха отвечает так же напряженно:

— Не дебил.

И тут же коротко говорит в трубку:

— Пап, Риска села в тачку к парню, он вдетый, гонит сто сорок на выезд из города. Там еще дочка прокурора с ней.

Мужской голос в трубке на редкость спокойный, без вполне ожидаемого мата. Судя по всему, папаша Риски не всякий раз орет. В критической ситуации, наоборот, холодный, как зомбак недельной свежести. Не завидую тем, кого он грызанет…

Игореха выслушивает короткий инструктаж, угукает, называет номер ровера и маршрут следования, а затем отключается.

Здесь бы можно выдохнуть, потому что все, что могли, мы сделали.

Менты сто процентов сейчас уже подняли на уши и прокурора, и его сыновей, братьев Альки, один из которых, я точно знаю, опер убойного, так что там сейчас кипиш взрослый. Ну, а папаша Риски со своей стороны наверняка напряжет всех, кто еще по непонятной причине не напрягся.

Ровер тормознут, девочек спасут.

Мозг это все обрабатывает, а внутри горит. И остановиться, соскочить я не способен. Надо ехать, надо самому! Обязательно!

И я еду, и Игореха рядом следит напряженно за точкой на экране и матерится, когда она перестает двигаться…

На обводной.

Совсем неподалеку…

И вряд ли это менты так быстро подсуетились…

Уже подъезжая, вижу радужный всполох в стороне от ровера и, даже толком не притормаживая, из позиции “одна нога на педали, вторая — на асфальте” рву к ней!

Позади слышу радостный мат длинного, тоже увидевшего, что с сестрой все окей.

Он путается в своих ходулях, падает, кажется, и потому я успеваю первым.

Боковым зрением наблюдаю жопу Вилка, залезшего за каким-то хером на заднее сиденье ровера, но мне на него откровенно насрать сейчас.

Главное — Радужка моя! Живая! Невредимая, судя по внешке.

Оказываюсь рядом с ней, подхватываю на руки, не обращая внимание на сопротивление. Она пищит что-то, дергается, а я умираю от кайфа.

Живая. Моя. Блять… Слезы с глаз смаргиваю, шепчу что-то на редкость тупое, ванильное… Но мне сейчас необходима эта тактильность, мне нужно, блять, ее ощущать! Рядом, в моих руках! Да была бы возможность, я бы ее за пазуху упихал и не выпускал оттуда!

Позади нас происходит лютый движ, шум, мигалки, мат, судя по всему, прибыла сборная команда прокурора и его сыновей. А, возможно, что и папаша Радужки подвалил. И удивительно, что ее еще не отпихивают от меня… А нет… Отпихивают!

Рядом появляется длинный, рычит:

— А ну пустил ее, блять! Риска! Отец приехал! Иди сюда, засранка!

Я не могу разлепить ладони, физически не способен, впаялся в нее до боли.

И не слышу никого и ничего. Смотрю в светлые глаза, жду только ее решения. Ее реакции.

Скажи, что ты мне рада. Скажи, что хочешь со мной. Блять, просто скажи хоть что-то!

И, клянусь, я тебя утащу отсюда в зубах, как волк добычу!

Никому не дам!

Плевать на папашу, на слишком в себя поверившего длинного, на всех!

Только скажи хоть что-то…

Но Радужка молчит, смотрит на меня с таким нереально странным выражением, что почему-то холодеет затылок. И тишина наступает. Оглушает. Вокруг нас — море людей. А между нами — тишина…

А затем Радужка открывает рот. И говорит.

— Скажи, ты спорил, что меня в кровать затащишь?

Если б в этот момент меня ебнуло высоковольткой, клянусь, эффект был бы слабее!

Потому что я вижу в ее глазах приговор. Самый необжалуемый, самый криповый. Смертный.

На краю мозга кто-то, кто привык выворачиваться в любой ситуации, орет, захлебываясь: “Говори, мудила! Скажи ей, что это все было по пьяни! В шутку! Что ты вообще забыл давно про эту хрень! Скажи сейчас, говори, блять!”

Я выдыхаю и говорю:

— Да.

Она смотрит так, словно… Словно не человек я. Вот был, и сходу весь вышел. А теперь на моем месте таракан: мерзкое насекомое, которого касаться брезгливо.

Но она касается.

Удар по щеке я принимаю молча, даже не моргаю.

И не говорю ничего. Просто потому, что вижу, насколько это сейчас… пусто. Не будет меня Радужка слушать.

И правильно сделает.

Потому что сказать-то мне реально нечего… Спорил. И потом пару дней даже играл на этот спор, пока… Пока не случилось то, что случилось…

Внутри у меня ступор, он приходит на смену самому кайфовому предыдущему состоянию, которое я потом буду вспоминать бесконечно, как последний реально зачетный момент моей жизни. Все, что потом — настолько пусто и серо, что даже не чувствуется ничего.

Я стою, смотрю, как она уходит, как взлетают и опадают от каждого движения радужные волосы…

Глаза с какого-то хера опять слезятся, и я моргаю.

А когда двоиться перестает, вижу перед собой длинного, который в это время был неподалеку, блюдя сестренку, и все слышал, естественно.

Он скалится злобно и коротко, без замаха, бьет меня по роже.

Так сильно, что голова кружится, и я падаю.

И не тороплюсь вставать.

Надо мной синее осеннее небо, белые облака… И пустота. Такая же, как сейчас внутри…