Огонь для Проклятого (СИ) - Субботина Айя - Страница 1

Я не вижу всполохов молний, не слышу раскатов грома, не ощущаю дуновения ветра, но буря приближается. С каждым мгновением ее тяжкая поступь все ближе, все отчетливее. И от этой бури не укрыться, не спрятаться — потому что я обездвижен, распят в гулкой пустоте, точно попавшаяся в паутину муху. Бьюсь, пытаюсь вырваться из сковывающих движения невидимых пут, но все тщетно.

А буря все ближе.

Я знаю, что не выдержу ее напора. Она просто выпотрошит меня, разорвет в клочья, выпьет каждую каплю уже давно мертвой крови, что все еще бежит по моим венам. Я — мертвец, хоть и живой, хоть и многократно пережил отведенный мне земной срок. А мертвецы уже не боятся… не боятся за себя. Но у меня остались дорогие мне люди, за которых я не просто в ответе, за которых, не задумываясь, отдам жизнь. А потому продолжаю сопротивляться, продолжаю рваться прочь, в кровь срывая горло в надсадном вопле смертельно раненого зверя.

Буря обрушивается разом — всего лишь мгновение назад я слышал лишь собственный крик да надсадное дыхание, а уже теперь вокруг гудит, грохочет и завывает так, что, кажется, вибрируют кости черепа. Еще немного — и начнут крошиться зубы, взорвутся и вытекут глаза… впрочем, я не уверен, что этого еще не произошло. Потому что описать происходящее вокруг не в силах даже себе самому. Кажется, по истине запредельной мощи титаны столкнулись в самой кровопролитной и жестокой схватке, какую видела Вселенная. Они с легкостью раскалывают целые континенты, испаряют океаны и с громогласным хохотом вспарывают внутренности обреченного мира.

Моего мира?

Я не знаю.

Где-то вдали поднимаются грибы раскаленного пламени, ширятся, набирают силу, а затем в стремительном рывке бросаются на беснующихся подле их основания существ. Их здесь многие тысячи, сотни тысяч — корчатся в предсмертной агонии, вскидывают корявые руки к небесам, моля о пощаде. Но боги отвернулись от них. В последний раз взглянули на творение рук своих и ушли во мрак. А с небес на головы обезумевших существ падают огненные слезы тех, кто был отвергнут и предан.

Хаос и смерть сжимают чуждый мне мир в стальных тисках. И мир поддается, не в силах противиться терзающей его мощи — распадается на части, чтобы переродиться в нечто такое, чего никогда не было и не должно было случиться. Проклятый и озлобленный, он замыкается в себе, в собственной ярости и ненависти ко всему живому. И этот мир, его горестные остатки, начинают затягивать меня в себя. Медленно и неумолимо, точно остановилось само время — и наша игра без правил сможет тянуться, пока в небесах не погаснет последняя звезда.

А потом в моей голове появляется голос. Я не понимаю слов, не понимаю интонацию, не могу даже сказать — не мерещится ли мне и не сошел ли я с ума. Но некто невероятно далекий снова и снова что-то говорит, бормочет, то всхлипывая и причитая, то разрождаясь безумным воем и визгом подстреленного шакала. Голос настолько реален, наполнен такой непреодолимой яростью, что буквально выжигает слова в моем сознании. Я по-прежнему не понимаю ни слова, по-прежнему не могу уяснить, что он от меня хочет, но мое сознание распахнуто для него — идеальное полотно для дорвавшегося до красок мастера. Только его краски — ядовитое пламя, а его полотно — мои оголенные нервы. И я вздрагиваю и бьюсь в судорогах каждый раз, когда он оставляет на мне новый символ.

Давлюсь собственным воплем, захлебываюсь собственной кровью.

Притяжение проклятого мира становится сильнее, злее, яростнее.

Он окружает меня, наваливается всей своей мощью, грохочет в предвкушении легкой жертвы, в предвкушении крови существа, рожденного в ином мире…

— Тьёрд! — ее голос, такой знакомый, но такой далекий, проливается на мое исполосованное сознание родниковой водой. — Очнись же! Тьёрд!

Глубокий вздох. Рывок подняться, но что-то наваливается сверху, смахиваю почти невесомую преграду. Воздух, мне нужен воздух. Нужен холод, лед, вьюга.

Еще один вздох — грудная клетка вот-вот взорвется изнутри. Легкие, обгорелые и набитые зловонным пеплом, едва способны справляться со своей задачей. Прочь отсюда, прочь — к ветру, к снегу и ледяному дождю.

— Да что с тобой такое?!

Щеку обжигает острой короткой болью.

Открываю глаза — мир немилосердно плывет, качается. В голове все еще слышны отголоски отхлынувшей бури, но теперь я понимаю — это был сон. Или кошмар, впрочем, давным-давно эти два понятия для меня слились воедино.

— Дэми… — собственный голос похож на скрип несмазанных петель в замковых воротах.

— Я так испугалась, — обнимает меня она, — проснулась от того, что ты кричишь. Будила-будила, но ты ни в какую не просыпался.

Взъерошенная, бледная, но с отчаянно блестящими глазами.

Обнимаю ее в ответ — настоящая маленькая воительница. Пусть не по умениям и силе, но уж по характеру и стойкости — наверняка. Моя воительница!

— Все хорошо, — пытаюсь напустить в голос безразличия, но получается плохо — слишком сильно предает собственное тело, холодное, точно ледышка, и обильная испарина.

Щупаю рукой по простыни — на нее будто ведро воды вылили.

— Что это было? — немного успокоившись и уже увереннее, глядя мне прямо в глаза.

Она немного дрожит, но явно не хочет показывать мне этого — отстраняется и подтягивает на плечи теплый домашний балахон, в котором любит коротать вечера в каминном зале, когда все дела сделаны и распоряжения отданы.

Я же, напротив, поднимаюсь на ноги и отхожу к окну. Меня еще немного штормит, но это скоро пройдет. Запертая в моем теле сила быстро накачивает в жилы кровь, заставляет сердце биться ровно и уверенно. Чуть приоткрываю одну ставню и подставляю лицо промозглому осеннему воздуху. Еще немного — и зима вступит в эти земли полноправной хозяйкой, вновь превратит лесные дороги и тропы в почти непролазные снежные завалы, завоет ледяными ветрами, норовя проникнуть в стены Красного шипа. Но последнее будет сделать весьма непросто. За летние месяцы замок основательно подлатали, поменяли перекрытия, укрепили фундамент и стены, перекрыли кровлю. Работы еще много, нападение армии одержимых чуть было не оставило от замка одни обломки, но местный климат диктует свои правила.

— Ты не ответил, — Дэми подходит со спины — и я поворачиваюсь к ней лицом, не позволяя колючим порывам ветра в полную силу ворваться в комнату. Мне все еще нужно немного прохлады.

— Сон, — пожимаю плечами.

— Необычный сон. Скорее, кошмар, — она смотрит настороженно, с затаенной обеспокоенностью.

Когда-то эта женщина была готова собственноручно воткнуть нож мне в спину, а теперь, точно знаю, встанет рядом с мечом в руках, даже если на победу не будет никакой надежды. И это не предположение — это знание, потому что она уже вставала.

Не хочу ей врать, да и смысла во лжи не вижу. Возможно, будет даже лучше все ей рассказать. Или хотя бы часть. В конце концов, Дэми — женщина, которая не побоялась пойти за мной в Тень. А это многого стоит. Невероятно многого.

— Нечто подобное снилось мне много лет назад, — начинаю мало приятные воспоминания. — После моей смерти.

— Хватит говорить о себе, как о ходячем мертвеце! — Дэми в шутку кулаком бьет меня в грудь, но веселья в ее глазах нет. — Или отправлю тебя ночевать в винный погреб. Моя постель — для живого мужа.

Не могу скрыть улыбку — маленькая боевая северянка. А ведь с нее действительно станется преподать мне урок. Ну, по крайней мере, попытаться это сделать. Винный погреб — место изрядно приятное, но лишь с точки зрения дегустации хранящихся там напитков.

— Хорошо, после моего воскрешения. Так лучше?

В ответ утвердительный кивок.

— Не знаю, с чем это связано, — непроизвольно пожимаю плечами, — да и Кел’исс не мог объяснить. Помню, валялся в горячечном бреду, с еще не полностью прижившимся имплантатом, — сжимаю и разжимаю пальцы стальной руки, — а в голове творилось такое… точно череп вскрыли, под завязку заполнили его химическими реагентами, затем запечатали и хорошенько взболтали. И пошла реакция.