Карфаген 2020. Апгрейд (СИ) - Ратманов Денис - Страница 7

У меня нет денег и сухих вещей. Думаю, Ваал не обидится, если я его немного выпотрошу. А если обидится, тем лучше.

Спускаюсь на огромную площадь, которая заканчивается храмом, а на нем –голопроектор, транслирующий ролики из жизни богов. Блики отражаются в мокром асфальте, и я будто бы шагаю по акварельному холсту, выполненному техникой по-мокрому. Ценитель прекрасного во мне так сокрушается, что под рукой нет красок и холста, что я даже ненадолго забываю о своих проблемах.

На полпути к крайнему идолу я замираю, потому что голограмма меняется: появляется дикторша в белом костюме с огромным стоячим воротником и объявляет:

— Внимание всем жителям Нового Карфагена! Минуту назад в возрасте ста пятидесяти трех лет скончался Белый Судья. Отныне мир погрузился в хаос, и безвременье продлится до тех пор, пока воплощенная Танит не снизойдет до божьего избранника. Помолимся, чтобы это свершилось как можно скорее.

Ее голос звучит одновременно торжественно и заупокойно. Следующий кадр — поющие жрецы, сменившие одеяния с красного на черный.

Вот это новость! Как все наслаивается: облава, слова Лари про программу «Крысоед», а теперь еще и смерть Белого Судьи… Представляю, как миллиарды Вааловых прислужников сейчас рвут волосы на всех местах, и сама собой появляется злорадная улыбка.

Сто лет назад безвременье длилось месяц, за это время два древнейших рода вырезали друг друга чуть ли не под корень в борьбе за власть. Пекин отказался подчиняться Новому Карфагену, пролились реки крови зверобогих. А потом Танит снизошла до представителя одного из враждующих родов, и он стал сыном Ваала — Белым Судьей, персонажем приближенным к богам. Он остановил войны и междуусобицы, ведь его желания достаточно, чтобы наложить запрет на любое человеческое деяние. И прервать чью угодно жизнь.

Чую, будет у высших зверобогих светопреставление, начнут бросать в огонь своих отпрысков, чтобы Ваал выбрал представителя именно их рода. Думают, «свой» Судья будет со снисхождением смотреть на их беззакония. А хрен там! Он перестает быть человеком и не принадлежит себе.

Закрадывается мысль, а не хотел бы я стать самым могущественным человеком в мире? Миловать и карать, пресекать несправедливость…

Ради себя — на хрен нужна такая головная боль. Но ради своего народа я принял бы дар. Ухмыляюсь. Размечтался, как маленький! Будто это возможно. Более двух тысяч лет Танит выбирает Судью лишь из древнейших родов Карфагена. Не из русских, индийских или китайских последователей Ваала — только из пунийцев.

Запрокинув голову, пытаюсь отыскать в разрывах туч хотя бы одну звезду. Пусть наш покровитель Шахар услышит меня и порадуется вместе со мной! И да будет так, что Танит не воплотится и мир кровожадного Ваала погибнет!

Слышишь, Шахар⁈ Бог, как и я, свергнутый и изгнанный из мира, который так любил. Ты должен понимать меня как никто другой.

Радостная новость будто бы оживляет мой разум, и я начинаю искать выход. Если какой-то продвинутый зверобогий создал программу, которую записал в мой разум, значит, должен быть тот, кто сможет эту программу из меня достать. Нужно найти этого человека, пусть даже мне придется подняться на самую высокую ступень зиккурата.

Пусть я буду волком на псарне. Пусть мне придется проститься с трикстерами, но я сделаю это — ради себя и ради них.

Голопроектор транслирует прощание с Судьей: траурная процессия жрецов несет труп старика, чтобы бросить в пылающее чрево Ваала. Это все меня не касается, мне нужно пожрать, потому что желудок прилип к позвоночнику и поет песни. Денег у меня — ни шекеля, но я знаю, где достать еду: забрать у Ваала, ему наверняка пожертвовали что-то съестное. Когда утолю голод, найду место, где переночевать, а утром отправлюсь к Варану, которого Лари дечипировал, за информацией о своей программе или о том, кто ее создал.

Пять лет назад Варана звали Малхом, он занимал не самый последний пост и должен быть в курсе последних разработок зверобогих. Он-то и расскажет, как мне деинсталлировать программу. Не представляю жизни без моей стаи, лучше смерть, чем зверобогие.

В брюхе идолов черноротых вместо печи — приемник для пожертвований, куда кладут еду и деньги: чем больше пожертвуешь, тем больше получишь. На самом деле ни хрена, но зверобогие веруют, и даже самые отмороженные не зарятся на богатства Ваала. Я — не зверобогий, мне можно.

Обхожу бронзовую статую Ваала с бычьей головой, становлюсь за ее спиной, где на уровне моего лица — дверца с примитивным замком, достаю проволоку, чтобы использовать ее как отмычку… И моя рука наталкивается на невидимую преграду напротив замочной скважины. Обалдев, пытаюсь продвинуть руку вперед хотя бы на сантиметр и понимаю, что не в преграде дело: тело перестало меня слушаться.

Что за… Это невозможно!

Чтобы проверить догадку, убираю проволоку, касаюсь замочной скважины. Повторяю попытку взлома — не получается. Меня запрограммировали так, чтобы я не мог украсть. Захлебываясь бессильной яростью, спрыгиваю с постамента и торопливо бреду прочь, сунув руки в карманы.

Все гораздо хуже, чем думалось поначалу. Я вообще ни хрена не могу! Даже сдохнуть. Ослепленный злостью, едва не наталкиваюсь на мужчину, идущего навстречу.

Лэт, 32 года

Сектор-1, ступень 8, чернорабочий.

— Смотри, куда прешь, — бросает он и идет дальше, а я замираю на месте.

Откуда мне известно его имя? Оборачиваюсь, провожая взглядом его широкую спину, и тут до меня доходит, что я не знаю его, а просто вижу над головой желтый текст, который транслируется прямо в мозг.

Я схожу с ума?

— Эй, Лэт! — окрикиваю его, и мужчина оборачивается, всматривается в мое лицо.

— Мы знакомы?

— Нет, — отворачиваюсь и чуть ли не бегу прочь.

До сегодняшнего дня думал, что не боюсь ничего, но сейчас стоит помыслить о том, что со мной происходит, и будто ледяные пальцы сжимают горло. Меня лишили свободы выбора, и мучиться неведением до утра я точно не буду. Плевать, что десять минут двенадцатого и с огромной вероятностью Варан уже спит, мне нужно к нему. И если он откажется со мной говорить, заставлю его.

Еще вчера я без раздумий ограбил бы того же Лэта, прыгнул в электричку и доехал до станции, где живет Варан, теперь же мне неоткуда взять денег, и я долго толкусь среди пестрых пассажиров, жду, когда приедет состав со старыми вагонами, где на заднем есть порожек, куда можно встать, и выступ, чтобы зацепиться.

Стоя на одной ноге и рискуя сорваться, я затесываюсь между молодняком и считаю станции.

Спрыгиваю на пятой, где серые стены разрисовано красно-черными граффити, перехожу заплеванную железную дорогу и направляюсь к Улью.

На кнопку звонка мой палец ложится ровно в двенадцать ноль-ноль. Прижимаюсь ухом к двери и слышу возню. Не спит, слава Шахару! Теперь надо, чтоб Варан открыл, ведь он вряд ли меня помнит. Черноротые осторожны, иначе не выживешь, а бывшие аристо — вдвойне.

— Никого нет дома, — доносится из-за двери, я окидываю беглым взглядом потолок в поисках камер и слегка обалдеваю: камера, спрятанная в глазке, будто бы обведена светящимся зеленым кругом.

Проклятая программа подсказывает мне! Причем точно так же, как и раньше, когда я распознавал уязвимости механизмов.

— Открывай, это Леон, — говорю я, хотя понимаю, что хозяин квартиры меня видит. — А то я вышибу дверь… Малх, поверь, лучше тебе открыть.

Я буквально ощущаю, как, услышав свое настоящее имя, Варан теряет спесь.

— Леон? Что ж ты сразу не сказал?

Накрываю глазок ладонью, правой рукой выхватываю пистолет и прижимаюсь спиной к стене.

— Только без глупостей. Я просто поговорить. Если не веришь, выходи в коридор, у меня есть к тебе пара вопросов.

Насколько помню, Варан — пятидесятилетний пузатенький мужик, лысый, как кегельный шар, с желтыми вараньими глазами, за что и получил прозвище. Боец он никакой, но огнестрелом владеет в совершенстве. Сразу после дечипирования я за небольшую плату адаптировал его к реалиям нижнего яруса. На месте Варана я пристрелил бы незваного гостя, который в курсе его тайны.