Вавилон - Фигули Маргита - Страница 18

• Предыдущая
• 18/181
• Следующая

И, воздев руки, он воззвал к небесам:

— Благородный Мардук, не покидай этого святилища, не дай нашему разуму заблудиться в потемках!

И опять пламя светильников взметнулось и, постепенно угасая, вновь замерцало обычным ровным светом.

— Экбатанские братья, — продолжал Исме-Адад, — вы сказали нам, что могущественный царь Кир берет под свою защиту храмы покоренных городов, приносит в жертвы на алтари чужих богов, одаривает чужие святыни. Следовательно, напав на Халдейское царство и захватив Вавилон, он оставит в неприкосновенности и Храмовый Город и у служителей божьих даже волос не упадет с головы?

— А как же народ, досточтимый отец? — сквозь зубы процедил Улу, который буквально задыхался от сознания того, что здесь куется измена.

— Разве ты не слышал, брат Улу, — невозмутимо ответил верховный жрец, — что могущественный Кир не отбирает имения побежденных, не угоняет их в рабство, не насаждает в городах своих порядков? Значит, и народу ничего не угрожает. К тому же, — тут в его голосе зазвучали более строгие нотки, — как я уже сказал, нам надлежит заботиться прежде всего о сохранении нашего жреческого сана. О народе пусть заботится царь. На то у него и армия.

— Совершенно справедливо, — поспешил поддержать замару, жрец песнопений, который во всем поддакивал Исме-Ададу.

Верховный жрец, почувствовав поддержку, выдавил слабую улыбку одними уголками губ и продолжал:

— Поэтому, дорогие братья из Экбатаны, заключим нашу беседу следующим уговором. Пред ликом владыки мира Мардука я клянусь, что мы не обнажим меча против персов и встретим царя Кира без боя. Вы же должны обещать перед богом и заступником вашим

Ормуздом передать наше решение вашему повелителю Киру и оградить Эсагилу от всего, что бы ни случилось.

При этих словах рука Улу, выводившая мелкие письмена на восковой табличке, дрогнула. Разум его негодовал, но он лишь сжимал зубы, повторяя про себя: «Халдейские жрецы предали персам свою отчизну».

Между тем посланцы Экбатаны кивнули в знак согласия с предложением Исме-Адада. Они только осведомились, не готовится ли царь Валтасар к обороне против персов.

Верховный жрец отвечал, что это должно решить предстоящее через две недели заседание государственного совета. Большинство сановников находятся под влиянием Эсагилы, и царя, возможно, никто не поддержит. Тогда рухнет и весь оборонительный план, направленный против персов. Печально, однако, что страна наводнена персидскими лазутчиками, а это может быть использовано в доказательство недобрых намерений нашего великого соседа.

— Впрочем, об этом нам мог бы сообщить присутствующий здесь Сан-Урри, помощник верховного военачальника вавилонской армии.

Все взгляды обратились к Сан-Урри, который, откинув с колен полы длинной мантии, приготовился говорить. Орлиный загнутый книзу нос, изможденное, бледное лицо, бегающие глаза, тонкие, резко очерченные губы и сутулая, как бы мрачно нахохлившаяся фигура изобличали в нем человека завистливого и неискреннего.

— Утром, — начал он, — Набусардар, верховный военачальник царской армии, собирается отправиться на север, в деревни, расположенные по Евфрату, чтобы там изловить персидских лазутчиков. Царь Валтасар обещал поддержать оборонительные меры Набусардара, если тот сумеет доказать, что лазутчики царя Кира в самом деле переступили нашу границу и что, следовательно, персы замышляют войну. Тогда царь Валтасар распорядится осуществить план Набусардара, хотя бы этому воспротивилась вся Эсагила и вся Вавилония. Поэтому Набусардару так важно сейчас схватить хотя бы одного шпиона.

— А ты полагаешь, достойнейший воин, что ему это удается? — живо заинтересовался экбатанец.

— В нашей стране полно лазутчиков, — отвечал Сан-Урри, — и при некоторой ловкости он может схватить одного-двух.

— Надо помешать этому, — встревожился пасису.

— Или предупредить его, — вмешался жрец Ормузда.

— Но как?

— Мы подошлем к вам троих персов, которые выдадут себя за лазутчиков. На допросе они покажут, что выполняют службу такого рода лишь по причине опасений царя Кира перед возможным нападением Вавилонии на его державу. И что якобы Кир считает Вавилонию сильнее себя.

— Великолепная мысль, — обрадовался верховный жрец, — убедить царя, будто Кир засылает шпионов лишь из осторожности и страха, что Вавилония нападет на него первой и застигнет врасплох, в то время как персидское войско серьезно ослаблено потерями в недавних войнах.

— Великолепно, — угодливо подхватил за Исме-Ададом пасису.

— И мы избежим войны, — добавил рамку, жрец омовений, — войны, которая сейчас меньше всего нам нужна.

К ним присоединился и магу, жрец-прорицатель, и мунамбу, жрец-глашатай.

Исме-Адад встал и поднял руки, чтобы благословить собрание.

— Братья и служители бессмертных богов, я полагаю, что наше соглашение, освященное мудростью самого Мардука, состоялось. Брат Улу подготовит два текста: на братском персидском языке и на языке наших ученых книг, шумерском. Мы скрепим их печатями.

С этими словами он откинул темный занавес, закрывавший нишу в стене между светильниками, и взорам присутствующих открылась огромная, во всю высоту святилища, статуя владыки небес, всемогущего Мардука, отлитая из чистого золота. Все опустились перед ней на колени и, скрестив руки на груди, поклялись сохранить тайну.

Вслед за верховным жрецом они повторили слова торжественной клятвы:

— Если я прегрешу против воли твоей, творец мира ч покровитель Вавилона, прерви течение дней моих и обрати меня в прах, пищу демонов. Если хоть единым словом выдам я то, чему свидетелем был сегодня, пусть слуги твои вырвут мне язык. Если взглядом намекну на то, что здесь происходило, пусть воители за правду твою выколют мне глаза. Если руками своими укажу я непосвященному дорогу к тому месту, где будет укрыт текст договора, пусть меч оставшихся верными тебе отрубит члены мои, да поглотят их воды Евфрата. Пусть не будет мне спасения от злых духов, да иссушат они мою мысль, а тело усеют язвами, отметят немощью. Клянусь до конца дней своих не изменить священной тайне, осеняющей незыблемость жреческого сана. В противном случае — да обегает меня стороной зверь и человек. Да пропадет для меня питье и пища. Да иссохнут мои губы от жажды и от голода.

По окончании этой страшной клятвы, все угрозы которой без колебаний осуществили бы против ослушника эсагильские блюстители жилища богов, все снова уселись на низенькие скамеечки из черного дерева.

Вавилонский верховный жрец и старший представитель Экбатаны продиктовали текст соглашения, который Улу занес на серебряные таблички.

Одну из таблиц, на персидском языке с печатью Эсагилы, взяли себе экбатанские жрецы, а другую, на шумерском с печатью святыни Ормузда, вложили в тайник, скрытый в постаменте статуи великого Мардука.

На этом совещание в подземном святилище закончилось, и двенадцать фигур в черных балахонах, облегченно переведя дух, выбрались на свежий воздух из спертой атмосферы подземелья, насыщенной чадом масляных светильников и дымом кадильниц.

Немного погодя под сводами башни Этеменанки состоялась торжественная трапеза в честь братьев из Экбатаны.

С этой трапезы Сан-Урри унес отравленные лепешки. С благословения верховного жреца он вложил их в кожаный мешок для еды, украдкой приторочив его потом к колеснице Набусардара, стоявшей у дома командования армии.

Сан-Урри охотно согласился убить Набусардара, так как завидовал его военному таланту и славе. Эсагила в награду за эту услугу обещала Сан-Урри добиться потом для него поста верховного военачальника халдейской армии. Вот почему он был особенно заинтересован в смерти Набусардара.

Наутро, когда Набусардар покинул Вавилон, держа путь на север вдоль правого берега Евфрата, Эсагила сообщила в царский дворец, что ей удалось поймать грех персидских лазутчиков.

Царь Валтасар несказанно обрадовался этому известию. Мысленно он уже видел, как полки халдейской армии выступают в поход против его ненавистного соперника, надменного тигра, царя Кира.

• Предыдущая
• 18/181
• Следующая