Возрождение (СИ) - Смолин Павел - Страница 9

— Я все понимаю, пап! — улыбнулся я разошедшемуся отцу. — Мне интересно чисто математически и ощутить, так сказать, могущество нашей семьи на высочайшем уровне.

— Вот оно что! — обрадовался он и сымитировал грусть. — Боюсь — похвастаться нам, как отдельной от всех семье, пока особо нечем. Мы — не знать, и не потомки древней воинской династии. Мы — не росли рядом с детьми правящей верхушки. Мы — талантливые, но выскочки, а значит должны цепляться за любую возможность укрепить свое положение, — он гордо приосанился и продолжил. — За два этих года мы с тобой проделали огромную работу, достигнув того, что имеем. Расслабляться нельзя — продолжим в хорошем темпе, и наши внуки будут стоять рядом с Мицуи и Сумитомо.

— Над ними! — скромно поправил я.

Вести секретных собеседников к «родительскому» бонсаю аж через дорогу это, конечно, для японцев вполне обоснованно — деревце работы Аоки Ринтаро достойно того, чтобы им любовались 24/7! — но, тем не менее, переходить дорогу и объясняться с мамой как-то не очень, поэтому вернувшийся из проведенного в СССР отпуска Николай Степанович был препровожден в столовую, попить чаю и покушать якисобы в исполнении Хэруки. Секретные разговоры — потом, а пока можно пообщаться на общечеловеческие темы.

— Колечко! — заметил я золотой ободок на безымянном пальце его правой руки.

— Поздравляю! — улыбнулась Хэруки.

— Как-то даже сам не понял, как все завертелось, — смущенно признался МИДовец. — Ларису-то вся страна слушает теперь, а я… — развел руками.

— А ты не пьющий! — мощно успокоил его я.

— Лариса Долина? — спросила лучшая девочка, успешно освоившая сложный звук «эл».

Кивнув, Николай Степанович добавил подробностей:

— В Москву приехал, с родными пару дней возвращение домой попраздновал, а на третий плюнул и ей позвонил, на ужин пригласил. Повезло.

— И нам с Хэруки повезло! — поддакнул я.

— Очень! — подхватила она.

— Как там персонал наш, одзаваассоциированный? — поменял я тему. — Мне отчеты таскают, но информацию из нескольких источников надо брать.

— Структуры «фонда Хонда» чуть ли не единственные, который сейчас в СССР работают как следует, — вздохнул он.

— Перестройка это вам не хухры-мухры, — вздохнул и я.

Жалко старую Родину.

— Может оно и к лучшему, — пожал плечами Коля. — Я поспрашивал аккуратно… Да какой там «аккуратно», — презрительно махнул рукой. — Всем на все плевать уже — хоть в архивы Кремлевские за ящик водки проходи, читай.

— Поспрашивал, — напомнил я.

— Поспрашивал, — подтвердил он. — Комплекс накопившихся проблем такой, что никто даже не представляет с какой стороны браться. Может и в самом деле лучше распустить да «перестроить»?

— Может и лучше, — не стал я спорить. — Но суть даже не в нынешней власти, а предшественниках. Вот у вас такой Косыгин был, большой умница, но его реформы товарищ Брежнев в унитаз спустил, решив, что проще и приятнее — и так оно и есть, пожилая кланово-олигархическая верхушка терпеть не может сложных и решительных действий, зато обожает сидеть и изо всех сил ничего не трогать — будет затыкать дыры в экономической модели сырьевой валютой. Какое-то время работает, но цена на жижу упала, и вам теперь приходится брать у стратегического врага унизительный полуторамиллиардный кредит «на покушать».

— И трехмиллиардный — у вас, — добавил Коля.

— Правительственные деды охотно дадут и еще, — пожал плечами я. — У них перед глазами здоровенная морковка маячит. Даман-то Китаю отдали, получается — прецедент.

Николай Степанович грустно вздохнул.

— Мой русский кореш Антон из Омска умудрился просрать вступительные экзамены в Токийский, — сменил я тему. — По словам его подруги, Ани, которая, кстати, поступила, цитирую: «я ему говорю — пошли на дополнительные курсы, а он мне — а зачем, если Иоши тут без пяти минут император?».

— Блата не хватит? — хмыкнул Николай Степанович.

— Зачем мне тут ленивый гайдзин? — фыркнул я. — Аня молодец — плюнула на него и сама на курсы ходила, старалась. А он решил, что все, жизнь удалась. Прокатит здесь — будет так же себя вести до конца дней. Можешь чисто по-товарищески его куда-нибудь у вас устроить? — хрюкнул. — Например — в экономический университет имени Плеханова? Все равно бесполезнее экономистов у вас никого нету, вреда не принесет значит.

— Я «чисто по-товарищески» могу, — кивнул он. — Но в Плехановке товарищей у меня нет.

— Какие там потешные взятки нынче у вас берут? — спросил я. — Пару кило пряников?

— Лучше два ящика сакэ, — терпеливо поправил Николай Степанович. — У нас люди может и бедные, зато честные!

— И тем горше от нынешнего положения дел, — кивнул я. — Люди-то честные, а вот номенклатура — сплошь материалисты в худшем смысле слова.

— Это когда за привилегиями в Партию пошел? — уныло уточнил он.

— Так, — подтвердил я. — Запоминай важный тезис: «Большевики — мелкобуржуазны».

— Зачем? — спросил он.

— Карьеру радетеля за демократию строить не собираешься что ли? — спросил я в ответ.

Николай Степанович подавился чаем, и Хэруки протянула ему коробку с салфетками. Пока он сморкался, я пояснил:

— Лариса Александровна у нас будет певица мирового уровня, если не суперзвезда, то где-то прямо рядом. А ты будешь в МИДе сидеть за оклад. Это сейчас она денег не сильно больше тебя получает, в силу специфической модели монетизации творчества в СССР, где деньгами не очень, а вот материальными благами — да. Но когда грянет капитализм как положено, картина резко изменится, и она будет за выступление, например, на корпоративе в какой-нибудь вашей новорожденной корпорации получать по полмиллиона баксов.

— А⁈ — охренел МИДовец.

— Карьеру тебе строить надо, Коля, — закруглил я. — Тебе это легко будет — ты же дипломат, а ваши сейчас как раз по большей части и куролесят. Найдешь местечко, пролезешь в правительство и будешь весь такой важный. Совсем высоко не надо — там потруднее, а вот где-то в серединке, откуда очень удобно мне с кем нужно договариваться помогать станешь за, так сказать, «комиссионные», тебе будет прямо уютно. Материально не хуже Ларисы будешь, значит — муж достойный, вровень.

— Зачем я вообще в эту Японию поехал? — горько спросил он Вселенную.

Вместо нее ответил я:

— Ничего такого — чистый бизнес, без вреда вашим гражданам и экологии.

Хэруки горячо покивала — она-то точно экологию портить не даст!

— У нас тут лоббизм на личные связи и доли в бизнесе завязан, — добавил я. — В США — коррупция тупо легализована. А у вас будет не то и не другое — как бы и долю давать не надо, но и не законно. Но при этом брать будут все и охотно — тоже частично на кровавое наследие СССР можно списать, у вас же без коробочки конфет в присутственные места десятилетиями не ходили, так что привычно. Поэтому мне и нужен вхожий в нужные кабинеты человек, который станет выступать посредником. Но ничего такого — просто если не заносить, все работает гораздо медленнее. Одзава работают честно, но не против раздавать подарки хорошим людям. В США, например, мы делаем щедрые взносы аж троим конгрессменам, очень помогает. И никакой коррупции, заметь — все всё знают и всем нормально.

— Я — честный, Иоши, — с хорошо просматривающимися муками на лице выдавил он, глядя мне в глаза. — Я не могу вот это вот…

— Я понимаю, Коля, — согласился я. — Я же такой же. Веришь-нет, мне вот эти вот расшаркивания и намеки «делись-ка» хуже горькой редьки. Пойдем в сад прогуляемся, моя любимая невеста очень постаралась сделать его неиссякаемым источником красоты и покоя. Спасибо за якисобу, любимая, как всегда — очень вкусно.

Нормально — сказано достаточно, чтобы гипотетическая прослушка поняла, что о ней не догадываются, но недостаточно для того, чтобы вызвать подозрения — чистый бизнес же, который вовсе не ширма.

Слегка порозовевшая щечками от комплиментов лучшая девочка с улыбкой мне кивнула.