Осколки полевых цветов - Смелтцер Микалеа - Страница 15

– Это правда, – соглашаюсь я.

Форрест смотрит на меня, вытаращив глаза, а на экране телевизора Тим Аллен взбирается по лестнице в своих боксерах.

– Ты когда-нибудь бывала в списке непослушных? Он и правда дарит плохим детям уголь?

Мне нравится, что Форрест не ждет, когда я отвечу на первый вопрос, и сразу задает второй, как будто автоматически предполагает, что в какой-то момент я числилась в списке непослушных.

Я качаю головой.

– Нет, я всегда была в списке хороших.

Он хмурится, удрученный тем, что не получил должного ответа на свой вопрос.

– Ты знаешь кого-нибудь, кто был в списке непослушных? – предпринимает он очередную попытку.

– Нет, извини.

– А как насчет…

– Я думал, ты хотел посмотреть фильм? – вмешивается Тайер.

– Да! – с энтузиазмом отвечает Форрест.

– Тогда почему не смотришь?

– О, точно. – Мальчик переводит взгляд на экран телевизора. Гостиная у них в гораздо лучшем состоянии, чем кухня. Двери отделаны, стены покрашены, а диван на вид совершенно новый. Тайер даже установил над камином телевизор.

Тайер тянется за попкорном, его пальцы задевают мои. Наши взгляды встречаются. Я первая отворачиваюсь и смотрю на попкорн. Он отодвигается от меня еще на пару дюймов. Теперь нас отделяет почти целый фут.

Гм-м, интересно.

Я заставляю себя сосредоточиться на фильме, а не на мужчине рядом со мной.

По ходу вечера попкорн перемещается на кофейный столик, а голова Форреста ложится на мои колени. Ребенок тихо похрапывает, но ни Тайер, ни я не предпринимаем ни малейшей попытки остановить фильм и встать. И вот финальные титры, а Форрест по-прежнему в отключке. Мои пальцы лениво скользят по его волосам.

Тайер со стоном встает и вытягивает руки над головой, обнажив гладкий, мускулистый брюшной пресс, сильно загоревший от долгого пребывания на солнце.

Хватит пялиться! Он практически твой босс! И намного старше меня. Но насколько, я точно не знаю.

– Сколько тебе лет? – выпаливаю я.

Тайер растерянно смотрит на меня.

– Тридцать. В следующем месяце исполнится тридцать один. А что?

– Ничего, – хриплю я. Тринадцать лет разницы, почти четырнадцать. Это даже не десятилетие, а больше.

Мое лицо вспыхивает от этих мыслей, но если он и замечает, то виду не подает. Он наклоняется, чтобы взять Форреста на руки, случайно касается моей руки, смотрит на меня и бормочет:

– Прости.

Надеюсь, он не замечает дрожь, которая пробегает по моей спине.

– Ничего. – Я заправляю за ухо прядь волос, встаю и хватаю миску с попкорном.

Тайер уносит Форреста вверх по лестнице. Я выбрасываю остатки попкорна в мусорное ведро и ополаскиваю миску в раковине в ванной комнате на нижнем этаже, поскольку на кухне ее пока нет.

Я иду к двери, когда Тайер спускается. Он приглаживает волосы, вид у него усталый.

– Уходишь? – Я киваю. – Спокойной ночи. – Я поджимаю губы, думая о том, как редко мне удается хорошо выспаться. Он замечает выражение моего лица и добавляет: – Может, тебе удастся поспать.

– Может, – эхом отвечаю я. Шанс есть всегда.

Пронзительный крик будит меня в восемь утра. Кошмары меня в эту ночь не мучали, но лишь потому, что я до четырех утра не ложилась спать. Веки тяжелые, глаза не хотят открываться, но я заставляю их это сделать.

– Господи, вот ты заноза в заднице! – Крики возобновляются.

Я зеваю и выскальзываю из постели. Бинкс сидит в углу на своем кошачьем дереве и тянет шею, чтобы выглянуть в окно.

– Я так рада, что развелась с тобой! – кричит тот же голос.

Я открываю окно, высовываю голову и вижу женщину, которую уже видела раньше. Это бывшая Тайера, она стоит на его крыльце и бьет его кулаком в грудь. Она невысокая, и ей приходится запрокидывать голову, чтобы увидеть его лицо.

Тайер отвечает не так громко, но все равно на повышенных тонах, а наши дома стоят так близко, что я его слышу.

– Это я попросил развода.

Она вскидывает руки вверх.

– Как же ты бесишь…

– Хватит устраивать театр. – Он замечает и кивком указывает через дорогу, туда, где наша пожилая соседка Синтия вышла подмести и без того безупречно чистое крыльцо.

Его бывшая поспешно оглядывается через плечо и снова сосредотачивается на нем.

– Мне все равно. Пусть услышат. Пусть все услышат! – Она широко разводит руками.

Тайер молча качает головой. На нем пижамные штаны и хлопчатобумажная рубашка, а волосы растрепаны, как будто он только что встал.

– Ты зря поднимаешь шумиху. Форрест попросил дать ему пять минут, чтобы собраться, и я сказал, чтобы он не торопился и что у него столько времени, сколько нужно.

– Вот именно! – Она кричит так, словно он только что доказал причину ее срыва. – Ты пытаешься его у меня украсть! Манипулируешь им, как…

– Криста, – резко обрывает он ее. – Ты себя слышишь? Он ребенок. Он заканчивает собирать свои вещи.

Она прикусывает щеку, бросает взгляд вправо и замечает меня в окне. Черт, меня засекли. Я возвращаюсь в комнату и закрываю окно. Время подслушивания истекло.

– Ну, Бинкс, что скажешь? – Я смотрю на своего любопытного кота. – Было весьма занимательно.

Я наскоро принимаю душ и наношу немного косметики. Мы договорились с Калебом позавтракать вместе, и в девять он заедет за мной, так что поспать дольше я все равно бы не смогла.

Он не знает о моей бессоннице, кошмарах, беспокойном сне. Я не хочу его этим обременять. У Калеба своих забот хватает.

Я торопливо высушиваю волосы (по крайней мере, наполовину) и собираю их в пучок. Я смотрю на часы – у меня меньше десяти минут до его приезда. Я крашу ресницы тушью и наношу на губы блеск.

Телефон лежит у раковины и вибрирует. Новое сообщение. Калеб: «Буду через 5 мин».

Я спускаюсь и сажусь на переднее крыльцо. На правой ноге развязался шнурок, и я наклоняюсь его завязать. На меня падает тень, и я поднимаю глаза, ожидая увидеть Калеба, и улыбаюсь заготовленной улыбкой. Но это Тайер. Он переоделся, на нем спортивные шорты и рубашка с короткими рукавами. Я пытаюсь не смотреть на его бицепсы, но тут же терплю неудачу.

– Привет, – пищу я возвышающемуся надо мной мужчине.

Его грязные теннисные туфли ступают по земле.

– Я сожалею о том, что произошло утром. Мне жаль, что ты услышала нашу перепалку.

Я выгибаю бровь.

– Ты ходишь от двери к двери и извиняешься перед всеми, кто живет на этой на улице?

– Нет, – признается он. – Только перед тобой.

Я прикладываю ладонь к сердцу.

– Ого! Я особенная!

Он молчит, но его взгляд говорит: так и есть. Я стараюсь не придавать этому значения: вдруг это всего лишь мое воображение решило сыграть со мной злую шутку?

Он отводит взгляд и засовывает руки в карманы. Он часто так делает, когда чувствует себя неуютно или нервничает. Я обвожу пальцем синяк на коленке.

– Не понимаю, зачем тебе извиняться за чье-то поведение.

Он морщится.

– Ты права, я не должен, но…

– Она взрослая. Ее действия говорят только о ней. Если она этого еще не поняла, то сама виновата.

Он таращится в пустоту и кивает как заведенный. Во двор заезжает Калеб, и Тайер, прищурившись, смотрит на его маленький автомобильчик.

– Мы едем завтракать, – объясняю я, хотя я не обязана ему ничего объяснять.

– Что ж, – он отступает назад, – приятного завтрака.

Он поднимает руку и машет Калебу, хотя выражение его лица нельзя назвать дружелюбным. Калеб сердито машет в ответ. Мужчины такие странные. Я запрыгиваю в машину, наклоняюсь и целую Калеба.

– Привет! – радостно говорю я. – Доброе утро.

– Доброе утро. – Его голос все еще хриплый со сна.

– Выглядишь усталым.

– Да, – признается он. – Папа измотал меня до предела.

Я хмурюсь. Ненавижу, что Калеб так сильно занят этим летом, работает, готовится к балу в колледже и света белого не видит.