Крест и полумесяц (СИ) - Агишев Руслан - Страница 10

— Хорошо… — вдруг подал голос Ринат после продолжительно молчания. — Если воинам нужна война, набеги и добыча, значит, нужно все это дать им.

На нем тут же скрестились удивленные взгляды. Как же так, недоумевали старейшины и его друзья? Ведь совсем недавно их имам был категорически против этого.

— Османов или персов будем воевать. Они чай будут по-богаче русских лапотников. До них тут рукой подать. Знаете каков жирный османский и персидский гусь?

Надо было видеть ту степень изумления, которая была нарисована на лицах сидевших. Пожалуй слово «охренеть» наиболее точно передавало их состояние и, главное, ощущение в этот самый момент. Ведь он предлагал нападать на осман, то есть на Османскую империю. Для них это было немыслимо. Османы далеко, а русские под самым боком. Османы — единоверцы, а русские — кяфиры. С Персией тоже не все так просто. Как, вообще, можно на турок или персов войной идти?

— Чего тут сомневаться? Живут они близко. С гор только нужно спуститься и окажешься у них. У границ наших земель сразу десяток крупных торговых городов находится. Добыча просто на земле лежит. Подходи и бери ее, — продолжал излагать свой план Ринат. — У русских по границе находится одна голытьба да казаки с ружьями. Зачем в бою с ними гробить наших сыновей? Кому от этого будет лучше? Хотите добычи, так вот вам добыча! Спуститесь с гор и берите ее голыми руками!

Ответов ему было молчание. Сложно, видимо, было старейшинам столь быстро переварить все это. Такие вопросы требовали неспешного разговора, долгой игры в молчанку.

— Я сам лично поведу первый отряд за добычей, когда хан Джавад получит по заслугам. Думаю, немало воинов откликнуться на мой призыв, — в заключении произнес Ринат, подталкивая старейшин хоть к какой-то реакции. — Но сначала разберемся с этой собакой.

[1] Штафирка — штатский, невоенный, человек. Употребляется с презрительным оттенком.

[2] Курджум — мешок средних размеров с лямкой, применявшийся в ряде азиатских стран для переноски вещей наподобие современного рюкзака.

Родовой аул имама Шамиля после того, как он объявил карательный поход против клятвопреступника и убийцы хана Джавада, напоминал собой разворошенный палкой муравейник. И без того довольно крупное селение, сейчас выросло еще больше. По самым скромным подсчетам численность его населения увеличилась в два, а то и три раза. Внутри крепостной стены и за ее пределами раскидывались все новые и новые шатры, в которых селились прибывающие воины. Каждый день селение принимало двадцать — тридцать мюридов. Иногда прибывали и более крупные отряды, численностью в сто и более штыков, которых нужно было устроить, поставить на довольствие и пристроить к делу. Много сотенная орава здоровых мужиков с оружием и бурящим в крови адреналином не могла сидеть на одном месте и долго оставаться без дела. Все эти и многие другие вопросы требовалось решать незамедлительно, иначе нарастающий хаосу мог всех и вся захлестнуть с головой. Словом, было отчего болеть голове и у самом имама, и у его ближайших сподвижников.

—…Что в это сложного? Нужно было всего лишь обустроить отхожие места! Засрут же все вокруг, прости Господи, — с самого утра уже рычал Ринат, когда после утреннего намаза наведался с инспекцией в импровизированный военный лагерь возле селения. — Что, так не делают? Что, не по старине⁈ Одну большую канаву для дерьма тебе предки запрещают вырыть⁈ Это какие-такие предки⁈ Вообще, что ли с ума по сходили!

Один из наибов, звероватого вида горец в косматой папахе, в ответ лишь вращал глазами. Он совершенно искренне не понимал, зачем его воинам нужно копать еще какую-то длинную яму. Для чего? В старину такого никто не делал. Горцы веками ходили в набеги «воевать» своих врагов и справляли нужду, где и как придется. Вообще, многое из тех военных новшеств, что предлагал Ринат, встречалось, если не в штуки, то с выражением крайнего недоумения. Зачем, часто звучал вопрос. Для чего идти на какие-то странные ухищрения, которые в добавок выглядят нечестными, «бабскими» и не достойными настоящего воина⁈ Мы всегда справлялись без всех этих уловок, утверждали несогласные. Главное, добраться до врага и «схлестнутся» с ним лицом к лицу…

— Что тут сложного? Отрядил рыл пятьдесят — шестьдесят копать за пределами лагеря длинную узкую. После обязал всех справлять нужду именно там, а не в каком-то другом месте. Ведь начали уже к реке ходить! Б…ь! А ниже по течению женщины белье стирают… Вон, уже собрался кто-то. К реке потопал, — наиб, похоже, все равно не понимал; Ринат тяжело вздохну и махнул рукой на него. — Короче, я сказал, нужно выкопать и ходить только туда. Не дай Господь, не сделаете… — он выразительно мотнул головой, намекая на серьезные последствия.

Едва горец в окружении десятка своих товарищей ушел, громко и недовольно обсуждая приказ, Ринат уже забыл про него. Ибо «на горизонте нарисовалась» новая проблема.

— Господин, я выяснил, что здесь, вообще, дозорных нет. В патрули ходят только люди из нашего селения, — подойдя ближе, сообщил ему Ахмед, его помощник и порученец. — Эти не хотят. Говорят, все равно чужих здесь нет. Боятся же лишь бабы…

Вот тут уже у Рината конкретно взыграло ретивое. Нежелание и даже непонимание нужности оборудования общего сортира для большого числа людей он еще мог каким-то образом понять и объяснить. Просто редко собираются такие многочисленные отряды и нет нужды в специальных отхожих местах. Но игнорирование караульной службы он просто физически не мог оставить без внимания.

— Ни хр… тут девки пляшут, если снизу посмотреть. Ахмед! Мухой за всеми наибами! Пусть тащат свои задницы в мой шатер! Бегом! Бегом! — заорал Ринат на опешившего порученца, который явно не ожидал такой реакции. — Дети гор, вашу м… Воевать они, значит, хотят, а все остальное побоку…

Встревоженные наибы, бывшие одновременно и гражданскими руководителями крупных селений и воеводами ополчений из них, прибежали довольно быстро. Судя по взмыленному виду и красным лицам некоторых, кое-кто, видимо, подумал, что на них или напали или еще собираются напасть. Собравшиеся обступили Рината с недоуменными лицами. Объяснений ждали. И тот их не разочаровал.

«Вставил пистон» просто грандиозных размеров, конечно фигурально выражаясь. Другими словами вряд ли можно было проиллюстрировать тот накал эмоций, что ощущался в тот момент в шатре. Давай волю свою гневу, Ринат высказал им все, что думал о дисциплине в отрядах мюридов.

—… Как же вы смеете называться мюридами⁈ Куда вам исполнять волю Господа нашего, если вы не слушаете наказов своего наставника и шейха⁈ Мюрид — это терпеливый путник, который на пути к Аллаху тщательно, не выказывая нетерпения и гордости, исполняет все предписания. Вы же, б…ь, анархисты! — значение вырвавшегося у него в запале слова они вряд ли поняли, однако общий негативный посыл определенно дошел до каждого. — Почему в лагере перед выступлением такой бардак⁈ Почему не разобрались с распределением продуктов? Снова каждый питается, как может и где может? Почему нет дозорных? Нас же тут всех с голыми задницами схватят! Ночью ворвутся в лагерь и вырежут всех, как кур! Что, словно было решить с очередностью караулов⁈

Он, конечно, еще распылялся и дальше. Громко, ярко и образно. Только одними воплями и наскоками всех проблем было не решить. Здесь требовалась постоянная и неустанная работа по каждому из направлений: боевая и физическая подготовка, организация передвижения отрядом, обустройство лагеря и караульной службы.

Всеми этими вопроса, поток которых не уменьшался, а становился лишь больше, приходилось заниматься с утра и до самой глубокой ночи. Иногда ему начинало казаться, что ворох проблем вот-вот погребет его под собой, раздавит вместе с папахой, черкеской, шашкой и ружьем.

Ближе к дате выступления Ринат начал осознавать, что приготовиться, как следует, ему все равно не удастся. Собираемое войско, несмотря на уйму потраченных сил и вложенных ресурсов, все еще напоминало даже не ополчение, а разношерстное сборище охотников и крестьян. Вооружен был, кто во что горазд: одно ружье на троих-двоих, одна более или менее современная винтовка русского или английского образца на десятерых. Не все были конными. У некоторых было плохо с одеждой. Про защиту — панцири, кольчуги, наручи, даже говорить было нечего.