Долгое чаепитие - Адамс Дуглас Ноэль - Страница 5
- Предыдущая
- 5/53
- Следующая
Рядом с автоматом лежал также кузнечный молот, весьма, в свою очередь, странный.
Кейт почувствовала вдруг, дурноту, комната начала кружиться, а в сундуках ее подсознания послышалось неутомимое, неугомонное шуршание.
Потом она поняла, что эти звуки не были просто частью ее воображения. Шум явственно слышался в комнате — от ударов, царапанья и приглушенного хлопанья крыльев. Шум то нарастал, то стихал — как ветер, но в своем полубессознательном состоянии Кейт не сразу могла определить, откуда он исходит. Наконец взгляд ее упал на шторы. Она смотрела на них с беспокойством и нахмурясь — как пьяный, который силится понять, почему дверь танцует. Шум шел оттуда. Она нерешительно приблизилась к шторам и раздвинула их. В окно бился огромный орел с кругами на крыльях. Он таращился своими огромными желтыми глазами и бешено долбил клювом по стеклу.
Пошатнувшись, Кейт отпрянула и попыталась выбраться из комнаты. Двери в конце коридора с окошками, похожими на иллюминаторы, распахнулись, и оттуда появились две фигуры. Их руки проворно подхватили Кейт как раз в тот момент, когда она, безнадежно запутавшись в трубках от капельницы, начала, описывая круги, медленно сползать на пол.
Когда ее заботливо укладывали снова в постель, она была без сознания. А полчаса спустя появилась фигура поразительно, раздражающе маленького роста в нелепо сидящем, непомерно большом для нее белом халате, увезла на каталке мужчину-великана из палаты, а затем через несколько минут вернулась за автоматом по продаже кока-колы, но Кейт так и не приходила в сознание.
Она пришла в себя через несколько часов вместе с лучами солнца, освещавшими комнату. День казался вполне обычным и спокойным, но Кейт все еще не могла успокоиться.
3
Некоторое время спустя то же самое солнце ворвалось в окна одного из домов в Северном Лондоне, и осветило фигуру безмятежно спящего мужчины.
В комнате, где он спал, царили грязь и беспорядок, и даже внезапное вторжение света не могло ее преобразить. Солнце медленно ползло по одеялу и простыням, словно боясь наткнуться на что-то, крадучись скользнуло к краю постели, быстро пробежало по некоторым предметам, встреченным на полу, робко поиграло с шариками пыли, на мгновение задержалось на чучеле летучей мыши, висевшем в углу, и убежало.
Из всех его посещений это было самым долгим — оно длилось час или около того, и за все это время спящая фигура едва ли пошевелилась.
В 11 часов зазвонил телефон, но и тогда спящий никак не отреагировал, не больше, чем когда он зазвонил без двадцати пяти семь, затем снова без двадцати семь, опять без десяти семь, а потом непрерывно в течение десяти минут, начиная с без пяти семь, после чего погрузился в долгое и полное особого значения молчание, прерванное лишь воем сирены полицейской машины на близлежащей улице около девяти часов, звуками клавесина XIX века около девяти пятнадцати и выносом его же судебными приставами в десять с чем-то. Ни для кого ничего необычного в происходящем не было — люди, которые приходили сюда, привыкли находить ключ под ковриком около двери, а человек, который спал, привык спать, не слыша этого. Выражение «спать сном праведника» к нему, пожалуй, не подходило, если только не имелось в виду, что засыпал он мгновенно, но одно можно было сказать совершенно определенно: он спал как человек, который, стоит ему забраться в постель и выключить свет, не будет растрачивать время попусту, занимаясь всякой ерундой.
Это была не та комната, которая наводила на мысли о возвышенном. Людовик XIV, к примеру, нашел бы, что в ней недостаточно солнечно и мало зеркал — она бы ему совсем не понравилась. Он пожелал бы, чтоб отовсюду были убраны носки, а также пластинки, а может быть, даже приказал бы сжечь помещение дотла. Микеланджело испытал бы страшные муки при виде ее пропорций, которые не только не были величественными, но лишены и сколько-нибудь заметной гармонии или симметрии, за исключением той, что во всех частях комнаты содержалось примерно равное количество немытых кофейных кружек, ботинок и полных до краев пепельниц, которые начинали уже совмещать свои обязанности друг с другом.
Стены были зеленого цвета почти точно такого оттенка, который заставил бы Рафаэля Санти скорее откусить себе руку, чем использовать его, а если б комнату случилось увидеть Геркулесу, то полчаса спустя он вернулся бы туда, вооружившись судоходной рекой. Короче, это был самый настоящий притон, которому, по всей видимости, суждено было оставаться таковым до тех пор, пока владельцем его продолжал оставаться мистер Свлад, или Дирк Джентли, урожденный Чьелли.
Наконец Джентли пошевелился.
Простыни и одеяла, перекрутившись и спутавшись, обмотались вокруг головы, но вот откуда-то из середины ложа показалась вылезшая из постельных принадлежностей рука, и пальцы легкими постукивающими движениями стали нащупывать что-то на полу. Хорошо зная маршрут, они удачно обогнули миску с какой-то гадостью, которая стояла там еще со времен Михайлова дня, и наконец натолкнулись на полупустую пачку сигарет «Голуаз» без фильтра и коробку спичек.
Пальцы вытряхнули из пачки смятую сигарету, схватили ее вместе с коробкой спичек и затем начали пробираться ощупью через лес простыней, скрутившихся в узел у изголовья подобно фокуснику, манипулирующему платком, из которого должна вылететь стайка голубей.
В конце концов сигарета была засунута в отверстие. Затем зажжена. Некоторое время казалось, что курит сама кровать, вздымаясь и опускаясь при каждой затяжке. Она долго и громко кашляла, всю ее сотрясало, и лишь через какое-то время дыхание стало приобретать более ровный ритм. Таким путем Дирк «Джентли приводил себя в чувство.
Так он лежал еще какое-то время, ощущая какое-то чувство вины и тревоги от чего-то, что лежало тяжким грузом на его плечах. С неимоверными усилиями Дирк поднял себя с постели и через несколько минут прошлепал вниз.
Из почты на коврике у двери он нашел то же, что и всегда: письмо, угрожающее в резком тоне забрать у него карточку „Америкэн экспресс“, просьбу зайти за карточкой „Америкэн экспресс“, и несколько счетов еще более истеричного и невероятного характера. Он никак не мог понять, почему их продолжали ему присылать. Деньги на почтовые затраты казались ему чем-то стоящим, выброшенным попусту на нечто нестоящее. Покачав головой, он выразил этим удивление по поводу идиотизма и недоброжелательности, существующих на свете, пошел на кухню и осторожно приблизился к холодильнику.
Он стоял в углу.
Кухня была большая и настолько уныло-темная, что даже после включения света она нисколько не ожила, а просто из темной стала желтой. Дирк уселся на корточки перед холодильником и внимательно осмотрел краешек дверцы. Он нашел то, что искал. На самом деле он нашел даже больше того, что искал.
Внизу, между прокладкой и основной частью холодильника, покоился человеческий волос. Он был прилеплен туда слюной. Дирк вполне ожидал увидеть его. Он сам прилепил его туда три дня назад. То, чего он никак не ожидал, был второй волос.
Дирк встревоженно насупился. Второй волос?
Он был прилеплен поперек щели точно так же, как и первый, только повыше, — но не им. Он принялся рассматривать его более тщательно, вблизи и даже зашел настолько далеко, что открыл ставни на окнах, чтоб получше осветить место действия. Дневной свет расчищал себе путь, как команда полицейских, и то и дело словно спрашивал: „Что здесь происходит?“ — по мере того, как продвигался вглубь комнаты, которая, так же как и спальня, поставила бы любое существо с эстетическим складом в затруднительное положение. Как большинство других комнат в доме Дирка, она была большой, с неясными, как в тумане, очертаниями и абсолютным бардаком. Она просто издевательски ухмылялась любым попыткам прибрать ее, глумилась над ними и отмахивалась от них, как от одной из мертвых мух, кучкой лежавших на подоконнике, на стопке коробок из-под пиццы.
Благодаря свету была установлена природа второго волоса — седой у корня, он был выкрашен в ярко-оранжевый цвет. Дирк поджал губы и стал напряженно думать. Ему не особенно потребовалось напрягать свой ум, для того чтобы понять, кому принадлежал волос, — лишь у одного человека, регулярно заходившего на кухню, голова выглядела так, словно она использовалась для извлечения окислов металлов из отходов производства, — но он должен был проанализировать смысл сделанного им открытия: что мог означать ее волос, приклеенный к дверце холодильника?
- Предыдущая
- 5/53
- Следующая
