Ванька 10 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич - Страница 11

Так-так…

Значит и здесь сейчас советская власть… Ну, тогда беречься мне надо.

— Постреляли, говорят, не без этого. До этого и после с оркестром по улицам ходили. Мужики на базар ездили, они и рассказали.

— В уезде что? — задал я очередной вопрос.

Федор мои слова пропустил мимо ушей.

— Верховный Совет-то хороший был. Хлеб за пределы губернии запретил вывозить…

Ещё минут пять Федор мне расхваливал предыдущую власть, а потом к моему вопросу вернулся.

— В уезде? Ходят с красными бантами…

Сказал и замолк Федор, в свои мысли провалился. Я его не тревожил — дорога у нас дальняя, успею про всё его расспросить.

— Теперь хлебушек забирать начали, — наконец вернулся мой возница к рассказу о местном житье-бытье. — Из Москвы прибыл продовольственный отряд, оголодали там… По деревням ездят, выгребают всё до зернышка. К нам в село пока не были — мы дальние.

Мля…

Похоже, спокойной жизни у меня тут не будет…

— Кругом — всякие дела творятся. Вон, в Ижевске стала новая власть рабочих в Красную армию мобилизовать, а там через одного — солдаты бывшие. Их пугнули — кто добровольцем не пойдёт, тому — расстрел без суда и следствия. Тут на заводах гуднули, оружейный склад открыли, винтовки захватили и сами комиссаров перебили. Теперь в Ижевске и Воткинске Прикамский комитет.

Во дела…

Попал. В Вятке и уезде — советская власть, в Казани — вчера её уже, наверное, не стало, в Ижевске и Воткинске — Прикамский комитет.

— Прикамский комитет — это кто? — уточнил я у Федора.

— Леший его знает. Не советская власть. Там у них — Народная армия. Командует полковник и кавалер Федичкин. Ижевцы с оружием умеют обращаться, вон сколько уже его делают.

Фамилия Федичкин мне ничего не говорила, не слышал я про такого полковника и кавалера.

То, что Федор такой подробный расклад дал, меня не удивило. Атаман бойцовской артели, что довольно большую территорию под своей защитой держит, не только руками и ногами валить противника умеет. Он головой работает, решения принимает, а для этого информация требуется. Причем полная и свежая.

Кто его не знает, посмотрит — мужик и мужик, на вид — не богатырь даже. На свадьбе срамные частушки бабьим голосом поет. Это — для чужих. Свои к нему — по имени и отчеству, с полным уважением.

Меня сам Федор не расспрашивал. Знал, придёт время — сам расскажу. Пока он меня в тутошнюю жизнь вводил, коль уж я сюда вернулся.

— В волости как дела? — дошла у меня очередь и до этого вопроса.

— Никак. Дальние мы, не догребли до нас руки у новой власти. Флаг — повесили.

Вот как… Тогда, по сути, бузники в волости за порядком следят. Само-собой, без всякого мандата. Где-то там революции одна за одной, брат с братом в бой роковой вступают, вихри враждебные веют, а в волости Федор Терентьевич опять за всё в ответе.

— Федор Терентьевич, а Павел Павлович как? — справился я о земском фельдшере. Сейчас — уже не земском. Отменила советская власть земское самоуправление.

— Фельдшер-то наш? Жив, чего ему сделается… Медицинский пункт его закрыли, так он из дома лечит.

Тут Федор неожиданно соскочил с телеги, залихватски свистнул и сыпанул очередной частушкой.

Ах ты! Ох ты!

Чаво же я не дохтур?

Я бы сам себя лечил

Пока бы не подохнул!

У Федора на каждый случай частушка припасена. Такой он и есть…

— У него и жить будешь — всё старику веселее.

Вот, Федор Терентьевич и с жильем для меня вопрос заранее продумал. Не удивлюсь, что уже и с Павлом Павловичем переговорил.

— Высоковские как?

Когда я из села уезжал, у артели Федора с ними мира не было.

— Давно замирились. Волей-неволей. Мужиков-то, что у них, что у нас — почти не осталось. Случись что, друг-другу помогаем. Хорошо, что ты вернулся. Павел Павлович-то, открылся мне, что многому тебя научил, а я вижу — ты, Ваня, ещё где-то добавил.

Так, вот почему Федор Терентьевич на меня всё так внимательно поглядывал. Крупная и мелкая моторика у бузника — не как у обычного человека. Артельные несколько иначе движутся, да и не только. Чужому, несведущему, это и, может, не заметно, но не Федору же.

— Покажу, — не стал скрывать я.

— Век живи, век учись, — озвучил непреложную истину Федор Терентьевич.

— А, всё дураком помрешь. — подмигнул я вознице.

Федор рассмеялся.

— Так, давай по чуть-чуть, дорога-то долгая, а всё короче будет.

Не дожидаясь моего согласия, Федор Терентьевич потянул к себе холщевый мешок с гостинцами кума. Там — было. Четверть.

За неимением питейной посуды мы отхлебнули прямо из горлышка. Тут уж, душа — мера.

Глава 20 Люди Лысого

Мы выпили и по пирожку с грибами умяли.

Хорошо…

Травка зеленеет, солнышко блестит… Мир как-то просветлел даже.

С версту проехали и Федор Терентьевич снова руку к мешку с гостинцами кума протянул.

— Ручки зябнут, ножки зябнут… — залихватски подмигивая мне начал возница. Кстати, этому стишку я его в своё время и научил. Правда, стишок — зимний, но — какая разница… В текущую ситуацию укладывается.

— Не пора ли нам дирябнуть, — закончил я начатое Федором Терентьевичем.

— Во, правильное предложение!

В руках атамана уже красовалась четверть.

— Ну, по чуть-чуть, — обозначил дозу Федор Терентьевич.

Четверть была протянута мне. Я сделал глоточек.

Атаман приложился гораздо солиднее.

Ну, всё, попала вожжа Федору под хвост…

В мешке, что дал кум, на два пирожка стало меньше.

Так мы и ехали. После ещё одного причащения Федор Терентьевич частушки запел. В большинстве своем, для меня новые.

— А, не вернуться ли нам? — вдруг получил я заманчивое предложение.

— Агапит просил скорее вернуться, — напомнил я возжелавшему продолжения банкета.

— Точно, точно! — нахмурился Федор Терентьевич. — Просил Агапит. Знает он что-то. Знает. В Вятке его электрической машиной лечили, вот после этого он знать начал… Скажет — обязательно сбудется.

Вот оно как…

При мне, когда я в психиатрическом отделении работал, там никакой электрической машины ещё не было. Значит — купили. Молодцы… Растет материально-техническое обеспечение медицинской помощи в Вятской губернской больнице.

После моего напоминания об Агапите Федор Терентьевич начал стимулировать увеличение скорости лошадиной силы, что тащила нашу телегу. Результативностью его действия не отличались. Лошадка, как шла, так и продолжала двигаться. Только один раз голову к нам повернула и посмотрела укоризненно. Забыл, видно, её хозяин, что тише едешь — дальше будешь.

Пирожки у нас кончились, но как ни странно, нас это не огорчило. Закуска, она градус крадет.

К полудню, что я, что Федор Терентьевич были уже хороши, поэтому не заметили, как из кустов на дорогу человек вышел. Лошадка Федора в него чуть не мордой уткнулась и встала. Тут на него мы внимание и обратили.

— Давай, слазь с телеги, — сказал непонятный мужик и ещё ручкой своей нам небрежно помахал. Куда-то на землю, чуть не под копыта лошадки.

— Чо надо? — добродушно спросил его Федор.

— Слезайте, кому сказано! — повысил голос мужик.

Тут на тракт ещё двое вышли.

— Во, подвалило… — мотнул головой Федор Терентьевич.

Что подвалило, мне оставалось только догадываться.

Сам возница с места не сдвинулся, а мне на дорогу пальцем указал.

— Слазь. Покажи, чему научился.

Мля…

Он, что сейчас увидеть возжелал, как я свои умения в боевых искусствах увеличил? Одурел? Один против троих, ещё и вооруженных?

— Давай, давай, — поторопил меня атаман бузников. — Не робей.

Легко сказать…

Не ему сейчас шкуру продырявят…

Я спрыгнул с телеги.

Да, ну его к лешему! Сам пусть геройствует…

От выпитого меня мотнуло и я, не хотя того, пару шагов вперёд сделал.

Тут мужик у лошади в лице изменился. Наглая его улыбочка с морды сползла.