Ведьмины камни (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 57

– Благодарю, конунг. – Хедин поклонился. – И тебе, княгиня, за дары для моих родичей.

В те же дни, когда Тородд, Ингвар-младший, Хедин и прочие их спутники готовились к долгому путешествию вверх по Днепру, а там через волоки на Ловать и Ильмень, свою долю узнали и наемники. Им тоже вскоре предстояло трогаться в путь: в земли северян и радимичей. Разделив на отряды человек по сто, их собирались разместить в погостах, возложив на местных жителей обязанность поставлять им хлеб и прочее, необходимое сверх дичи и рыбы, которые они добудут сами. Взамен Ингвар отказывался на этот год от полюдья и дани, но предвидел немалое недовольство смердов: мало того, что прокорм варягов их обременит, так еще и возможны столкновения с чужаками. Как сказала княгиня, когда варягам надоест сидеть день за днем в дыму очага и хвастать друг перед другом своими подвигами, они непременно пойдут искать развлечений в окрестные веси. Она была недовольна этим решением, но лучшего не было: варягов нельзя было ни отпустить, ни оставить на всю зиму в Киеве.

В те же дни воевода Ивор с дружиной и греческие послы тронулись вниз по Днепру, на юг, в Царьград, чтобы до весны утвердить с Романом цесарем долгожданный мир. Киев-город, взбудораженный наплывом чужих людей, понемногу утих. Наконец завершалась мятежная пора, длившаяся пятое лето, с тех пор как Ингвар сверг с киевского стола Олега-младшего. Еще совсем не старый князь – Ингвару было только двадцать пять лет, а его мудрой княгине двадцать два, – добился уважения и внутри страны, и от ее могущественных соседей. Будущее сулило ему счастье – насколько можно полагаться на прочность нитей, что держат в руках три великанши-норны.

Голые деревья почернели, желтая листва густо покрыла землю, когда Тородд со своей многочисленной дружиной добрался до родного Хольмгарда. Предупрежденная гонцом, госпожа Сванхейд вышла встречать его на внутренний причал. Как и в прошлый раз, она знала немногим более того, что ее сыновья живы.

Было холодно, и Хельга, заранее вышедшая на причал, прохаживалась туда-сюда в толпе таких же нетерпеливых, засунув руки в рукава своей нарядной куньей шубки. Уже несколько раз принимался идти снег – мягкими крупными хлопьями, но быстро таял на влажной листве, иногда даже еще в воздухе. Однако уже вот-вот стоило ждать настоящих холодов, а если начнут замерзать реки, Тородду с его дружиной будет куда труднее одолеть остаток пути. Каждое утро Хельга просыпалась с двумя мыслями: не пришел ли мороз – и не будет ли сегодня гонца о возвращении войска. Все молили богов, чтобы гонец пришел раньше, чем морозы. И боги услышали. Войско возвращается – и теперь «меряне» станут молиться о скорейшем приходе холодов, чтобы по зимнему пути без новых задержек отправиться домой. Если у Хедина все благополучно… мало ли что могло случиться за два года!

Он даже мог жениться там, в Киеве! Ему ведь уже… двадцать четыре. После таких приключений он может устраивать свою судьбу, не спрашивая родных – если найдет подходящую девушку. Хельга невольно воображала, как Хедин подводит к ней какую-нибудь киевскую боярышню, закутанную в платок от холода, а может, позади нее нянька будет держать на руках младенца… За два года все это вполне могло у Хедина появиться!

От этих мыслей ее отвлек крик с башни – единственной уцелевшей башни на южном конце вала. Вскоре и с причала стали видны многочисленные лодьи, идущие по Волхову от Ильменя. Затрубили рога; показалась госпожа Сванхейд. Первой причалила лодья со стягом Тородда; он высадился и пошел к матери. Хельга искала глазами брата; сердце колотилось и обрывалось от волнения. Гонец поведал лишь то, что сражений в Греческом царстве не было и войско вернулось без особых потерь, но долгий путь редко обходится без болезней и несчастных случаев…

– Хельга!

Обернувшись на знакомый голос, она наконец увидела в толпе мужчин Хедина, и, как часто бывает в таких случаях, ее глаза в первый миг его не узнали.

– Как ты выросла…

Это было первое, о чем подумал Хедин при взгляде на сестру. На самом деле роста в Хельге не прибавилось, в чем он смог убедиться, когда она подошла его обнять – она уже лет пять назад достигла своего полного роста, как это бывает с девушками. Хедин видел, что она изменилась, но в чем дело, не мог понять.

– Хедин… – Хельга обеими руками взяла его руку и прижала к своей груди. – Какой ты стал…

– Какой?

В замешательстве Хельга опустила взгляд от его лица к серому камешку на коротком ремешке, висевшему у него под горлом, почти в ямочке меж ключиц, потом снова подняла глаза к лицу, будто сверяя: «ведьмин камень» тот, значит, и человек тот. Брат тоже показался ей другим – ведь они не виделись без малого два года. Хедин и прежде возвращался из Булгарского царства загорелым, но теперь на его лице отражались пережитые новые впечатления, изменившие его взгляд на мир, а значит, и его самого.

– Наконец-то в моем доме снова будет хотя бы один сын! – говорила госпожа Сванхейд, обнимая Тородда, пожалуй, самого любимого ее сына из трех.

– Тородд, смотри, как вырос Берси! А Альва уже немножко говорит! Альва, скажи: папа!

– О, это что за великан? – Смеющийся Тородд взял у жены их второго ребенка – сына, родившегося около года назад, прошлой осенью.

Благодарный жене за наследника, Тородд дал ему имя в ее честь – Берислав, но дома его прозвали Берси – «медвежонок». Это был крепкий мальчик, любимец госпожи Сванхейд.

– И теперь, я надеюсь, к нам скоро вернется и Логи… – Сванхейд огляделась, отыскивая «мерянина», в обмен на которого должен был вернуться ее сын. – Жаль, не успеет к йолю.

Найдя глазами Хедина, она приветливо ему кивнула, и он подошел вместе с сестрой, державшей его за руку.

– Здравствуй, Хедин, рада тебя видеть невредимым. Правда, Хельга стала совсем взрослой? – не без гордости сказала ему Сванхейд, как будто речь шла о ее собственной дочери.

В этом было все дело: в восемнадцать лет на лице Хельги отражалась настоящая женская зрелость, и ее уже легче было представить хозяйкой большого дома, чем девочкой, разговаривающей с цветными камешками. Много лет образ девочки, маленькой сестры, заслонял в глазах Хедина ее настоящую, но после разлуки он увидел ее такой, какой она стала на самом деле, потому и не узнал.

Поначалу в Хольмгарде стояла обычная в таких случаях суета: здешние жители расходились по своим домам, из лодий выгружали разную поклажу, ратников и хирдманов размещали в дружинных и гостевых домах. Вместе с Тороддом приехал и Ингвар-младший со своими людьми – ему предстояло немного отдохнуть и двигаться дальше на север, еще переходов семь до Альдейгьи. Будучи сыном падчерицы Сванхейд, он приходился королеве кем-то вроде внучатого пасынка, но принимал шутливые обсуждения своей странной степени родства с добродушием, делавшим честь его зрелости.

Хедину с его мерянами предстояло пока жить в гостевом доме. Оставив там пожитки и переменив одежду, он перешел в гридницу, и там, сидя на помосте, наблюдал, как уверенно Хельга распоряжается челядью, накрывающей на столы. Если бы он не знал, кто она такая, то принял бы ее за дочь госпожи Сванхейд. Кажется, этот лилово-синий хенгерок у нее новый, он такого не помнил; надо думать, госпожа Сванхейд подарила.

– Я и правда стала ей почти как дочь, – подтвердила Хельга, когда он сказал ей об этом. – Ведь из семьи при ней осталась только Бера, а у нее двое малых детей, да и еще один скоро будет, ей не до хозяйства. Я многому научилась… Даже умею теперь ткать тесьму из шелка и серебра!

– Это видно.

– Ты носишь мой камешек. – Растроганная Хельга прикоснулась к серому камню у него на шее. – Он хорошо тебе послужил?

– Как видишь. Если подумать… Может, силой этого камня и был устрашен Роман цесарь, что предпочел дать нам выкуп без сражения, лишь бы мы убрались подобру-поздорову?

В самом деле, как знать, которое из множества всевозможных обстоятельств оказалось решающим? Которая из выпряденных норнами нитей притянула итог событий? Иной раз эта нить лежит на поверхности и видна всем, а иной раз ее не видит даже тот, кто за нее держится, но каждая делает свое дело.