Что такое боги и как с ними быть - Кальдера Равен - Страница 5

Если архетипизм вторгается в политеизм напрямую, возникают серьезные проблемы: хлопот от него оказывается куда больше, чем от старого доброго атеизма. А виной всему, опять-таки, укоренившееся среди политеистов представление о чрезвычайной обидчивости богов. Не верить в бога только потому, что вы никогда не сталкивались с ним лично, — это одно дело, и это вполне понятно и объяснимо. Но утверждать, что вы лично встречались с божеством, которому поклоняются другие люди, и что на самом деле оно — всего лишь некое орудие или энергетическая форма, искусственно созданная людьми ради определенных целей, — это уже совсем другая история. С точки зрения «жесткого» политеиста, сторонники такого подхода недалеко ушли от социопатов: реальные, родные и любимые Личности в их понимании сводятся всего лишь к объектам эксплуатации.

Здесь я позволю себе еще раз предостеречь политеистов от чересчур эмоционального подхода к проблеме и напомнить им, что наши реальные, родные и любимые боги не нуждаются в защите. Во-первых, они все-таки боги со всеми вытекающими из этого последствиями, так что эксплуатировать их подобным образом человеку не по зубам. Во-вторых, наши боги хоть и не всеведущи, но все же далеко превосходят нас возрастом, мудростью и опытом. Они прекрасно понимают, что человек не признающий их существования, наверняка не стремится оскорбить их сознательно. В-третьих, по моему личному опыту, нашим богам обычно и дела нет до архетипистов и до того, что творится у них в голове. Напомню, опять-таки: если бы боги захотели их переубедить, они нашли бы способ.

Однажды группа архетипистов арендовала поле на моей ферме для своего ритуала. Они держались вежливо и не сорили, так что я пустил их без особых опасений. Все из той же вежливости они пригласили меня поучаствовать и дали мне текст ритуала. Читая этот глубоко архетипистский текст, пестрящий приказами богам исполнить то-то и то-то и грубыми отождествлениями совершенно не схожих между собой божеств из самых разных культурных традиций, я засомневался, стоит ли мне участвовать. И тотчас же от моей божественной покровительницы пришел ответ: «Нет». Я удивился и спросил, считает ли Она этот ритуал оскорбительным для Себя или для других богов. «Нет, — ответила Она. — Они просто ничего не понимают, так что пусть их. Но ты-то понимаешь. И из твоих уст эти слова прозвучали бы оскорблением».

Некоторые языческие теологи и социологи подразделяют «традиции» (или то, что приверженцы других религий назвали бы «сектами» или «деноминациями») неоязычества на пять основных категорий: традиционная британская Викка, современная Викка, традиции, производные от викканских, реконструкторские школы и традиции, производные от реконструкторских. Из всех перечисленных направлений к политеизму более всего склонны реконструкторы — группы, стремящиеся воссоздать древние политеистические религии отдельных культур (например, Асатру и скандинавские реконструкторы работают на базе скандинаво-германской культуры, «Religio Romana» воссоздает дохристианскую религию Древнего Рима, «Эллинион» — религию Древней Греции, «Кемет» — древнеегипетские традиции). Традиции, производные от реконструкторских, действуют в более широком диапазоне — от крайнего политеизма до некоей неопределенной смеси политеизма с пантеизмом, — но при этом, как правило, не ограничиваются какой-либо одной культурой или пантеоном.

Маргариан Бриджер и Стивен Хергест в своей статье «Языческий деизм: три точки зрения» представляют (впрочем, исключительно в рамках викканской парадигмы) политеизм, пантеизм и архетипизм как три вершины треугольника, располагая между каждыми двумя из этих вершин целый спектр «гибридных» верований. Согласно такой классификации некоторые язычники попадают в промежуток между политеизмом и пантеизмом (иногда воспринимая богов как отдельные сущности, а иногда — нет, в зависимости от обстоятельств и в различной степени), а некоторые — между пантеизмом и архетипизмом (полагая, что боги порождены нашим сознанием, но допуская, что за этими мыслеформами иногда может стоять некая божественная сила). Архетипизм и политеизм разделены более широкой дистанцией, и представить себе нечто среднее между двумя этими позициями — «максимально атеистической» и «максимально теистической» — гораздо труднее. Бриджер и Хергест останавливаются на гипотезе о том, что в этот промежуток попадают люди, которые ухитрились установить тесные и глубоко личные отношения с божественными мыслеформами, не веря в их реальность. У комментаторов этой классификации встречается предположение, что отрезок между архетипизмом и политеизмом занимают люди, верящие в богов, но при этом убежденные, что «сущность», с которой они взаимодействуют в своей духовной практике, — это лишь искусственное порождение человеческого сознания, условно связанное с соответствующим божеством, а не манифестация этого божества как такового.

В среде неоязычников время от времени возникают конфликты и споры по поводу той или иной из вышеперечисленных разновидностей веры. Отчасти это связано с попытками отстоять общепринятую ныне среди язычников (хотя и выраженную в разных группах в различной степени) позицию религиозной терпимости, но отчасти — еще и с тем, что языческая теология и компаративистика в контексте нашей религии еще не вышли из пеленок, не привлекли сколько-нибудь серьезного внимания сторонних исследователей и не удостоились сравнительного анализа в работах солидных межконфессиональных теологов. Но первые признаки взросления нашей религии уже налицо, и со временем, по мере численного роста неоязычников и появления более глубоких исследований и дискуссий, эта ситуация неизбежно изменится. Признаться честно, я жду этого с нетерпением. Из всей этой семейки верований именно политеизм — самый сложный объект для серьезного теологического анализа, но это не значит, что его нельзя исследовать основательно, красиво и со всей любовью и уважением, которых он заслуживает.