Курсант: Назад в СССР 11 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 11

Глаза Светлицкого, как мне показалось, недобро сверкнули, но тут же выражение рубленного, как у прожженного милиционера, лица, приобрело вид благожелательный и радушный. Совсем он не похож на писателя — на опера или бандита, скорее. Писатели, в моем представлении — люди рыхлые душой и телом, ранимые и утонченные, вечно продирающиеся сквозь муки творчества, депрессии и прочие прокрастинации к самовыражению через буковки и запятые. А этот стоит павлином, пышет статью, будто престарелый гладиатор вышел на свой коронный последний бой.

Раздумывая над всем этим, я и на приветствие отреагировал не сразу.

— Петров? — литератор протянул мне твердую, как доска, ладонь. — Тот самый Петров?

— Наверное, — кивнул я и пожал руку, ладонь будто на секунду сдавили тиски. — Смотря, что вы имеете в виду…

— Ну, не скромничайте, молодой человек. Это же вы — специалист по серийным убийцам, про вас в «Щит и меч» постоянно статьи выходят.

— Ну, не только про меня, я же не один работаю. У нас команда.

— Да, но для читателя нужен один герой. Одна харизма, вы понимаете? Вот вы как раз подходите.

— Для чего подхожу?

— Как для чего? — махнул руками Светлицкий. — Для романа…

— В каком смысле? — поскреб я затылок.

— Я писатель.

По его лицу скользнула тень неудовольствия.

— Да, конечно, я в курсе… — поспешил я ответить. — Недавно прочитал ваш рассказ «Повешенный».

— Вот как? Не думал, что из действующих работников доблестной милиции меня кто-то читает. У меня, скорее, чтиво на обывателя.

— А теперь вы скромничаете, Всеволод Харитонович, — лукаво улыбнулся я. — И читают, и фильм все смотрели по вашей книге — «Тени не исчезают».

Лицо писателя расправилось и, насколько можно было уследить в полумраке, даже порозовело немного.

— Признаться, очень рад… Так вот, я хотел бы написать роман, современный детектив, и взять для прототипа главного героя вашу персону. Как вы на это смотрите?

— Польщен, Всеволод Харитонович, романов с меня еще никто не писал.

Я покачал головой — мол, даже не знаю, но и отказать не смею.

— Нам надо будет с вами встретиться тет-а-тет и все детально обсудить. Мне нужен материал для книги из первоисточника, так сказать…

К нам подскочил какой-то прыщавый хлыщ и, извиняясь, утащил Варю танцевать. Судя по всему, это был ее знакомый. Девушка нехотя подчинилась, с грустью напоследок глянув на меня. Они исчезли в толпе танцующих, а мы с писателем отошли в сторонку и продолжили беседу.

— Какими вы судьбами в нашем забытом богом городе? — поинтересовался Светлицкий. — Не поверю, что в отпуск. У нас не курорт, хотя достопримечательности тоже имеются. Одни старинные дома чего стоят.

— По работе, — кивнул я.

— Неужели у нас в Литейске маньяк объявился? — писатель впился в меня пытливым взглядом серых, как графит глаз.

— Нет, — поспешил разуверить я собседеника, — мы работаем по одному эпизоду. Случается, что не только маньяками занимаемся.

— Дайте угадаю… — Светлицкий картинно наморщил лоб, изобразив муки размышлений. — Вы расследуете убийство Парамонова. Так?

— Вы очень проницательны, — всплеснул я руками, будто на самом деле удивился. — Как вы догадались?

— Ну, это несложно… В нашем городке это самое громкое преступление за последнее время. Хотя там, вроде как, суицид усматривался.

— Разберемся… — хмыкнул я, не собираясь вдаваться в детали. — Так что насчет современного детектива? Когда встретимся обговорить детали?

Такой повод прощупать Светлицкого казался мне подарком судьбы, хотя про роман он, может, для красного словца загнул. Если у него рыльце в пушку, то писатель, возможно, тоже собирался меня прощупать, придумав хорошую причину — сбор материала для книги. Хотя по нашим похождениям межведомственной группы впору уже не только книги писать, а фильмы снимать. Но в СССР сейчас в чести литература не столько развлекательная, сколько идейно-превозмогательная, поэтому так популярны Дюма и Джек Лондон, что утоляли жажду читателей по простым приключенческим книжкам. Это уже потом хлынет море книжных боевиков на рынок девяностых — про ментов, шпионов и суперагентов всех мастей.

— Только у меня к вам просьба… — Светлицкий взял меня под локоток и прищурился, смотря прямо в глаза. От такого взгляда было не очень приятно, но я глаз не отвел. — Не пудрите мозги моей дочери, хорошо?

— Не собирался, — холодно ответил я.

— Я же вижу, как моя девочка на вас смотрит.

— А что в этом плохого? — будто не понимая, спросил я.

— У вас стрелки на брюках безупречные, — кивнул вниз Светлицкий, — рубашка выглажена до блеска.

— И?

— Вы или женаты, или приехали сюда со своей пассией… Обычно командировочные не утруждают себя такой безупречной глажкой.

— Я здесь с коллегами, — прищурился я. — И люблю аккуратность.

Наш разговор прервал Монашкин. Вклинился в тесный круг, положив своих худые руки нам плечи:

— Товарищи! Ну что же вы стоите? Пойдемте уже за стол! Выпьем, там и поговорим. Кстати? А где Анжела Павловна? Вы не видели? Наша юбиляр куда-то пропала…

— Убили! — вдруг истерично завопила какая-то женщина в конце зала. — Именинницу убили!

Я, признаться, подумал, что это чей-то розыгрыш, вроде украденной невесты, но народ гурьбой повалил на балкон. А потом так же стихийно в страхе отхлынул назад. Женщины охали, мужчины их поддерживали под руки, на лицах гостей отпечатался ужас.

Я поспешил в эпицентр событий, бросив писателя с его предупреждениями. Растолкав локтями посетителей, выбрался на широкий балкон с балюстрадой изогнутых столбиков, поддерживающих массивные перила, и витыми колоннами, выполненными в лучших традициях барокко.

На мраморном полу лежало распростертое тело Коровиной. Разметав пышное белое платье, она неестественно откинула голову. Глаза закрыты, под затылком краснела растекающаяся лужица крови.

Кто-то уже ползал возле потерпевшей, ощупывая горло. Как выяснилось, это был местный литейский главврач.

– Анжела Павловна мертва, — растерянно пробормотал он, глядя на свои окровавленные руки. — Повреждена затылочная кость.

– Спокойно, товарищи! — подоспел Горохов. — Никому не покидать заведение. Мы должны всех опросить.

Шеф с ходу включился в работу, даже чуть заплетающийся от выпитых рюмочек язык ему не помешал.

– Вы с ума сошли! — прошипел Борис Борисович, повиснув на руке следователя, будто Моська. — Это же уважаемые люди города!

– У нас убийство, — холодно проговорил шеф. — И убийца, Борис Борисович, может находиться среди этих самых уважаемых людей.

Председатель исполкома не отступал:

– Пусть идут домой, а потом, кого надо, вызовем. Вы представляете, какой скандал разразится, если всех задержим?

– Перед законом все равны, — Горохов освободил руку от «Моськи».

Я отловил одного из бестолково бегавших официантов и отправил его звонить в «02», чтобы зафиксировать происшествие через дежурку.

К нам подошел прокурор и встал на сторону Монашкина.

– Никита Егорович, — пробормотал он, пряча глаза. — Мы сами разберемся. Поверьте, отработаем все по полной. Но Борис Борисович прав — гостей надо отпустить по домам.

– Никого не выпускать, — Горохов был непреклонен, и казалось, сам готов был встать на выходе, закрыв ее широкой грудью.

– Хочу вам заметить, что это не ваша подследственность, — прокурор, наконец, осмелился поднять глаза на Горохова. — Осмотр будет проводить мой дежурный следователь, а оперативно-розыскными мероприятиями займется местная милиция. Отдыхайте, Никита Егорович, просим прощения за этот вопиющий инцидент, но я вас попрошу покинуть место происшествия…

– А вы ничего не перепутали, Тимофей Олегович⁈ — гневно сверкнул глазами шеф, даже лысинка его зловеще блеснула. — Я представитель генеральной прокуратуры! И проконтролирую на месте, как вы отрабатываете место особо тяжкого преступления!