Сделка с джинном (СИ) - Платунова Анна - Страница 25

Дверь сорвало с петель, градом посыпалась деревянная щепа. Порог перешагнул мастер Верейс. По виску струилась кровь, лицо искажено от гнева.

– Стоять! – крикнул он.

– Кувшин! – рыкнул Яр, в его голосе загрохотал гром. – Сейчас или будет поздно!

Я попятилась, не сводя взгляда с приближающегося куратора.

– Простите меня…

Я опередила боевого мага на долю мгновения. Он протянул руку, призывая артефакт, но я схватила кувшин на лету и выдернула пробку, которая вышла на удивление легко. Краем глаза увидела знакомый силуэт пожилого джинна.

– Перенеси нас в безопасное место!

В ту же секунду запах гари растворился, глаза перестало щипать от едкого дыма, сделалось светлее. Зато завоняло тухлятиной и нечистотами. Мы все трое – я, подлый гад и Хафиз – стояли посередине редкостной халупы. Разве что нищий, оставшись без крыши над головой в осенний дождливый вечер, не побрезговал бы провести здесь ночь.

Окна выбиты, очаг забит мусором, временные жильцы предпочитали разводить огонь прямо на полу, благо пол в халупе оказался земляной. Из мебели – трухлявая софа да колченогий стул, больше годный на растопку.

Потянуло сквозняком, и я, разгоряченная после жара, покрылась мурашками. Тело охватила страшная слабость. Я осела на грязный пол, не дожидаясь, пока потеряю сознание.

– Не дворец, конечно, – сказал Хафиз, – понимаю. Но что же сразу чувств-то лишаться! Дело поправимое!

Вовсе не убогое убранство меня подкосило, а предательство Редьярда. Как он мог? Зачем? Мало ему моих страданий, так он еще решил изощренно поиздеваться? Превратившись в Питера, он заставил меня поверить, будто у меня есть друг. И ведь как играл свою роль! Я вспомнила искреннюю улыбку светловолосого парня, вспомнила, как он нес меня на руках, как подбадривал… Джинн с самого начала все подстроил так, чтобы я почувствовала симпатию к Питеру: сделал его похожим на моего брата, даже имя придумал созвучное.

– За что? – крикнула я.

Из глаз хлынули слезы.

– Что я тебе сделала? Ты мстишь мне, потому что не можешь отомстить воинам, захватившим земли твоего племени? О да! Это делает тебе честь! Так по-мужски – воевать со слабой девчонкой! Я ведь достойный соперник!

Яр оцепенел, застыл на месте, сжав кулаки. Я ждала, что сейчас он, рассвирепев, напустит на меня рой пчел или сотворит бешеную собаку, которая искусает меня до крови. Однако он ничего не делал, стоял и только едва заметно вздрагивал, будто каждая, сказанная мной фраза, была камнем, ударяющим его в грудь.

– Я не… – начал он, но не закончил, тряхнул головой.

– Ах-вах, – насмешливо вмешался Хафиз и постучал себя указательным пальцем по виску. – Вон оно что! Теперь и я знаю. Ловко, мой юный друг. Ты значительно превзошел в коварстве даже меня. Погубить хозяина, используя его необдуманные, алчные желания, – это одно. По капле выдавить жизнь, лишая надежды, и использовать для этого привязанность и любовь – высочайшее мастерство. Мне следует у тебя поучиться!

– Что ты можешь знать о моих чувствах? – зло бросил Яр.

– О твоих – ничего, – хитро улыбнулся раб кувшина. – О ее – все. О том, как она улыбалась Питеру, как трепетно обнимала за шею. Как смотрела. Как хотела поцеловать.

– Замолчи… – простонала я. – Пожалуйста.

– Заткнись! – рявкнул Редьярд.

Он дернул плечами, отвернулся, чтобы не смотреть на меня.

– Как ты только откопал эту дыру? – глухо спросил он, вперив взгляд в ободранную стену. – Девчонка тут загнется, в этом холоде! Она… Ты погляди на нее! В чем душа держится!

Хафиз пожал плечами, мол, уж что смог.

Яр медленно двинулся вдоль стен, приподняв ладони, с которых струилось едва заметное в холодном воздухе марево. В оконных рамах откуда ни возьмись возникли стекла, а сами рамы покрылись свежей краской. Развернулись пышные занавески. Стены затянулись шелковой тканью, сквозь которую проступили картины в золоченых рамах. Софа подтянула искривленную ногу, вытертая материя заменилась новой. Заплясал огонь в очаге. На каминной полке возникли подсвечник и статуэтки. Из воздуха выросло кресло, соткались подушечки и плед. На деревянном столике появилась шахматная доска с расставленными фигурами. Земляной пол покрылся паркетом, а поверх паркета лег ковер с длинным ворсом.

Не прошло и нескольких минут, как отвратительная халупа превратилась в теплую и уютную комнату.

Столкнись я с подобным чудом раньше, до дня, когда моя жизнь пошла наперекосяк, я бы не скоро пришла в себя от восторга. Но теперь мне было все равно. Какая разница – в хоромах жить или в трущобах, питаться подгоревшим хлебом или волшебными иллюзорными яствами: я ощущала внутри себя лишь пустоту. И все еще, несмотря на горящий камин, не могла согреться, тряслась, как в лихорадке.

– Перебирайся в кресло и укутайся в плед, – сказал Редьярд, присаживаясь рядом на корточки.

Темные глаза смотрели встревоженно.

– Иди ты… в преисподнюю! – огрызнулась я.

У меня не хватило бы сил, чтобы доползти до кресла.

– Ви, я не могу тебе перенести: до заката я не имею права к тебе прикасаться. Но ты можешь пожелать…

– Это слово теперь я не произнесу и под страхом смертной казни, – протолкнула я сквозь зубы.

Закрыла глаза и свернулась калачиком на полу, подтянув колени к груди. Ничего, ковер мягкий, теплый, мне и тут хорошо.

– Помрет, – негромко сказал Хафиз. – Знаю я эту породу. Слишком уж нежная.

– Она не умрет! – крикнул Яр.

Как будто ему не безразлично. Но я-то понимала истинную причину его злости: умру, и тогда не видать ему желанного забвения как своих ушей.

– Ее нужно накормить горячим, – сказал Редьярд. – Согреть.

Хафиз поднял ладонь, как в прошлый раз, когда на полу шатра развернулась скатерть, уставленная блюдами, но Яр не дал ему завершить, взорвался:

– Настоящей едой!

Хафиз молча всплеснул руками, будто пытался сказать: «Ах-вах, где же я тебе возьму настоящую еду!» Почему мне все время мерещилось лукавство на его морщинистом лице?

– Так, я принесу еды из трактира. Мы хотя бы в столице?

– В столице, в столице, – покивал пожилой джинн. – Как раз на въезде в город. И трактиры есть, и постоялые дворы есть. Много людей приезжих, много брошенных лачуг. Трудно найти, долго искать.

Яр встряхнулся, как большой сильный зверь, возвращая себе облик наемного воина. Поправил кинжал на боку. У двери, не оборачиваясь, сказал:

– Пригляди за ней.

– Куда ж я денусь. Я ведь теперь ее раб. Смиренный раб.

Старый хитрец. Будто я не знала, что на первом месте у Хафиза его собственные удовольствия, пусть даже у джиннов их не так много. Он служил ректору академии и не бедствовал, и теперь хочет получить максимум выгоды.

Я на всякий случай подтянула поближе кувшинчик, выпавший из моей руки, когда мы переместились. Старый джинн сел рядом на ковер, поджав под себя скрещенные ноги, как любил сидеть и Яр.

– Ай-ай, хозяюшка, нельзя разболеться. Как же мы без тебя?

– Не переживай, маги-блюстители отыщут кувшин и вернут тебя в академию. А этого… подлого гада, надеюсь, отдадут герцогу в коллекцию! Пусть он там над ним издевается, как хочет!

От злости я даже немножко согрелась и ощутила прилив сил. Растерла лицо ладонями и села. Дотянулась до пледа, закутала плечи. Нельзя мне умирать, никак нельзя!

– А как же теперь испытания без тебя? – спросила я Хафиза: стоило немножко взбодриться, и вернулись угрызения совести. – Как новые студенты попадут в академию?

– Не переживай об этом, Арка Возможностей сама справится. Без меня там, конечно, будет скука смертная: у арки всего три стандартных испытания – по одному на каждый факультет. А я-то старался для ребяток! Ни одно испытание не повторялось!

Старался он, да-да. Устроил себе развлечение! Однако на душе сделалось легче: ничего фатального не произошло, студенты и без джинна поступят в академию.

– Ты меня в кувшин не прячь, – обеспокоенно сказал Хафиз. – Я и на свободе пригожусь.