Возвращается муж из командировки… (СИ) - Волкова Дарья - Страница 21

И в этот момент позвонили в дверь.

Так. Что-то людно у меня сегодня. С глухим звуком спрыгнув с подоконника, Кефир помчался к двери. В наступившей тишине слышалось только его требовательное мяуканье. А потом в дверь снова зазвонили. Тоже требовательно.

— Ты ждешь кого-то?

— Ага, — огрызнулась я. — Любовника.

А вернее всего, наш с Олегом «семейный» скандал помешал кому-то из соседей. Слышимость-то у нас в доме такая, что все скандалы быстро становятся достоянием общественности.

За дверью обнаружился Егор. Кефир бросился к нему, как к родному, уже привычным движением встал на здание лапы, передними уперся Егору в колени и громко замяукал. Такое ощущение, что-то из серии: «Где ты был так долго?!». Я обалдела. Егор, кажется, тоже.

— Привет, — первой пришла в себя я. — Что-то случилось?

— Привет. Да я, собственно… — Егора перебил Кефир с громким требовательным мяуканьем. И именно в этот момент в мою крошечную прихожую из комнаты вышел Олег.

— Кто это? — спросил Егор.

— Кто это? — спросил Олег.

Кефир тоже что-то возмущенно мявкнул.

Так, что это за долбанный 3D-эффект?

— Это — Егор, — я ткнула левой ладонью налево. — Это — Олег, — ткнула правой ладонью направо. Кефира представлять не стала — знакомы с ним оба.

Мужчины молча смотрели друг на друга. Кефир тоже замолчал и сидел, навострив уши, у ног Егора.

— Кто он такой? — требовательный вопрос Егора.

— Кто он такой? — не менее требовательный вопрос Олега.

Так, ребята, выключите это идиотское стерео!

— Олег — мой коллега. Он хирург. Мы работаем в одном отделении, — я все-таки решила чуть-чуть соврать. Ну а что? Это почти правда. Работали же?

— Да уж, кол-ле-га, — Олег вдруг как-то быстро для его состояния оказался рядом со мной и обнял меня за талию. Я руку его сбросила, Кефир зашипел. А Егор прищурился.

— Вы… вы вместе?

— Уже нет, — торопливо и какого-то черта будто за что-то извиняясь или оправдываясь, ответила я. — Уже полгода как нет.

— Но у вас что-то было?

— Ой, — Олег предпринял еще одну попытку меня обнять и снова получил по пальцам. — Чего у нас только не было, да, Лесь?

— Олег, заткнись!

— Ой, да почему было-то, Лесь? — Олег все никак не унимался. — Старая любовь же не ржавеет, да?

— ОЛЕГ! — заорала я, оборачиваясь к Панкратову. — Просто! Заткнись!

За моей спиной хлопнула дверь. А потом Кефир вцепился Олегу в штанину.

В общем, кончился этот дурацкий вечер совсем по-дурацки. Я еле оттащила Кефира от Олега, правда, делала это без особого рвения. Кот умудрился продрать Олегу штаны — ткань была тонкая, брюки летние. Потом я все же заперла Кефира в ванной. Потом мазала Олегу ногу остатками зеленки.

А потом я его выгнала. Под конец — уже пинками, а он кричал: «Леся, коньяк отдай!». Хрен тебе, а не коньяк. В конце концов, все стихло, Олег ушел.

А я выпустила из заточения Кефира, допила прямо из бутылки оставшийся на донышке коньяк, занюхивая спиртное котом, а затем села на диван, взяла в руки подушку — и в нее разрыдалась.

Ну почему, почему у меня все в жизни через жопу?!

На следующий день, чтобы добавить радужных красок в мое и без того мрачное состояние, позвонила маменька. У меня не было ни малейшего настроения на хождение вокруг да около, и я сказала прямо:

— Денег нет.

— Леся, прочему ты такая грубая?

— Я не грубая, я прямая. Это разное.

— Ты все же не умеешь обращаться с деньгами. Вот тебе от бабушки квартира за просто так досталась, работа у тебя приличная — в больницах сейчас хорошо получают, я по телевизору слышала — а денег у тебя постоянно нет.

— А у тебя их почему нет?

— Как ты разговариваешь с матерью? Ты грубишь, Леся!

— Я не грубая, я прямая.

Мама бросила трубку. А я, странным образом, после этого разговора не испытывала угрызений совести, как это обычно бывало. Я вообще ничего не чувствовала. Только, может быть, даже какое-то облегчение.

В конце концов, возможно, сейчас у меня получится прекратить эти нездоровые финансовые обязательства и поставить, наконец, точку.

У матери моей судьба, конечно, не очень сахарная. Во всяком случая, я на ее фоне — живу в шоколаде. Главная ее проблема — это мать. Бабка у меня была ужасно суровая. Меня в детстве пару раз отвозили к ней. Нет-нет, никаких ужасов, меня там пальцем не тронули, но я помню ее суровый из-под седых бровей взгляд, от которого становился как-то немного не по себе. Зато мне ужасно нравился большой добротный деревянный дом, заросли кустов малины, смородины и крыжовника, которых было так много, что в шесть или семь лет они мне казались настоящим лесом. И лиловые с желтым анютины глазки, и вкусный куриный суп с настоящей домашней лапшой, и пироги с черемухой. В общем, не скажу, что воспоминания у меня с тех времен остались плохие. Я просто старалась не нарушать неписаные правила этого дома, получая в ответ вкусную домашнюю еду и возможность с утра до вечера носиться по улице с другими детьми.

Но потом мать почему-то перестала меня отвозить в деревню.

Уже много позже я узнала, что бабка, Александра Назаровна, держала мать в строгости, но не удержала. Нет, сначала в доме не удержала — мама моя уехала поступать в город, но не поступила, устроилась работать горничной в гостиницу, ну а там…

А там соблазны. Меня, в общем, в гостинице, наверное, зачали. Дед, такой же суровый, как бабка, и при какой-то начальственной сельской должности, приехал в город и порешал все вопросы. По-моему, все решение свелось к тому, что он нашел моего непутевого папашу и за шиворот отволок молодых в ЗАГС.

Так что я родилась в законном браке. Правда, отца своего видела только на фотографиях. Как-то быстро он потом испарился в туманной дали — и не писем, ни телеграмм, ни алиментов.

Мать моя в итоге поступила в техникум и выучилась на библиотекаря. Только вот близость к книгам ее никакой мудрости не научила. Мы жили как-то безалаберно и как-то врозь. У мамы своя жизнь, у меня своя. Жили, можно сказать, скромно. Квартира однокомнатная, дед как-то выхлопотал, зарплата у матери тоже скромная, правда, дед с бабушкой помогали — особенно, пока дед был жив. Я его почти не помню, он умер, когда мне лет пять было. Все свои вопросы я всегда решала сама — учеба, школа, постирать, погладить одежду, рано научилась готовить. Помню, как в тринадцать подошла к матери и неловко попросила купить мне прокладки.

— Как, уже? — только и вздохнула она. Но прокладки купила.

Подготовка и сдача экзаменов, принятие решения о том, куда поступать — все это я делала самостоятельно. Единственное, что я сделала не сама — на выпускной мама мне вдруг раскошелилась на платье. У какой-то знакомой портнихи шила. И туфли купила. И прическу мне сделали в салоне. В общем, я была не хуже других выпускниц. Правда, и не лучше — у нас девчонки некоторые были прямо как королевы, но я и за это была маме благодарна.

А потом был колледж, учеба, новые друзья, первая влюбленность в сокурсника Костю, который, кроме шикарных джинсов с дырками и умения делать красивые глаза, еще играл на гитаре и пел. Пел безобразно, как я теперь понимаю. Но это не помешало мне отдать Косте свою невинность. А когда я училась на последнем курсе и уже готовилась к выпускным экзаменам, умерла бабушка. И внезапно все оставила мне — добротный деревенский дом и деньги под матрасом.

Про деньги под матрасом мне сказал дядя Леша, мамин брат. А я, когда мы приехали на похороны, только смотрела круглыми глазами на пачки денег. Я в своей жизни столько наличных никогда не видела!

— Здесь все точно, Лиза, я взял только на организацию похорон, — негромко говорил дядя Леша. Он была старше моей мамы на десять лет. — Вот тут все по списку, что купил. А остальное — Лесе, так мать решила.

Честно сказать, я тогда была абсолютно обалдевшая от всего этого. Особого горя я не испытывала, все же бабку я не очень хорошо знала. Но этот дом… И кусты малины, смородины и крыжовника. И бархатные лиловые с желтым анютины глазки…