Наполеон - Нечаев Сергей Юрьевич - Страница 21

Стендаль приводит очень интересные слова самого Наполеона, пытавшегося оправдать чрезмерную жестокость в отношении герцога Энгиенского исходившей от него угрозой его собственной жизни:

«Министры настаивали на том, чтобы я приказал арестовать герцога Энгиенского, хотя он проживал на нейтральной территории. Я все же колебался. Князь Беневентский дважды подносил мне приказ и со всей энергией, на которую он способен, уговаривал меня подписать его. Я был окружен убийцами, которых не мог обнаружить. Я уступил лишь тогда, когда убедился, что это необходимо. Мое законное право на самозащиту, справедливая забота о спокойствии общества заставили меня принять решительные меры против герцога Энгиенского. Я приказал его арестовать и назначить над ним суд. Он был приговорен к смертной казни и расстрелян. Разве не все средства являются законными против убийства?»[73]

Позаботиться хоть о каких-то доказательствах «вины» несчастного герцога Наполеону даже не пришло в голову. Зато на это не могло не обратить внимание ближайшее окружение Наполеона и так называемое общественное мнение. Тот же Стендаль писал:

«После того как герцог Энгиенский был казнен, при дворе говорили, что его жизнь была принесена в жертву. Я слышал от генерала Дюрока, что императрица Жозефина бросилась к ногам Наполеона, умоляя его помиловать молодого герцога; Наполеон с досадой отстранил ее; он вышел из комнаты; она ползла за ним на коленях до самой двери»[74].

Подавляющее большинство историков сурово осудило убийство Наполеоном герцога Энгиенского. Так, например Эмиль Людвиг в книге «Наполеон» написал: «Никто и не вспомнил бы об этом расстреле, не иди речь о Бурбоне – символе коронованных правителей Европы. Таким образом, этот поступок консула был наглым вызовом европейским тронам и многим миллионам европейцев, веривших в то, что королевская власть дается Божьей милостью. Он стал сигналом к борьбе против диктатора, который никогда раньше не прибегал к террору»[75].

А вот мнение Поля-Матье Лорана (Лорана де л’Ардеша): «В это время Наполеон запятнал себя кровавым, неизгладимым из памяти народов преступлением. Он велел похитить из баденских владений герцога Энгиенского, последнюю ветвь знаменитого дома Конде, и предал его смерти. Наполеон чувствовал и сам, что убийство герцога навлечет на него негодование современников и потомства»[76].

Как видим, все в один голос отмечают негативную реакцию общественности на кровавую выходку Наполеона. Один лишь Жан Тюлар по одной ему ведомой причине написал, что «смерть герцога Энгиенского, что бы там ни утверждал Шатобриан, не произвела никакого впечатления на французское общество»[77].

Шатобриан, как известно, указывал на то, что убийство герцога Энгиенского коренным образом изменило отношение людей к Наполеону. Самым бесповоротным образом изменило оно и самого Наполеона.

Понятно, что в лице герцога Энгиенского Наполеон стремился преподать урок всем роялистам, но это преступление навсегда обесчестило его. По меткому определению историка Роже Дюфреса, «отныне Бонапарта и Бурбонов разделял кровавый ров»[78].

Следует отметить, что в период становления Наполеона огромную роль играла его полиция. Наполеон сам говорил: «Нужно установить порядок». И в этом он был прав. Франция нуждалась в порядке. Но там, где устанавливался порядок, всегда возрастала роль полиции. Будучи бескомпромиссным сторонником укрепления порядка, Наполеон инициировал чрезвычайные карательные акции против наводнивших французские провинции роялистов и английских шпионов. Но полиция Наполеона – настоящая политическая инквизиция той эпохи – следила не только за заговорщиками. Она следила за всеми. Более того, у Наполеона было несколько полиций, и они умудрялись следить и друг за другом. При этом, если деятельность профессионального заговорщика Жоржа Кадудаля еще можно было трактовать как реальную угрозу жизни будущего императора, то несчастный герцог Энгиенский к этому не имел ни малейшего отношения и никак не заслуживал своей трагической участи.

В связи с этим историк Жак Годешо пишет: «Наполеон имел две стороны. Как частное лицо, он был простым и управляемым, не добрым и не злым. В качестве же государственного деятеля он не допускал никаких чувств, он не руководствовался ни привязанностью, ни ненавистью. Он уничтожал и устранял своих врагов, не сверяясь ни с чем, кроме необходимости или личного интереса»[79].

Жан Огюст Доминик Энгр. Наполеон на императорском троне. 1808

Жак-Луи Давид. Наполеон коронует Жозефину. Коронация Наполеона. Фрагмент. 1805–1807

6 (18 мая) 1804 года, то есть всего через неполных два месяца после казни герцога Энгиенского, Наполеон был официально провозглашен императором с правом наследования.

По этому поводу историк Жак Бенвиль восклицает: «Глядя на календарь, сопоставляя даты, как не признать, что Венсенское дело имело успех? Герцог Энгиенский погиб 21 марта рано утром, а уже 27-го имело место первое открытое проявление желания восстановить монархию в лице Наполеона Бонапарта»[80].

Следует отметить, что поначалу слово «империя» даже не произносилось, а Сенат лишь назвал пожизненного первого консула «столь же бессмертным, как и его слава». Затем очень осторожно упоминалось право наследования его титула, и лишь через несколько дней бесконечных интриг и сомнений некий депутат по имени Кюре завел речь о том, что Наполеон Бонапарт может стать императором французов с правом наследования этого титула членами его семьи.

Соответственно, 18 мая 1804 года был оглашен специальный сенатский декрет (senatus consultum), заложивший фундамент новой власти во Франции. В этом документе, среди прочего, говорилось:

Раздел I

Статья 1. Управление республикой вверяется императору, который принимает титул императора французов.

Правосудие отправляется именем императора назначаемыми им должностными лицами.

Статья 2. Наполеон Бонапарт, нынешний первый консул республики, является императором французов.

Раздел II

Статья 3. Императорский титул передается по наследству по нисходящей линии кровному и законному потомству Наполеона Бонапарта по мужской линии в порядке первородства, с постоянным исключением женщин и их потомства…

Действительно, «дело имело успех».

Публично выступил против империи лишь Лазар Карно, бывший член Конвента и Комитета Общественного Спасения, бывший президент Директории и бывший военный министр. Против были и такие влиятельные люди, как бывший член Директории и бывший консул Эмманюэль де Сийес, но ко мнению этих «героев вчерашних дней» уже никто не прислушивался. Остальные трибуны и сенаторы дрожали от страха от одной только мысли о том, что Наполеон их всех разгонит, как в свое время Директорию и Совет Пятисот.

Тем не менее, была создана специальная комиссия, от имени которой депутат Луи-Александр Жар-Панвилье сделал доклад о признании необходимости единой власти и права наследования этой власти. Однако для соблюдения приличий нужно было спросить мнение народа. Законодательный корпус находился на каникулах, но его президент провел поспешное голосование среди тех, кого ему удалось разыскать в Париже. На отсутствие кворума, конечно же, никто не обратил внимания. Президент Сената Камбасерес и специальная сенатская комиссия быстро сформулировали вопрос к французскому народу: «Согласен ли народ с наследованием императорской власти по прямой, естественной, легитимной и приемной линиям наследования Наполеона Бонапарта?»