Сильные - Олди Генри Лайон - Страница 75

– Покажи ему знак! – велел я.

Рожа Уота расплылась в ухмылке, и я сразу понял, что́ он сейчас покажет.

– Пластинку! От кузнеца.

– Кому?

– Ему!

Птица гневно распахнула крылья.

– Ему? Хыы-хыык!

Идея предъявить пропуск ястребу показалась Уоту забавной. При виде пластинки ястреб мигнул. Глаза его позеленели, крылья с хрустом сложились, клюв закрылся.

Ущелье нагоняло тоску. Черный камень справа, серый камень слева. И так до самого облачного днища Второго неба. Впереди туман, в пяти шагах ничего не разглядишь. Лишь на горизонте над морем белесой мути вздымается хребет исполина – цепь заснеженных вершин.

Хребет и есть. Горный. Забыл, как называется.

Из тумана проступил пограничный идол. Сажени четыре высотой, трехрукий клыкач отблескивал мокрой медью. За идолом туман стал быстро редеть, как по приказу. Мотылек по грудь въехал в море сочных трав – угодья лошадиного бога Дьэсегей-тойона, пастбища для его несметных табунов. Ну да, зима, я знаю. Только Дьэсегей-тойону зима – не указ.

Теплый ветер гнал волны зелени и серебра. Я громко восхвалил хозяина, извещая о нашем прибытии, и бок о бок с адьяраем мы въехали на Первые небеса.

– А-а, буйа-буйа-буйакам! Хочу!

На табун мы наткнулись сразу. Вот, видите: лоснятся спины, развеваются гривы. Пегие, вороные, гнедые, каурые; сивки, бурки… Меж обычных коней мелькали бока в чешуе, шипы на горбах, ящеричьи морды. Нарочно для Эсеха чудищ в табун напустили. Что они тут жрут? Кони – траву, ясное дело. А чудища? Коней? Вряд ли, у Дьэсегей-тойона не повольничаешь! Да и лошади тварей совсем не боятся. Мало ли, какая живность тут водится? Зайцы там, косули… Найдут, кого сожрать. Ага, Мотылек заржал, Уотов арангас зашипел. Своих признали, умницы.

Тут они и объявились.

Собаки.

Собаки – это мягко сказано. Я просто другого слова не нашел. У Дьэсегей-тойона табунщиков нет, на кой они ему? Такую псину встретишь – до конца дней прозаикаешься. Сажен семь в длину, в холке – вровень с Мотыльком. Шерсть жесткая, колючая; не шерсть – ежовые иглы. Я в прошлый раз сдуру одну погладил, да! На загривке – костяной гребень, пасть – бери горного барана, суй тушу целиком. Божьи псы, не абы кто!

Ничего, нас не тронут. Мы не угонщики, мы по делу.

– А-а, – при виде своры Уот пришел в восторг. – Буйа-буйа-буйакам!

– Чего тебе буйа? Чего тебе буйакам?

– Хочу!

– Это собаки, – объяснил я. – Сторожа.

– Хочу!

– На них не ездят.

– Ездят! Хочу!

От возбуждения он заметно подрос.

– Балбес! Мы за конями!

– Собаку хочу! Кэр-буу!

– На собаках верхом не ездят!

Адьярай хмурился, морщил лоб – и сам не заметил, как усох. Неужели я его убедил?!

– Никто не ездит! Один мой брат будет, дьэ-буо!

– В конюшнях собак нет!

– Ни у кого нет! Уо-уо! Только у Эсеха!

Я аж плюнул в сердцах:

– Ну, пробуй!

– Поймаю! Оседлаю!

Пара гнедых бросила хрустеть сочной травой. Кони с беспокойством повернули головы в нашу сторону.

– А-а, буйа-буйа-буйакам!

Уот взмахнул арканом – откуда и взял?! – и бросил арангас в галоп, прямиком на ближайшего пса. Земля затряслась. Пес удивился. Он вытаращил на всадника желтые зенки, вывалил до земли лиловый язык, раздвоенный на конце. Аркан свистнул, пес увернулся. Петля выдрала с корнем пучок травы. Пес ждал с нескрываемым интересом. По-моему, псу до смерти хотелось поиграть. Но Уот, как выяснилось, умел учиться на своих ошибках. Когда арангас вновь пронесся мимо зверя, адьярай спрыгнул на всем скаку и облапил добычу. Рыча, они покатились по траве. Уот быстро оказался сверху, оседлав собаку.

Арт-татай!

Оседланный пес лег на землю. Изображать из себя лошадь он отказался наотрез. Уот ухватил лентяя за уши, силясь поднять, и на адьярая налетела вся свора. Собаки вцепились в Уота, повисли на нем. Адьярай ворочался, ревел лесным дедом, схватившимся с волчьей стаей. Клубок тел, визг, шерсть клочьями! В облаках гремел смех, похожий на ржание – Дьэсегей-тойон по достоинству оценил потеху.

Собак Уот в конце концов раскидал. Свора отбежала подальше, облаивая нарушителя спокойствия с безопасного расстояния. Особенно усердствовал пес, облюбованный Уотом в качестве ездового.

Уот отряхнулся:

– Не ездят, да. Я же говорил!

– Ты говорил, – согласился я. – Кто, если не ты? Теперь давай табун гнать.

– Давай!

– Так надо. Мы гоним, они разбегаются.

– Мы гоним!

– Каких не выпустим – те наши, для братьев.

– Не выпустим! Поймаем! Буо-буо!

– Ты справа, я слева!

– Кэр-буу!

– Вперед!

Уот вихрем взлетает на спину арангасу. Мы мчимся к табуну, заходим с двух сторон. Быстрей! Быстрей! Еще быстрей! Скачка! Люблю! Воздух тугой, упругий. Бьет в лицо. Я сильный! Мотылек быстрый! Очень сильный! Очень быстрый! Скачу. Кричу! Кони скачут. Ржут! Земля пляшет. Хорошо! Ветер. Кони. Поймаю! Самого лучшего поймаю! Слышишь, брат? Для тебя! Для тебя поймаю!

– Дьэ-буо!

Нет, не брат. Уот. Кричит из-за пазухи. С моей шеи. Подарок, олененок-свистулька. Кэй-Тугут. Уот подарил. Он кричит. Свистулька повторяет.

– Загоняй!

Кони разбегаются. Твари удирают. Куда?! Назад! Спины, гривы. Шипы, чешуя. Уходят! Табун уходит! Куда?!!

– Уот!

– Анньаха! Анньаха!

– Гони их! Тесни!

– Сат! Сат[57]!

В ответ – рёв. Сотня лесных дедов! Обвал в горах! Земля дрожит. Копыта, рёв, вот и дрожит. Уот ревёт! Олененок ревёт. Захлебывается. Хрипит. Храпит. Лошади храпят. Сворачивают. Сворачивают! Уот завернул! Напугал! Молодец Уот. Хороший. Очень хороший!

– Не уйдут!

Гривы плещут. Спины взмокли. Запах пота. Чую! Спин меньше. Коней меньше. Лучшие! Лучшие остались! Мотылек! Жми! Тесним, загоняем. Арангас мчится. Уот орёт. Ближе, ближе. Блестит. Глаза слепит. Идол! Второй идол. Конец долине. Конец скачке.

Усыхаю.

Их осталось двое. Вороной жеребец – клянусь, я таких громадин отродясь не видел! Мышцы под шкурой ходят ходуном, словно река лед сбросила, валуны по берегам ворочает. И змей-вьюн: три рогатые башки скалят три слюнявые пасти. Тело в чешую заковано; лап восемь, как у арангаса. Нет, ошибся. Одна лапа: толстенная, узловатая, жилистая. Торчит из брюха, а из нее восемь гибких отростков по земле стелятся. Древесные корни, только с когтями.

– Поймали! Заберу! Брату заберу!

– Бери змея, я – коня.

– Заберу, кэр-буу! Обоих заберу!

Ну и морока же с этим адьяраем!

– Уот, ты где живешь?

Адьярай в растерянности заморгал единственным глазом:

– Я? В Нижнем мире! У нас там море есть!

– Море?

– Море! У нас вся семья возле моря живет! Повезло нам!

– Эсех Харбыр с вами живет?

– Умный ты! – восхитился Уот. – Всё правильно сказал. Эсех с нами живет!

– У вас в Нижнем мире на конях ездят?

Он задумался, припоминая:

– Не-а! Дохнут кони у нас.

– Вот и этот сдохнет. Отдашь Эсеху змея-красавца! То-то радости!

– Арт-татай! – Уот почесал затылок обеими пятернями. Рот его расплылся в улыбке до ушей. – Хорошо придумал, хорошо сказал! Моему брату – змей, самый лучший! Твоему – конь, так себе. Все по-честному!

– Ну что, едем обратно?

– Жалко, – вздохнул Уот.

Угодья лошадиного бога с краев затягивал туман.

– Что – жалко?

– Гнали мало. Догнали быстро. Давай еще раз?

– Ух ты! Зверь!

Эсех приплясывал от возбуждения, нарезал круги вокруг трехглава-восьминога. Парень был бодрей бодрого. Выбежал нам навстречу, едва мы подъехали к Кузне. Быстро он отлежался! Я дольше провалялся. А этот – второй день, и на ногах! Или не второй? Сколько мы ездили? Я взглянул на небо. Тусклое солнце, едва различимое сквозь рванину облаков, клонилось к закату. От Кузни протянулась длинная тень, уперлась в саженный срез снега. Над головами безостановочно вращался Небесный Обод. Вечер. Какого дня? Сегодня? Завтра? Вчера? Нет, со временем одни беды. Куда лучше жилось бы вообще без времени!