Столичный доктор. Том II (СИ) - Линник Сергей - Страница 21

— Ну разве что одним глазком, — чуть улыбнулся я. — Но только близко не подходите, и не мешайте никому.

А пошли, как оказалось, все. Любопытство заиграло в известном месте.

Зашел в приемный покой. Лежит на кушетке дама неопределенного возраста и социального статуса. Одета во что-то серенькое, демократическое, из серии «бедненько, но чисто». Хрипит, задыхается, лицо синюшно-багровое. На шее огромная опухоль в форме яйца. Да уж, на это стоит посмотреть. Надо срочно фотографа пригласить, такие случаи даже в это время не очень часто встречаются.

Мое появление вызывает ускорение действий всех участников. Доктор Горбунов лихорадочно накладывает манжету тонометра, не попадая крючками за скобу, фельдшера суетятся рядом. Стараются, создают имитацию бурной деятельности.

— Доставлена с улицы, вызов из полицейского участка, — докладывает Михаил Александрович. — При поступлении жалобы на затрудненное дыхание, чувство удушья. Анамнез собрать пока не удалось. Артериальное давление… сто пятьдесят на девяносто пять, пульс сто двадцать, частота дыханий — тридцать шесть. Температура в процессе измерения.

— Что видим, доктор? — спросил я. — Давление у нас и истопник скоро будет уметь измерять. Что, по-вашему, привело к такому состоянию, и каковы наши действия по устранению случившегося?

— Опухоль в области шеи, больших размеров, возможно, произошло сдавление дыхательных путей…

— Про большие размеры, Михаил Александрович, невесте расскажете, — грубовато оборвал я его. — Нам сантиметры подавай, четкие размеры. Что за опухоль? Однородна ли структура, какова плотность, спаяна ли с кожей, подвижность определить, состояние окружающих лимфоузлов. Быстрее, она у вас синяя уже!

Черт, надо интубировать, но как? Ничего для подобной процедуры сейчас нет, и не предвидится.

— Пригласите доктора Моровского. И Викторию Августовну с фотоаппаратом, — скомандовал я фельдшеру, держащему в руках термометр. — Что там, кстати?

— Тридцать шесть и девять.

— Спасибо. Не задерживайтесь.

Линейка нашлась, куда бы ей деться? Вместе с портняжным рулончиком по смене передается.

— Размеры опухоли двенадцать сантиметров в ширину, пятнадцать в высоту, и… примерно девять в глубину. Плотная, однородная, с кожей не спаяна, границы четкие. Периферические лимфоузлы без изменений, — через минуту сообщил Горбунов.

— Предварительный диагноз?

— Доброкачественная опухоль, скорее всего, липома. Показано срочное удаление.

— Полностью согласен. Ага, вот и Вацлав Адамович подошел. Готовьте пациентку к операции, и начинайте. Я закончу с нашими гостями и подойду. Оперирует Моровский, ассистирует Горбунов. И Виктория Августовна пусть сфотографирует шею с приложенной линейкой.

Раздаю ценные указания, и смотрю краем глаза на столпившихся поодаль купцов. Если бы этой дамочки не было, ее стоило бы придумать. В старых мультфильмах изображали удивление упавшей до колен нижней челюстью. Вот и у гостей моих примерно такое выражение лица.

— Господа, прошу прощения, работа такая, пройдем в мой кабинет, продолжим, — лучших сынов московского купечества пришлось немного подтолкнуть.

— А как же она это?.. — удивленно спросил Калашников. — Что теперь вы?

— Удалим опухоль, будет дышать свободно, — спокойно объяснил я.

А сам думаю, что масочный наркоз у пациентки будет затруднен, и как бы она дуба не дала в процессе подготовки. Но лицо надо держать, дескать, у нас тут и не такое случается, на такую ерунду и отвлекаться не стоит.

— А посмотреть операцию можно? — вдруг воспылал любовью к хирургической науке Морозов.

— Увы, нет, — развел я руками. — На операции могут присутствовать только лица с медицинским образованием. Сами понимаете — женщина будет раздета, да еще и введена в наркоз. Ваше присутствие может привести к урону чести. Нам же не нужны судебные иски и разгневанные мужья, правда?

Купцы согласно закивали. Теперь, когда они впечатлились в приемном — можно и денег попросить. На вторую подстанцию.

Но иск нам все-таки вчинили. Можно сказать, первый в истории «Русского медика». Прямо в рамочку и на стенку вешай. Операция иссечения опухоли прошла удачно, Марфа Васильевна ожила, быстро начала поправляться. Я честно сказать, видел ее только на обходах, особенно дальнейшей судьбой не интересовался — понял лишь, что она со странностями, долго «выхаживала» свою опухоль и не обращалась к врачам. У меня впереди был званый ужин с аристократией, надо вспоминать какой вилкой что брать из тарелки — так что вникать в тараканов пациентки времени не было. Плюс май в городе выдался ударным — полыхнуло на заводах и фабриках. Не так чтобы сильно, в основном в форме стачек, маевок, больше похожих на народные гуляния. Где каждый второй выпивший и о-очень не любит власть. В Москву ввели казачьи части, на улицах появились патрули. В том числе и в нашем районе. Я уже думал, что сейчас начнется — рубка шашками протестующих, раненые на полу в приемном покое… Но нет, все проходило более-менее мирно, без эксцессов. Власти даже сняли заставы на Хитровке — эпидемии так и не случилось, а лишний раз злить народ никто не хотел.

Марфа Васильевна успешно выписалась из клиники и уже на следующий день нам прилетел иск. Глупый, до невозможности. Пациентка, оказывается, не давала своего согласия на операцию.

— Считает опухоль наказанием божьим за ее грехи — пояснил мне заявившийся в кабинет низкий, лысый адвокат в пенсне — Посоветовалась с духовником и решила вас наказать. Имеет полное право-с.

— За что? Получить ее согласия мы не могли, — она умирала от удушья.

— Уложение о наказаниях от 1892 года, Отделение 7-е «О нарушении уставов врачебных».

Юрист мне долго задвигал про статьи, потом попробовал договориться насчет компенсации.

— Двести рублей. Ну и моя комиссия.

Совсем охренел. На двести рублей я могу телефонистку полгода в штате «Русского медика» содержать.

— Все в сад, — я показал рукой, куда отправляться ушлому адвокату. Придумали мне тут юридический шантаж.

Лев Аронович уходить категорически не хотел — готов был и за сто пятьдесят рублей уладить душевные терзания своей доверительницы. Плюс сорок ему на карман лично. Нефиговые такие расценки. Попытки вежливо выгнать быстро обернулись руганью на повышенных тонах, криками. Как же я удивился, когда в кабинет зашел Жиган, молча схватил Ароныча за шкирку, повалил со стула на пол и потащил к двери.

— Постой, постой! — подорвался я со стула. — Тебе же нельзя!

— Можна! — уверенно ответил гигант, дотащил адвоката до лестницы, дал тому пинка. Бам, бам… Ароныч скатился вниз, взвизгнув, уже на карачках помчался до следующего пролета. Там его легко опять поймал Жиган, обхлопал пиджак, достал визитницу. Одна карточка перекочевала ему в руку.

— Кожевническая, двадцать один?

— Д-да… да, — адвокат, до сих пор косноязычием не страдавший, вдруг начал заикаться.

— Слушай меня сюда, кожевническая. Ежели еще раз дохтура потревожишь, я тебя, сопля очкастая, навещу. Уяснил?

Я оглянулся, нашел на лестничном пролете пенсне Ароныча. Не разбилось даже. Поднял, подал адвокату.

Руки у того дрожали, он все вглядывался в лицо Жигана, никак не мог отвести взгляд. Прямо «идите сюда, бандерлоги». Хитровец отпустил ворот пиджака юриста, даже поправил тому смятый галстук.

— Уже можно-с идти?

— Можна. Давай, вали, не задерживай почтенную публику.

Адвокат, оглядываясь, посеменил прочь. Я, ругаясь про себя — как бы не привел очкарик полицию, повел Жигана в смотровую, оценить швы. Не разошлись ли. Заодно расспросил про житие-бытие хитровца.

Сам Жиган был из тамбовских крестьян, второй сын. Первый умер «от горячки», отец взял в отходничество следующего.

— Чем занимались? — поинтересовался я, откладывая в сторону старый бинт, и готовясь повязать новый.

— Точильщики мы.

— Тамбовский… Так это мы с тобой земляки. Я из Знаменки.